Повседневная жизнь Петра Великого и его сподвижников

«Вслед за государем, — рассказывает Ф. В. Берхгольц, — шествовала ее величество императрица в богатейшей робе, сделанной по испанской моде, и в головном уборе, осыпанном драгоценными камнями и жемчугом. Платье на ней было из пурпуровой штофной материи с богатым и великолепным золотым шитьем, и шлейф его несли пять статс-дам, а именно княгиня Меншикова, супруга великого канцлера Головкина, супруга генерал-фельдцейхмейстера ^[35]Брюса, генеральша Бутурлина и княгиня Трубецкая». Герцог Карл Фридрих Гольштейн-Готторпский вел государыню за руку; возле них шли генерал-адмирал Ф. М. Апраксин и канцлер Г. И. Головкин, а немного позади — генерал-прокурор П. И. Ягужинский и генерал-майор И. И. Дмитриев-Мамонов. За ними следовали еще шесть статс-дам Екатерины Алексеевны, а затем попарно — прочие дамы из свиты императрицы. Шествие замыкали придворные кавалеры, а в самом конце процессии шла другая половина лейб-гвардии.

У входа в Успенский собор императора и императрицу приветствовали иерархи Русской церкви в богатых облачениях. Затем Петр I ввел супругу на многоступенчатый огромный трон, где они остались в окружении высших сановников, придворных дам, поручиков и вахтмистров ^[36]лейб-гвардии. Новгородский архиепископ Феодосии Яновский обратился к Екатерине Алексеевне с благословением, которое она выслушала, преклонив колени на положенную перед ней подушку. Затем архиепископ взял императорскую корону и передал государю, который сам возложил ее на голову коленопреклоненной супруги. Когда она поднялась на ноги с короной на голове, три первые статс-дамы надели на нее большую императорскую мантию, причем Петр усердно им помогал. Во время обряда не умолкал звон колоколов собора, а в момент возложения короны государыни раздался сигнальный выстрел из пушки, стоявшей у дверей; по этому знаку раздался залп из всех орудий, находившихся в Москве ⁽¹²²⁾.

Все эти торжественные мероприятия лишь на время будоражили старую столицу, продолжавшую жить своей тихой патриархальной жизнью, столь не похожей на напряженную жизнь молодого Петербурга.

Глава шестая

В военных походах

Хлебосольный фельдмаршал

Широкая натура генерал-фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева одинаково проявлялась как во время мирных занятий, так и на войне. Он никогда ни в чем себе не отказывал; внешний блеск, максимальный комфорт, хорошие обеды в присутствии многочисленных гостей являлись неотъемлемой частью его повседневного быта. Исторические предания, записанные в середине XIX века, создают образ гостеприимного военачальника: «…за стол его, на котором не ставилось менее 50 приборов даже в походное время, садился всякий званый и незваный, знакомый и незнакомый, только с условием, чтобы не чиниться перед хозяином» ⁽¹²³⁾. Его хлебосольство в походных условиях наиболее ярко проявилось при переезде в 1714 году из главной квартиры под Киевом в Борисов. Шереметев решил собрать офицерскую компанию на новоселье и по этому случаю приказал заготовить муку разных сортов, яблочную и грушевую воду, орехи, капусту, огурцы. Дело происходило в пост, поэтому хозяин особенно постарался украсить стол деликатесными рыбными блюдами. Два борисовских обывателя были отправлены им за 480 верст в Изюм и Рыбное для закупки «рыбы соленой, белужьих больших тёш ^[37]и бочешной белужины, осетрины, икры и стерлядей свежепросольных, и тарани про людей (для слуг. — В.Н.), и сомов вялых». «Паче же, — наказывал Борис Петрович, — икры купить, если попадетца свежепросольная или попадутца спинки вялыя добрые» ⁽¹²⁴⁾.

Во время бесконечных переездов на театре военных действий, в походной палатке или на случайной квартире Шереметев редко садился за стол один. К нему почти ежедневно по утрам и вечерам являлись посетители, в основном его боевые сподвижники. Иногда они приходили «для дела» или «для советов», но чаще — отдохнуть и расслабиться в компании радушного хозяина. Во время пребывания в Сумах в январе 1709 года Петр I, Г. И. Головкин и Ф. М. Апраксин неоднократно гостили у Шереметева. 12-го числа они «были у господина генерал-фельтмаршала для совета с 2 часа», а на следующий день «царское величество и господа министры и генералы были по утру на квартире у господина генерал-фельтмаршала Шереметева и кушали вотку и разъехались… Ввечеру, во 2 часу ночи, царское величество своею особою изволил быть у фельтмаршала и, кушав вотку и вино венгерское, соизволил отъехать на свою квартиру».

Шереметев передвигался обычно с огромным обозом и собственной дворней, не считая положенных по воинскому штату ординарцев и денщиков. Кроме того, в походах он, по образцу польских магнатов, содержал за собственный счет составленную из дворян роту личной гвардии ⁽¹²⁵⁾.

