Повседневная жизнь горцев Северного Кавказа в XIX веке
Шрифт:
В той же «Охоте на Кавказе» Л. Н. Толстой писал: «Кавказ, по множеству дичи, по разнообразию местности и климата, одна из интереснейших стран в свете для охотника. Начиная от степного дудака и сайгака до горного барана (тура), от барса, медведя и до зайца, от лебедя до белки и перепелки, здесь водятся различные породы зверей и птиц; поэтому-то здесь и возможна охота почти круглый год, не за одним, так за другим родом дичи…
Охота составляет одно из любимейших занятий кавказских жителей; но для азиатца, который половину своей жизни проводит верхом, первое необходимое условие охоты - конь. Охота для него - один из видов наездничества, род молодечества, джигитства. Охотится ли кавказец за птицей, - ястребом или соколом, с борзыми или с ружьем, - за крупным зверем, он всегда верхом. Редко кто-нибудь охотится пешком. Обыкновенно, это какой-нибудь байгуш, охотник по промыслу и вместе с тем по страсти, который, не имея средств завести коня, стреляет зверя на силенке или ставит капкан на лаз или порешень… Вообще горная охота - самая бедная, однообразная, неблагодарная и самая трудная. Подкараулить тypa или лису, застрелить горную индейку, турача или
Гирей- хан и все хорошие охотники делают большие приготовления к этому времени. Приготовления эти состоят в следующем: охотники, выверив ружья, начинают стрелять в цель, чтобы пригнать заряд: если пуля попадает вверх, уменьшают заряд, если вниз - прибавляют; если ружье берет вправо или влево, охотник подпиливает с противной стороны цель, поправляет прицел или снова выверяет и выправляет ружье, до тех пор, пока не попадет пуля в пулю…»
Труд охотников действительно был тяжелым и опасным. Поэтому в доисламскую пору, а случалось - и позже, горцы старались задобрить силы природы. Например, в ингушских эльгуцах (языческих святилищах, посвященных покровителям аулов) часто находили оленьи и турьи рога, принесенные охотниками в знак благодарности за успешную охоту. Рога диких животных и теперь еще украшают остатки древних языческих храмов на Кавказе. Черепа туров с огромными рогами, как охотничьи трофеи и обереги, встречаются и над воротами современных горских домов. Ощутимо разнообразила стол горца и рыба. «Прибрежные абхазцы занимаются рыбною ловлею, - писал Ф. Ф. Торнау.
– Устья горных речек, впадающих в море, изобилуют лососиною, которая составляет весьма лакомую пишу и по здешнему обычаю жарится обыкновенно на вертеле. Берега посещаются летом несчетным количеством дельфинов, которых абхазцы ловят для вытапливания из них жиру, закупаемого турками и греками… «Употребление в пищу морской и речной живности зависело от традиций и образа жизни. К примеру, черноморскую акулу - катран на восточном побережье в пищу не употребляли, а на западном, в Болгарии, она считается деликатесом.
В первой половине XIX века особенно расширилось рыболовство на Северо-Восточном Кавказе. В устьях рек Терек, Сулак и Самур, в Аграханском заливе и по берегу Каспийского моря возникли рыбные промыслы, на которых добывали ценные породы рыб: осетра, белугу, стерлядь, рыбец. Владельцы вод стали отдавать промыслы на откуп русским рыбопромышленникам. Так, князь Хамзаев отдавал на откуп воды Сулака за 70 руб. в год, а устья Терека - за 350 руб.; Али-Султан Казаналипов отдавал за 700 руб. воды Аграханского залива. В 1837 году шамхал Тарковский заключил контракт с коллежским асессором П. С. Давыдовым о сдаче в откуп вод Каспийского моря от Аграханского залива до реки Самура, включая подгорные воды Дербента. «За все воды и убой каспийского тюленя» Давыдов обязался платить по 4 тыс. руб. в год. Другие хозяева предпочитали вместо денег откуп натурой, например, из расчета 1/4 части всего лова. Стремясь получить как можно больше прибыли, откупщики увеличивали лов. Вокруг промыслов вырастали жилые поселки. Как правило, квалифицированными ловцами и мастерами по обработке рыбы на промыслах были русские, а чернорабочими нанимались к откупщикам горцы. Для последних это был своего рода отхожий промысел, приносивший дополнительный доход.
