Повседневная жизнь колдунов и знахарей в России XVIII-XIX веков

«Вот в Ветлуге был случай. Молодая женщина, пожив всего один год замужем, неожиданно лишилась своего супруга: его где-то на стороне убили. Много слез пролила Анна, сильно горевала и не знала, что делать от тоски. Наступила осень, и горожане увидели летуна: появится, осветит и рассыпается над домом, где жила молодая вдова. Многие предостерегали Анну и говорили, что сами видели, как летал к ней огненный змей, и советовали обратиться с молитвами к Богу, но вдова и слышать не хотела, отвергала советы добрых людей. Она, не стесняясь, говорила домашним и знакомым, что муж ее не убит, а только скрывается от людей, потому несчастье его постигло, и он не смеет никому показаться на глаза, кроме своей жены, которую посещает часто. Она рассказывала, что муж, когда ночует у нее, вместе с ней спит, как спал и раньше живой, и уходит около полуночи до пения петухов. Недолго, однако, летал огненный змей к вдове. Начала она быстро таять, ничего по дням не ела, тосковала и лишилась рассудка, а вскоре ее и паралич разбил, так она в совершенном изнеможении и безумии скоро и умерла».

Кроме креста, спасти от огненного змея тоскующую по нему женщину мог заговор, произнесенный знахарем.

Обряд начинался с втыкания в порог и во все щели избы мордвинника, а затем уже произносился сам заговор:

«Как во граде Лукорье летел змей по поморию, града царица им прелыцалася, от тоски по царе убивалася, с ним, со змеем, сопрягалася, белизна ея умалялася, сердце тосковалося, одному утешению предавалася — как змей прилетит, так ее и обольстит. Тебя, змей, не боюся. Господу Богу поклонюся, преподобной Марии Египетской уподоблюся, во узилища заключусь Как мертвому из земли не вставать, так и тебе ко мне не летать, утробы моей не распаляти, а сердцу моему не тосковати. Заговором я заговариваюсь, железным замком запираюся, каменным тыном огораживаюсь, водой ключевой про-хлаждаюся, пеленой Божией Матери покрываюся; аминь».

Домовые

Домовые — это духи, хранители домов, олицетворение душ умерших предков, родоначальников, почему им и присвоен эпитет дедушки — «дедушка домовой». Домовой имеется в каждом доме, живет всего чаще под или за печкой, иногда в бане или овине.

По народным верованиям, домовой весь оброс густой шерстью и мягким пухом, даже ладони и подошвы у него в волосах, только лицо около глаз и носа «голое». Его мохнатые подошвы зимой обозначаются на снегу, а ладонью домовой гладит по ночам сонных, и те чувствуют, как шерстит его рука. Если она мягкая и теплая, то предвещает счастье и богатство, если холодная и жестокая, то быть худу.

В Вятской губернии рассказывали, что домовой является людям стариком, ростом с пятилетнего ребенка, в красной рубахе, подпоясанный синим кушаком, лицо у него сморщенное, борода белая, волосы на голове желто-седые, а глаза словно огонь горят.

В Сибири домового представляют в виде маленького, косматого старика с длинной бородой и думают, что он проживает в печурке.

В других областях России домового знают плотным, малорослым стариком, в коротко смуром зипуне или синем кафтане, с алым поясом или в красной рубахе: у него седая всклокоченная борода, волосы косматы и застилают лицо, голос суровый и глухой; он любит ворчать, браниться и употребляет при этом выражения чисто народные, крепкие.

У домовых бывают жены и дети, дочери его очень красивы, но любовные связи с ними гибельны для смертных.

Домовой представлялся крестьянам идеальным хозяином: он смотрит за всем домом и двором пуще самого хозяина, блюдет семейные интересы, заботится об имуществе, охраняет всю скотину, надзирает за овином, огородом, конюшней, хлевом, амбарами, за домашней птицей, особенно за курами.

Петушиного пения домовой, в противоположность всей остальной нечистой силе, не боится, напротив, его боятся различные лешие, ведьмы и оборотни, от вредных замыслов которых он охраняет дом.

Домовой сочувствует и семейной радости, и семейному горю. Он предвещает смерть хозяина дома тяжелыми вздохами и плачем. Когда умирает кто-либо из домочадцев, домовой воет ночью, выражая этим свою печаль.

