Повседневная жизнь Монпарнаса в Великую эпоху. 1903-1930 гг.

Началась война, часть жильцов «Улья» мобилизовали, ив 1915 году он превратился в пристанище для беженцев из Шампани. Это стало началом гибели детища Альфреда Буше. Беженцы срубили деревья на дрова, из досок и рубероида соорудили дополнительные укрытия, а на газонах развели огороды. Исчез порядок; пришли крысы, привлеченные отбросами, которые никто уже не выносил, и заполонили здание, вскоре сделавшись в нем полноправными хозяевами.

Отправляясь на фронт, многие художники оставляли в своих мастерских все как есть. Шагала военный конфликт застал в Витебске, куда он уехал навестить родных и отдохнуть. В Париж он вернулся лишь в 1923 году. Первым делом он отправился в «Улей» и обнаружил, что его комната занята другим, а от его вещей не осталось и следа. Сто пятьдесят картин, находившихся здесь во время его отъезда, вынесли его приятели и сбыли за несколько франков. Море огорчений! А за возврат его же собственного мольберта новый жилец потребовал десять франков. Под конец четырех лет войны городок пребывал в жалком состоянии, и Альфред Буше, несмотря на свою самостоятельность, не смог привести его в порядок. Он старел, да и денег не хватало: клиентов становилось все меньше, скульптор Буше вышел из моды. Уединившись в своем маленьком домике в глубине городка, он беспомощно наблюдал, как его детище приходит в упадок. Старый мастер с косматой головой и бородой, в тяжелой пастушеской накидке, иногда бродил по грязным аллеям «Улья». Вряд ли врученный ему в 1925 году знак Великого командора ордена Почетного легиона облегчил его страдания: на его глазах уничтожалось дело всей жизни. Никто не помнит, что он умер через десять лет в Экс-ле-Бене.

«Улей» продолжал ветшать. Кое-кто из «стариков» еще цеплялся за его стены, в основном русские и поляки: Кикоин, Добринский, Воловик, Налейва, допустивший ошибку, вернувшись в Советский Союз в 1930 году, - больше о нем никто никогда не слышал… В это же время здесь, говорят, побывали скульптор Кутюрье, актер Ален Кюни, антиквар Верите, чей магазин африканских и полинезийских диковинок на бульваре Распай в свое время пользовался известностью. Затем еще одна война и гестапо прошлись по «Улью» асфальтовым катком. Под него попали лжековбой Грановский и художник Эпстайн; ни один, ни другой не вернулись из лагерей, как и восемьдесят других художников-евреев с Монпарнаса, угнанных во время оккупации. Несмотря на преследования, жильцам «Улья» удалось сделать свой вклад в Сопротивление. Оружие, спрятанное в мастерских, пригодилось в период Освобождения. В I960 году городок выглядел просто-напросто трущобами, утонувшими в грязи. Из ста сорока мастерских около пятидесяти были хоть как-то пригодны для жизни; электричество провели туда лишь в 1935 году; всюду царила нездоровая атмосфера. Некоторые молодые художники, соблазненные умеренными ценами (пятьдесят франков в месяц за домик) еще работали. Кое-кто из них, в свою очередь, стал знаменит, и нам знакомы их имена: Сима, Ребейроль, де Гайар, Бен Дов, Вира, Симон Дат. Комитету, возглавляемому именно Симоном Датом, мы и обязаны неожиданным спасением «Улья» буквально в самый последний момент, когда в 1967 году ему угрожало полное уничтожение: здесь предполагалось расположить муниципальные дома с дешевыми квартирами.

В 1971 году после мощной кампании, развернутой прессой, подключившей общественность к проблеме спасения «Улья», супруги Сеиду неожиданно подарили ему миллион франков. Их примеру последовали другие известные художники, бывшие жильцы «Улья», предложив свои скульптуры и картины для продажи на аукционе. После этого «Улей» смогли выкупить и заняться его реставрацией. В настоящий момент спасено центральное здание; внутри него ничего не оставалось, поэтому сохранили лишь структуру, как ее задумал Эйфель, и двадцать три вновь отстроенные в ротонде мастерские стали наконец-то комфортабельными. Другие павильоны сейчас реставрируются. Там обосновались уже пятьдесят восемь художников; городок сможет принять под свои крыши почти вдвое больше, когда закончится ремонт старого здания, прилегающего к проезду Данциг. Вопреки этим реставрационным работам, вы будете немало удивлены, если, минуя стеклянные громадины новых зданий по улице Данциг, пройдете в одноименный проезд. Кафе, где писал Сандрар, сохранилось без каких-либо изменений, оно покажется вам возникшим из прошлого. И сегодня там та же скромная публика, художники заходят туда выпить традиционную чашечку кофе и позабавиться настольным футболом; нарядный, выкрашенный под дерево фасад кафе еще больше подчеркивает безобразие и ветхость соседних домов проезда. Правда, и мастерских «Улья» уже не встретить прежних евреев с Востока. А в его возрождении участвовали художники со всего света: из Испании, Италии, Югославии, Ирландии… Как и их предшественники, они продолжают творить на холсте и в мраморе, решая те же вечные проблемы, окрыленные теми же вечными надеждами.

