Повседневная жизнь паломников в Мекке

Неожиданно в небе вспыхивает зарница и разрывает его пополам. Огонь. Фонари в лагере выключаются, и пожар виден еще более отчетливо. Для миллиона людей, собравшихся здесь, это ужасное зрелище. Выясняется, что возгорание произошло на маленькой улочке. Рев сирен «скорой помощи» и пожарных машин заглушает крики толпы. Ливийский стенд, тот, с которым произошел несчастный случай, осаждают пожарные. Лагерь залит водой, людей эвакуировали, а водяные пушки дают залпы по горящему зданию. Пожарные действуют очень оперативно и очень «по-американски». Фонари зажигают снова, верующие возвращаются. Шоссе заставлено кастрюлями и плошками с водой. В лужах мокнут оставленные сандалии и бутерброды.

Некоторые ливийцы ранены. Полицейский-саудовец расспрашивает о случившемся. Ответственное лицо ливийской делегации отказывается отвечать. «Это государственное дело», — бросает он в ответ на расспросы. Исчерпав все ресурсы риторики и дипломатии, инспектор решает проникнуть в лагерь. Его противник отталкивает его и повышает голос. «Я не желаю, чтобы всякие прохвосты, продавшиеся сволочам-империалистам, ступали на нашу землю!» — бушует патриот Каддафи. Удары кулаками, головой и ногами. Ваххабит приходит в ярость: «Сам король Фахд не помешает мне выполнять мои обязанности!» Группа шри-ланкийских рабочих приходит, чтобы вычистить лагерь. Между ливийцами начинается драка. «Куда подевались эти уроды-врачи?» Никто не знает. К счастью, обошлось без жертв. Но зато страху натерпелись все без исключения, особенно вспомнив о пожаре в Мина 1978 года, унесшего жизни 1800 людей.

Куски мяса развешены повсюду, как белье для просушки. Вяленое на солнце мясо может храниться месяцами. Под мостом устроены телефонные кабинки. Кондиционеры, зеленые ковры, чистота. Отсюда можно сделать звонок практически в любую часть света, точнее в 195 стран, включая. Вануату, Макао и Ватикан. Родезия и Израиль не отвечают, зато ЮАР на проводе. Недалеко от мечети паломники, устроившиеся под вентиляторами, затеяли беседу на религиозные темы. Пожилой улем с ускользающим взглядом перебирает четки. О чем можно разговаривать в три часа утра? О Западе — больная тема, если ее затрагивают мусульманские проповедники. «Запад, братья мои, это закат. Солнце там погасшее и цивилизация там — цивилизация сумрака. Да хранит нас от этого Аллах! Я был в Лондоне. Туман. На улицах не играют дети. У людей в доме живут кошки и собаки. Ты можешь умирать в судорогах прямо на тротуаре — никто даже не остановится. Проклятие какое-то. И Аллах накажет нас тем же, если мы не откажемся от роскоши, от вожделения, от зависти. Дьявол, он повсюду. Поглядите на Европу и Америку! Прекрасный климат, плодородная почва, деньги текут рекой… А что в результате? Безнадежность, венерические заболевания, самоубийства. Страх перед будущим, страх заводить детей…» Окружение, зачарованное словами араба, пробует каждое его слово на вкус как лакомство.

Скоро рассвет. Гребни гор постепенно вырисовываются на фоне светлеющего неба. На земле, прямо на кучах мусора, спят люди. Полицейские курят. Пакистанец громко нараспев читает молитвы. Кошки промышляют в урнах. За грудами нечистот старик справляет свою нужду, опасливо поглядывая по сторонам. Издалека слышится низкое стрекотание вертолета. На дороге, связывающей Мина с Харамом, петляющей между холмов, а иногда пронизывающей их насквозь, лежат паломники. Мужчина подрезает усы, глядя в зеркало заднего вида на мотоцикле. Вот дорога с тремя обелисками, к которым устремляются верующие. Земля здесь устлана черными, седыми, каштановыми, прямыми и вьющимися волосами, образующими настоящий ковер. Семь камней для «большого шайтана», семь для «среднего» и семь для «маленького».

Теперь мы можем спокойно возвращаться в Мекку. Встает солнце. Муэдзин будит уснувшую умму. К счастью, мечеть аль-Байя находится совсем рядом, справа от Харама. Здесь летом 622 года Мухаммед заключил с паломниками из Медины клятву войны (байат аль-харб), с помощью которой они рассчитывали защитить посланника Бога, которому в то время так необходима была поддержка армии.

После молитвы оживленные, радостные люди устремляются к Хараму. Тем хуже для мутаввифов, уже заплативших за транспорт. Автобусы возвращаются наполовину пустыми. Небо принимает оттенок прозрачной, чистой голубизны, а складки горных хребтов напоминают по цвету шафран, какао и молотый кофе. Какое спокойствие царит вокруг, какая умиротворенность! Супруги держатся за руки. Друзья идут рядом, бок о бок. Двое солдат молятся прямо на голой земле, отложив ружья в сторону. Сколько благодати! «Я был свидетелем многих религиозных церемоний в разных уголках мира, — пишет Ричард Бёртон, вернувшись из долины Мина, — но никогда мне не приходилось видеть подобной торжественности и трогательности».