В «Охоте на Кавказе» Л. Н. Толстой писал: «Я нашел Мамонова по брюхо в воде: он с Магметом, ногайцем-работником, ловил рыбу в озере, образованном разливом Терека в нескольких стах шагов от этого сада. Не знаю, по каким правам - по праву ли сильного, или по праву primo occupandi - Мамонов присвоил себе озеро, - только он никому не позволял ловить в нем рыбу, а ловил лишь сам, ел, солил, дарил всем знакомым, кормил ею и ногайца своего, и даже собак…
– А! Николай Николаевич! Вот славно! Спасибо, что заехали… А вот я покажу вам, какие у меня сазаны.
– И Мамонов отправляется в садок, погружает в воду свои огромные руки с засученными рукавами по самые плечи, долго копается в садке и наконец вытаскивает огромную щуку.
– А это не сазан, - замечает он: - я угощу вас сазаном.
– Мамонов бросает щуку в воду. Брызги летят ему в лицо, но он продолжает искать сазана, снова выпрямляется и вытаскивает, но опять не сазана, а сома. Сом вырывается и уходит в озеро.
– Ах, ушла!
– кричит мой приятель.
– Лови!…»
Обилие на Северном Кавказе медоносных растений располагало к занятию пчеловодством. Мед и воск не только использовались в домашнем хозяйстве, но и находили широкий сбыт на меновых дворах, рынках и ярмарках. Горский мед отличался хорошим вкусом и целебными свойствами. Воск ценился еще дороже. Поэтому мед и воск были важной статьей торговли и вывоза. В России «товарами произведения Черкесии и Абхазии, допускаемыми к бесплатному, меновому торгу», на первом месте были «сало всякое, воск и мед».
Пчеловодством занимались все горцы Северного Кавказа, но особенно оно было развито у адыгов. Здесь оно считалось важнейшей, после земледелия и скотоводства, отраслью сельского хозяйства. Пчел содержали в ульях-плетенках, которые изготовляли из прутьев ивы и фруктовых деревьев. На сапетки надевали шапочки-крышки из камыша или обмазывали глиной. Когда в улье выводилась новая семья, ее старались отсадить в новую сапетку, для чего использовался особый сачок. Осенью сильные семьи оставляли на развод, а слабых выкуривали серой, чтобы добыть мед. На Восточном Кавказе пчеловодство носило подсобный характер. Н. Грабовский
писал: «Немногие из зажиточных горцев имеют по несколько сапеток пчел, лишь для домашнего своего употребления».Кроме домашнего меда горцы добывали и мед диких пчел. Н, И. Воронов, посетивший после завершения Кавказской войны Гуниб в Дагестане, приводит в своих записках следующую историю: «Влево от ручья, при самом входе его в Карадахскую щель, на отвесистых стенах скал, на высоте нескольких саженей, видны отверстия, как бы маленькие пещеры. Это жилища диких пчел с запасами весьма лакомого меда. От низу скалы в направлении к этим пещеркам заметны кое-где вставленные в расщелины ее палочки: это остатки человеческими руками устроенного хода к этим пещеркам с их медом. Чуть не сказку рассказывают про обладателя этой своеобразной пасеки. Когда по взятии Гуниба наши солдаты стали добывать карадахский сланец, то этот пасечник явился к ним с поклоном и просьбою не трогать его пчел. На такую просьбу солдаты рассмеялись: и действительно, придет ли кому охота полезть за медом на высоту 12-15 саженей, взбираясь по отвесу скалы и имея для опоры кое-где вбитые в нее палочки! Некоторое время пасечник оставался доволен поведением наших солдат по отношению к его пчелам, как вот стал он замечать, что кто-то наведывается в его самородные ульи и похищает оттуда мед. Пасечник решился подкараулить вора. В темную ночь засел он у подножия карадахских скал, не спит и слушает, не явится ли кто полакомиться его медом. И точно, слышит он, кто-то полез к его ульям. Давши вору время взобраться повыше, старик выскочил из засады и гикнул, - в ответ на этот гик с десятисаженной высоты кто-то рухнул к его ногам… То был его собственный сын, то был человек, сумевший следовать по стопам своего отца. Без сомнения, от этого достойного сына лежали у ног отца только бренные останки. С тех пор обезумел старик-пасечник, не навещает уже больше своих ульев, и путь к ним, состоявший из симметрично вбитых в скалу палочек, от времени и без должного присмотра разрушился».