Художественные центры

В период создания «Улья» другие кварталы художников тоже стали центрами зарождения «Парижской школы». Как уже говорилось, склонность к перемене мест выходцев с Востока определила то, что одних и тех же художников мы встречаем в разных местах почти в одно и то же время. Большинство этих центров-колоний располагается в XIV округе на территории разросшегося Монпарнаса. Самым значительным после «Улья» был Фальгьер, называвшийся также «Вилла роз» до тех пор, пока его стены не покрылись грязью. «Вилла роз» находилась тогда в чистеньком предместье, где сегодня все разворочено и перевернуто вверх дном строительными работами Мен-Монпарнаса. Это сооружение, вовсе не предназначенное для филантропических целей, принадлежало мадам Дюршу, владевшей также кафе на углу дома и улицы Фальгьер. Случалось и такое, что славная хозяйка закрывала глаза на неуплату долгов. Правда, ненадолго… В конце концов ее терпение лопнуло, и она выставила за дверь Модильяни. Легенда рассказывает, как судьба наказала ее за такую «нетерпимость». Для починки матрасов она отдала сыну полотна Модильяни, оставленные ей в залог, а через несколько лет узнала, что погубила целое состояние. Точно такую же историю рассказывают и про Сутина.

Остановимся на достоверных фактах. Известно, что в 1912-1913 годах Фудзита, Сутин, Липшиц и Модильяни жили в Фальгьере. Модильяни занимал мастерскую на первом этаже, под студией Фудзиты. Выгнанный мадам Дюршу, он отправился в другую крохотную «колонию художников» в доме 216 по бульвару Распай: два ряда мастерских - застекленных ниш, пристроенных к пригородному домику. Все это давным-давно разрушено при сооружении кинотеатра «Стюдьо Распай». Окна мастерской Модильяни выходили на улицу: каменные глыбы, уворованные с районных строек, валялись в грязи перед входом в ожидании своей участи. Цадкин оставил мне яркое описание этого так называемого дома:

«Я часто заходил к Модильяни перед обедом. Я приближался к нему, лежащему на крохотной кровати. Его великолепный костюм серого бархата плыл по бушующему морю комнаты, застывшему в ожидании пробуждения. Все и везде, пол и стены, покрывали белые листы с рисунками, словно гребни штормовых волн, замершие на мгновение для киносъемки. Легкий ветерок, проникая через открытое окно, шевелил листочки, прикрепленные к стенам булавками. Это походило на трепетанье крыльев над поверженным художником. Он же, чей изысканный овал лица был так красив, просыпался тогда в неузнаваемом виде, с осунувшейся и пожелтевшей физиономией». («Богиня гашиша не щадила никого». Зарисовка монпарнасской мастерской 1913 года).