31 июля 1987 года, после полуденной молитвы иранцы вышли из Харама и стали подниматься вверх по проспекту. Все движение в связи с этим было перекрыто. С балконов прилегающих домов другие паломники с опаской наблюдали за этим противостоянием: с одной стороны плотные ряды солдат, с другой — быстро растущая толпа демонстрантов. Проспект был похож на широкое шоссе. Недалеко от кладбища Мала проспект пересекает мост через реку Хаджун; с этого места открывался широкий обзор на аллею, ведущую к мечети, чьи минареты были оттуда хорошо видны. Именно сюда и были стянуты войска. Атмосфера становилась все более гнетущей и взрывоопасной, да и жара к тому же стояла невыносимая. Город затаил дыхание. Толпа демонстрантов с развевающимися знаменами, транспарантами и несколькими чучелами дядюшки Сэма поравнялась с цепью саудовских солдат. «Велик Господь, Хомейни — наш вождь!» — хором стали скандировать десятки тысяч шиитов. Возглас разорвал тишину затаившегося города. Но это, казалось, ничуть не пугало стражей порядка — уже не в первый раз им приходилось сталкиваться с подобными выступлениями иранцев. Людской поток течет к Хараму. Как это уже бывало и раньше, процессию возглавляли женщины, закутанные паранджой, и инвалиды войны. Возгласы, перемежающиеся славословиями Всевышнему, призывы к джихаду, несущиеся из громкоговорителей, все больше и больше накаляли толпу сторонников Хомейни. Поравнявшись с мечетью Джиннов и не дойдя до Дома Божия примерно 600 метров, Национальная гвардия перестала отступать. Офицер попытался договориться с руководителями иранских манифестантов, убеждая их прекратить дальнейшее шествие и спокойно разойтись.

Но эти переговоры, не успев начаться, тут же и закончились — случилось непоправимое. Предоставим историкам восстанавливать цепь этих трагических событий. Как утверждают очевидцы, напряжение достигло предела в тот момент, когда какой-то солдат оттолкнул женщину, и та, оступившись, упала на тротуар. Демонстранты стали с такой злобой угрожать этому нетерпеливому военному, что он дал автоматную очередь, убив наповал одного иранца. Это вызвало взрыв негодования фанатичных паломников. Одновременно с этим случился другой инцендент: за 800 метров от этого места, под мостом Хаджун неизвестные забросали последние ряды манифестантов, этих божьих гостей, кирпичами, бутылками, болтами и железными прутьями. Тогда-то в рядах сторонников имама и раздался тот роковой призыв: «Займем Дом Божий! Уничтожим сионистских марионеток!» Мгновенно всякая дипломатия, переговоры — все было забыто, в дело пошли кулаки и дубинки. А затем началась неописуемая свалка. Маленькие «коммандос» — группы персов, вооруженные ножами, с лицами, закрытыми платками, атаковали солдат, которые, растерявшись, быстро ретировались, растворившись в этой мечущейся, растерянной толпе. Пронзительные крики женщин, всеобщая паника. Люди, задыхаясь от слезоточивого газа, стали разбегаться. Они бросились к прилегающим к проспекту улочкам. Но, увы! Все пути отступления были перекрыты полицией. Шииты отхлынули обратно на бульвар, где было уже невозможно дышать, и бросились напролом, сквозь кордон, заграждавший путь к Заповедной мечети. Раздались выстрелы, началась настоящая бойня. На прилегающих улицах жандармы расстреливали в упор пытавшихся спастись бегством демонстрантов вместо того, чтобы дать им проход. Наконец, военные подразделения стали отступать, прикрывая свой отход беспорядочными выстрелами. На площади Харама остались горы трупов, раненые лежали вперемешку с убитыми, валялись паранджи, громкоговорители, туфли, транспаранты, чучела и тысячи листовок. За несколько минут бойня приобрела поистине апокалиптический размах. Саудовцы говорят о 402 убитых и 649 раненых, по большей части иранцев, но также и магребинцев, пакистанцев и ливанцев. По сведениям иранцев, погибли 650 человек и 700 получили огнестрельные ранения. Это не помешало официальной прессе опубликовать в журнале «Умм аль-Кура» передовицу на четырех колонках, озаглавленную: «Успехи в Доме хаджа в этом году». (14 августа 1987 года.)