Перед каким-нибудь общим бедствием — чумой, войной, пожаром — домовые уходят из села и воют на выгонах.

Если идет нежданная беда — домовой возвещает о ее приближении стуками, ночными поездками, истомляющими лошадей, приказом сторожевым собакам рыть ямы среди двора и выть на всю деревню.

Желая предупредить хозяина о каком-нибудь несчастье, например о начале пожара или о забравшемся воре, домовой толкает и будит хозяина.

Несмотря на свое доброжелательство, домовой вообще любит проказить. Бывают случаи, когда он становится злым даже к семье своего хозяина. Тогда он щиплет домашних животных и птиц, отнимает у них корм, спутывает гривы лошадям и замучивает их ездою, сбрасывает хозяина с саней или телеги, раздевает его во время ночи, стаскивает с постели, наваливается на сонных домочадцев, душит их, щиплет до синяков.

Так объясняет народ причины кошмаров и появление подкожных кровоизлияний на различных частях тела после сна в виде синеватых и багровых пятен различной формы и величины.

10 февраля (нового стиля) праздновали в русском народе именины домового.

Крестьяне были уверены, что болезни и несчастья, появляющиеся с этого дня, происходят от лихого домового. Колдуны и знахари уверяли, что домового можно унять кудесами; а чтобы его всегда держать в смирении, то нужно оставить на ночь гостинцы. Кудесы, унимающие лихого домового, заключаются в следующем: колдун, призванный во двор, ровно в полночь резал петуха, выпускал кровь его на голик (веник). Этим голиком выметал все углы в избе и во дворе, вместе с причитанием разных заговоров. Все это совершалось до пения последних петухов.

Для задабривания домового после ужина оставляли на загнетке горшок каши. Верили, что ровно в полночь домовой выходит из-под печи и ужинает. С той поры он целый год бывает смирен и услужлив.

Существовали особые заговоры на умилостивление домового. Для этого нужно было достать травы плакуна (Orchis maculata), но не с черным корнем (какой у нее бывает обыкновенно), а с белым, и привесить его себе на шелковый пояс, потом взять озими, добытой с трех полей, завязать ее в узелок и привязать узелок к змеиной головке, которая должна висеть на гайтане [28] вместо креста; вложить в одно ухо клочок козьей шерсти (которую особенно уважает домовой), а в другое — последний, в порядке домашней пряжи, клочок шерсти летнины, который крестьянка бросает, когда допрядет кудель, и который следует подобрать скрытно ото всех домашних; потом переодеть сорочку на ночь, то есть на левую сторону, взять горшовик [29] и отправиться ночью в хлев, где, завязав глаза этим горшовиком, сложенным вчетверо, и затворив за собой дверь, сказать: «Суседушко, домоседушко, раб к тебе идет, низко голову несет; не томи его напрасно, а заведи с ним приятство, покажись ему в своем облике, заведи с ним дружбу да сослужи ему легку службу».

28

Гайтан — шнурок, на котором носят нательный крест.

29

Горшовик, горизевник — отымалка, тряпица, которой берут горячий горшок с шестка.

Слова эти повторять до тех пор, пока не запоют петухи или пока не услышишь легкого шороха в хлеву. В первом случае вызывание должно отложить до другой ночи, во втором — схватиться одной рукой за корень плакуна, а другой — за змеиную головку и крепко держаться за них, что бы ни делал домовой: тогда последний покажется. Если же вызывающий не успеет ухватить за гайтан и корень или выпустит их из рук, то домовой, схватив гайтан, порвет его и змеиной головой застегает вызывающего до полусмерти.

При переходе в новое жилище домохозяин (или приглашенный знахарь) должен был положить для домового в подполье нового дома целый небольшой хлеб и на него соли да чашку молока. Приготовив это, хозяин ночью в одной сорочке идет в старый дом и говорит: «Кланяюсь тебе, хозяин батюшко, и прошу тебя пожаловать к нам в новыя хоромы: там для тебя и местечко тепленькое, и угощеньицо маленькое сделано».

Без приглашения домовой не пойдет на новое место и будет плакать каждую ночь.

По переезде в новый дом первый ломоть хлеба, отрезанный за первым обедом, зарывают в земле на вышке, в правом углу под избой, приговаривая: «Кормильчик, кормильчик, приходи в новый дом хлеба здесь кушать и молодых хозяев слушать».