Нет смысла перечислять все места, где жили монпарнасские художники: они похожи. Напомним лишь те, чьи названия встречаются в саге о Монпарнасе: тупик дю Мен, где Бурдель работал рядом с Ресипоном, автором, как мы уже знаем, удивительных квадриг Большого дворца, шедевров нового искусства, а также с Ж.-П. Лораном, Далу, Хосе де Шарму а, креолом с Реюньона, пожелавшим создать памятник Бодлеру на Монпарнасском кладбище, где, кстати сказать, он не похоронен; квартал дю Мен, который не следует путать с тупиком: узкий переулок со сточной канавой посередине, где жили Мари Бланшар и Мария Васильева; 114-бис по улице Вожирар, где находилась мастерская Матисса (сам он жил с семьей в комфортабельной квартире в доме 132 на бульваре Монпарнас). С Вожираром связаны воспоминания о Марке Во, одном из самых приятных персонажей Монпарнаса. Этот парижский мастер, после Первой мировой войны ставший фотографом художников, заслуживает того, чтобы о нем вспомнить. В равной мере увлеченный и искусством, и своей профессией, он искренне дружил с теми, для кого работал. За многие годы из негативов отснятых картин и скульптур ему удалось собрать незаменимый архив современного искусства. Чтобы поддержать культурную жизнь Монпарнаса после Освобождения, он принялся за создание двух важных центров: Дома художников Монпарнаса и музея Монпарнаса. Дом художников разместился в помещениях ресторана «Сюркуф», в двадцатые годы облюбованного художниками американской колонии, и в течение пятнадцати лет служил одновременно и столовой, где за смехотворные цены художников и студентов отменно кормили, и выставочной галереей, где молодые могли бесплатно выставлять свои работы. Это было слишком хорошо! Опираясь на влиятельных родственников и не обращая внимания на протесты депутатов округа, владелица здания сумела выселить Дом художников после десятилетней тяжбы, под предлогом того, что не приносящее доходов филантропическое заведение понижало арендную и товарную стоимость помещения. Нашлись судьи, поддержавшие ее. С тех пор на Монпарнасе - в «районе художников» - художники не имеют собственного центра. Символично: место Дома художников занял банк.

Существование музея Монпарнаса оказалось еще более недолговечным. Состоявший из картин, скульптур, фотографий, писем и различных документов (в том числе завещания Паскена и счетов с похорон Модильяни, переданных Марку Во сочувствовавшими художниками), музей сгинул во время строительства вокзала Мен-Монпарнас. Его собирались переместить на один из этажей башни Монпарнас… Но, похоже, время окончательно списало со счетов этот проект. Тем более что Марк Во, сломленный смертью сына и крушением обоих замыслов своей жизни, скончался прямо на улице, сраженный инфарктом.

Сто пятьдесят мастерских художников исчезло во время осуществления программы по обустройству участка бывшей площади де Рен. Однако в последние годы, благодаря деятельности прессы и организаций по охране культурного наследия, удалось спасти некоторые студии, подлежавшие сносу. Среди них прелестный разукрашенный дом 65 на бульваре Араго, один из самых старых в этой части. Он существует с 1878 года, и в нем еще живут [21] двадцать четыре преемника Жан-Поля Лорана, Даниэль де Монфред, исполнитель завещания Гогена и отец писателя-романиста, Пьер Руа, компаньон сюрреалистов, Судейкин, коллега Дягилева в эпоху Русских балетов; а также студии Данфер-Рошро, чьи четырнадцать мастерских (бывшие конюшни Орлеанского дома) с 1910 по 1931 год составляли часть владений эллиниста Виктора Берара.

21

Следует учитывать, что данная книга была написана в 1982 году.
– Примеч. ред.

И еще: старая колония Булар, где Шуффенекер и его семья принимали Гогена; просторный фаланстер на улице Кампань-Премьер в доме 9, скрытый за банальным фасадом буржуазного дома, там жили Жюль Фландрен и мадам Марваль, вечные жених и невеста, Шарль Герен, Огон Фриез… На этой же улице в доме 3, подобии «Бато-Лавуар» левого берега, разыгралась трагедия, когда оттуда хотели выселить последнюю обитательницу, девяностолетнюю художницу Адриел Жуклар. Пока группа художников, взявших на себя заботы по ее переселению в одну старую мастерскую, занималась отделкой помещения, она устроилась в Версале у своей сестры. Когда же все было готово, за ней отправились, чтобы с большой торжественностью препроводить в новое жилище. Но оказалось, что доехать до него, ей было не суждено. Машина, в которую она села, попала в аварию, и художница погибла.

Дом 3 по улице Жозеф-Бара стоит и поныне, хранимый памятью о Зборовском, Кислинге, Паскене, Модильяни, живших здесь в атмосфере русского романа. Рядом с ними в мастерской на первом этаже вел незаметное существование скульптор, чье имя тоже станет знаменитым: Рембрант Бюгатти, брат конструктора автомобилей. В 1916 году, однажды утром его нашли повесившимся в своей мастерской на одной из балок в объяснение он не оставил ни единого слова… Творчество этого замечательного анималиста находит все большее признание. Но никто не вспоминал об этом трагическом эпизоде в «безумные годы», в тот период, когда в своей мастерской под самой крышей Кислинг устраивал вечеринки, собиравшие весь «гуляющий» Монпарнас. Эти попойки не всегда заканчивались благополучно. «Они мочились на мои эскизы», - жаловался Кислинг на следующий день после одной из них.