Эта бойня потрясла всю планету. Исламский мир глубоко переживал трагедию. Трупы еще не остыли, а между Эр-Риядом и Тегераном разразилось новое сражение, сражение мусульманского общественного мнения. Международная исламская лига сразу по горячим следам созвала в Мекке исламскую конференцию. На ее открытие, состоявшееся в октябре 1987 года, съехалось 600 участников из 134 стран мира. Король Фахд, открывая прения, задал тон, заявив, что «подавлять бунт и гасить любые проявления беспорядков — это законно». Спустя месяц Иран организует «международный конгресс по сохранению святости и безопасности Харама». Триста делегатов из 36 стран внимают речам Хашеми Рафсанджани, ближайшего соратника Хомейни, призывающего создать международный исламский комитет, «который бы управлял Меккой, которая, в свою очередь, получила бы статус независимого города».

В марте 1988 года в Аммане Саудовская Аравия закрепила за собой право контроля над святыми местами, благодаря тому, что министры иностранных дел Организации исламской конференции поддержали саудовцев в их решимости не допускать впредь никаких политических выступлений в Святой земле, но главным образом в связи с их предложением установить национальные паломнические квоты. Согласно этим квотам, Иран мог послать в паломничество не более 45 000 человек, что составляло всего лишь треть от числа паломников предыдущего года. Как следствие этого, Эр-Рияд разрывает дипломатические отношения с Тегераном, который, в свою очередь, отвечает на это бойкотом паломничества. Тем не менее в 1988 году более миллиона (!) иранцев подали заявку хомейниским властям на получение разрешения совершить хадж. Знак времени. Во время паломничества король Фахд высказывает сожаление, что иранцы не принимают участие в хадже. 20 октября 1988 года он отдает распоряжение тем средствам массовой информации, которые продолжают на все лады ругать шиитских манифестантов, называя их, в частности, карматами,прекратить все атаки против режима Тегерана.

Все эти разногласия и столкновения принимают неблагоприятный оборот для режима Хомейни, который к тому же терпит военное поражение и испытывает большие экономические трудности. В конечном счете Саудовская Аравия одерживает, если не покупает, победу, получая поддержку большинства мусульманских государств. Но что касается того, как началась эта бойня, то здесь остается еще много темных мест. Ни Эр-Рияд, ни Тегеран в конечном счете не смогли предоставить убедительных доказательств тому, что противоположная сторона действовала предумышленно. Французские обозреватели скорее склонны видеть именно в саддамовском режиме Багдада возможного подстрекателя этих беспорядков. Согласно этой гипотезе, Ирак, который пользовался широкой финансовой поддержкой Саудовской Аравии в своей войне с Ираном, почувствовал в саудоиранском сближении (трудном поначалу и ставшим реальным лишь с 1985 года) зарождающуюся измену. Чтобы убить в зародыше этот процесс потепления отношений между Эр-Риядом и Тегераном, грозящий Ираку большими неудобствами, Багдад, возможно, мог поручить исламо-марксистам, опозиционно настроенным против режима Хомейни, или моджахедам Массуда Раджави особую миссию: незаметно затесаться в толпу иранских паломников, чтобы изнутри подстрекать к беспорядкам, возбуждая и разжигая толпу, толкая ее к мятежу. Что бы там ни было, отношения между королевством ваххабитов и Исламской республикой были серьезно испорчены. Таким образом, экстремисты всех мастей вышли из этой ситуации победителями, укрепив свои позиции, тогда как жертвы сложили головы на «пути к Богу», около его дома в самый разгар хаджа.

Все грани Мекки

Мать городов с незапамятных времен была и по сей день остается единственным форумом, где регулярно встречаются все мусульманские семьи. Это молельня и одновременно парламент уммы. Результаты хаджа — социальные, культурные, экономические и политические — обладают большой значимостью. Когда правоверные совершают паломничество, объединяясь для этого в караваны, им приходится пересекать различные края и страны, где они встречаются со знаменитыми улемами, приобретают книги, заключают браки, — весь этот взаимообмен способствует поддержанию связи между различными странами, которые или территориально отдалены друг от друга, или же разделены в силу политических причин. Историки не перестают проводить параллели между этим постоянным перемещением мусульман в период Средневековья и застывшим, строго иерархизированным, социально разнородным христианским обществом. Ислам в плане своих ценностей и обычаев обладал в ту эпоху относительной однородностью, чего западный мир тогда не имел. В одной мусульманской хронике можно прочесть, что «франки говорят на двадцати пяти языках и ни одна из народностей не знает языка другого племени». Конечно, паломничество не является единственным фактором объединения уммы, но оно остается бесспорно наиважнейшим. Сегодня не вызвает удивление, что в Мекке встречаются и объединяются правоверные, придерживающиеся в своей повседневной жизни совершенно различных идеологий. Здесь можно увидеть тюрок из Анатолии, Азербайджана, Югославии, здесь назначают встречи палестинцы Израиля и оккупированных территорий с представителями своей диаспоры. Афганские беженцы, перебравшиеся в Пакистан, и бойцы Сопротивления молятся бок о бок, изгнанники-оппозиционеры, уехавшие в Европу, и те, что остались в стране, уйдя в подполье, возобновляют там свои контакты. Верующие-модернисты, фундаменталисты, роялисты и республиканцы, социалисты или капиталисты устраивают споры вокруг дома Бога.