Богатства недр
С первой половины XIX века на Северном Кавказе стала развиваться горнодобывающая промышленность.
В 1829 году российское правительство предприняло большую экспедицию в район Приэльбрусья, где были обнаружены серебряно-свинцовые руды, каменный уголь и другие полезные ископаемые. Немалую роль в разведке богатств подземных кладовых сыграли топографы Отдельного Кавказского корпуса. Ф. Ф. Торнау, описавший земли абадзехов, сообщал: «В горах, примыкающих кубыхам, в округе, называемом Мезмей («Земля лесов»), находят в большом количестве железо; на реке Пшах есть горячий серный источник, а на Пшукупсе (Псекупсе) нефтяные колодцы».
Нефть
На Восточном Кавказе в промышленную разработку были взяты месторождения чеченской нефти (район Брагун и крепости Грозной). Добытую черпальщиками из колодцев нефть возили бочками из Грозной в Моздок или станицу Наурскую на переработку. В 1823 году в Моздоке В. Дубинин изобрел нефтеперегонный аппарат, позволявший получать керосин, который прозвали «белой нефтью». Из Моздока керосин поставлялся в Москву, Петербург и на Нижегородскую ярмарку.
Запасы нефти имелись и в Дагестане (Кайтаг, Дербентский и Шамхальский уезды). Только в Терекемийском участке Дербентского уезда насчитывалось 32 нефтяных колодца, состоявших до 1850 года на особом откупе - 302 руб. серебром в год. В 1855 году нефтяные участки в районе Грозной были отданы в аренду купцу С. Чекалову, который довел добычу до 15 тыс. пудов. В Дагестане в тот же период в год добывалось 280 тыс. пудов нефти, из которой вырабатывали 700 пудов керосина. В 1864 году было начато бурение нефтяных скважин в Кубанской, а затем и в Терской областях.
В связи со строительством Владикавказской железной дороги (в 1893 году она прошла через крепость Грозную) добывающая и обрабатывающая промышленность в регионе начинает бурно развиваться. Если в начале 80-х годов добывалось до 1 млн. пудов нефти в год, то к концу века, с появлением нефтескважин в Грозненском районе, добыча нефти возросла до 30 млн. пудов.
Уголь
С 40- х годов началась разработка угля в верховьях реки Кубани около Хумаринского укрепления. В примитивных, плохо оборудованных шахтах трудилось 60 рабочих. Клиньями и молотками отбивали они пласты; готовый уголь поднимали наверх корзинами или тачками, после чего на лошадях перевозили от шахт до ближайших городов. Добыча угля, вначале составлявшая 90 тыс. пудов в год, к 60-м годам XIX века поднялась до 200 тыс. пудов. Каменный уголь в небольших залежах добывался и на Турчидаге в Дагестане, а также на землях общества Каба-Дарго, Урахлинского наибства, Даргинского округа.
Соль
В Дагестане разрабатывались месторождения каменного угля, селитры, серы, торфа, меди, свинца, серебра, соли. Последнюю добывали из соляных озер и вываривали из минеральной воды. Приведем описание этого процесса, сделанное очевидцем в селе Кванхидатль: «Летом, а в случае нужды и зимой женщины переходят с ишаками вброд реку (Андийское Койсу) и идут на место выхода множества минеральных источников на том берегу. Там они разравнивают слой песка (в случае дождя его собирают в кучи, чтобы вода не вымыла соль) и многократно поливают соленой водой из источников. Песок сохнет 2-3 дня, после чего его сгребают лопатами в дощатые ящики, под которыми вырыты ямы. В ящики вновь льют соленую воду, та впитывает еще и соль из песка, после чего стекает, вернее, капает насыщенным раствором в яму, откуда ее наливают в бурдюки. Бурдюки ставят на специальные козлы - голдыберы, а затем ишаки доставляют ценный полуфабрикат в аул, где содержимое бурдюков выливается в выдолбленные колоды. Выпаривают соль, черпая раствор кувшинами из сушеных тыкв, в специальной каменной печи. Полкубометра дров за два часа превращают содержимое огромного деревянного корыта в мерку соли - 16 килограммов. За день в печи можно выпарить 4-5 мерок - около мешка соли…»