Подготавливая осаду Риги, Шереметев в конце марта 1710 года остановился сначала в курляндской Митаве. Здесь он сразу же устроил пир на своей квартире, «а на том банкете были и кушали господин генерал Рен да нововыезжей генерал Лизберн и при нем полковники и афицеры, кои с ним выехали, да курлянские жители з женами». По прибытии под Ригу в середине апреля Борис Петрович не отказался от дружеского общения с боевыми соратниками: 17-го числа «в Юнфоргофе поутру в хоромах у генерала-фельтмаршала Шереметева был светлейший князь генерал-фельдмаршал Меншиков и господа генералы: князь Репнин, Рен, Рендель, Айгустов, брегадир Чириков и кушали вотку, а пополудни светлейший князь с княгинею и с протчими персонами были у фельтмаршала». На следующий день картина повторилась: «поутру генерал-фельтмаршал Шереметев из своих хором ходил в хоромы к светлейшему князю генералу-фельтмаршалу Меншикову и, побыв с полчаса, светлейший князь с своею княгинею кушал у фельтмаршала Шереметева, при том генералы: князь Репнин, Рен, генерал-маеор Боур, брегадир Чириков и протчие были генералы-отъютанты и офицеры». Иногда гости являлись к Борису Петровичу уже после обеда, чтобы скоротать вечер. Например, 20 апреля 1710 года «генерал-фельтмаршал господин Шереметев кушал в Юнфоргофе у себя на квартире; при нем были: брегадир Чириков и протчие. А после обеда пришел светлейший князь генерал-фельтмаршал Меншиков, сиятельный князь генерал Репнин, генерал-лейтенант Фанвердин, генералы-маеоры Айгустов, Келин и иные афицеры и забавились до самого вечера» ⁽¹²⁶⁾.

После взятия Риги фельдмаршалу всё же пришлось испытать на себе все трудности военного похода по осеннему бездорожью. В это время он потерял всех своих любимых лошадей, о чем с горечью писал Якову Вилимовичу Брюсу: «Где мои цуги ^[38], где мои лучшие лошади: чубарые и чалые и гнедые цуги? Всех марш истратил: лучший мерин, светло-серый, пал» ⁽¹²⁷⁾.

Занимаемые русскими войсками прибалтийские города ожидала горькая участь: многие здания были разорены и сожжены, «все ратные люди удовольствовались как в харчах, так и в конских кормах» за счет грабежа местного населения. После взятия Ракобора (сейчас город Раквере в Эстонии) Шереметев шутливо жаловался в письме Петру I: «…только мне учинили великую обиду: где я стоял в королевском доме, всё ренское и шпанское вино выпустили за посмех. Такой негодный народ! Только довольствовался аптекарьскими водками» ⁽¹²⁸⁾.

Пятидесятилетний Шереметев, подобно другим генералам и офицерам, удовлетворял естественные мужские потребности посредством пленных женщин — об этом наглядно свидетельствует пример Марты Скавронской, будущей царицы Екатерины Алексеевны. В силу необычной судьбы ливонской пленницы этот факт был отражен в источниках. Она была подарена капитаном Бауером Шереметеву и прожила у него не менее полугода, числясь в прачках, но фактически выполняя роль наложницы ⁽¹²⁹⁾. Разумеется, миловидная Марта была не единственной живой добычей победителей.

В конце 1715 года Шереметев во главе русских войск был отправлен в Польшу для оказания помощи союзнику России королю Августу II. Фельдмаршал двинулся в поход с огромным обозом, для которого требовалось около трехсот лошадей. Для обеспечения себя всем необходимым ему пришлось прибегнуть к сборам с населения. Он сообщал Петру I, что «для своего собственного пропитания и всего дома своего на кухню и на всякие нужды… собрал чрез всю бытность в Польше с квартир по доброй воле и согласно с обывателями, а не иными какими своими нападками 8600 курант-талеров» ^[39]. Кроме того, он принял в подарок от познанского воеводы цуг лошадей и коляску, а от его брата — лошадь с седлом ⁽¹³⁰⁾. Разумеется, наличие «доброй воли» населения в этом случае вызывает немалые сомнения. Впрочем, запросы Шереметева все же были гораздо скромнее, чем аппетиты Меншикова, который в период совместных военных действий России и Дании требовал от датского короля Фредерика IV 300 риксдалеров ежедневно только для нужд собственной кухни ⁽¹³¹⁾.

В военных походах Шереметев старался окружать себя максимальным комфортом, расходуя с этой целью и собственные немалые средства. Это было порой весьма накладно, зато тяготы военного времени были для фельдмаршала почти неощутимы.

Ученый на войне

Генерал-фельдцейхмейстер (начальник русской артиллерии) Яков Вилимович Брюс являлся одним из образованнейших людей своего времени, талантливым разносторонним ученым. Петр I безоговорочно верил в его обширные познания и постоянно давал ему самые разнообразные поручения. Брюс занимался научной работой даже на фронте, в перерывах между боевыми действиями.

Яков Вилимович пребывал в походах с 1704 по 1713 год, а позже участия в войне не принимал. Он жил гораздо скромнее, чем богач-фельдмаршал Б. П. Шереметев, хотя также стремился обеспечить себе возможно более комфортные условия. Известно, например, что в походах Брюса сопровождал собственный повар, так что при наличии необходимого запаса продуктов хороший стол был ему обеспечен. Однако порой приходилось довольствоваться скудным пайком. Например, возвращаясь в августе 1713 года из похода в Померанию, Брюс вынужден был по сенатскому указу выдержать многодневный карантин в Лифляндии, охваченной эпидемией чумы. «В каком я пустом местечке стою, что ничего к пропитанию себя и людей, которых при мне довольно имею, достать невозможно», — жаловался он в письме Меншикову. На помощь пришел нарвский комендант Кирилл Нарышкин: по его распоряжению были привезены из Нарвы и оставлены в условленном месте продукты — из рук в руки ничего передавать было нельзя, даже письма окуривались дымом можжевельника, чтобы не допустить распространения заразы. Яков Вилимович получил две «куры индейских», 20 «куриц русских», гуся, трех уток, пять баранов, 30 калачей, столько же «хлебов ситных», два ведра «меду вареного» ^[40], десять ведер пива и пять десятков яиц ⁽¹³²⁾.

В походных условиях жить приходилось, конечно, не во дворцах. Не всегда попадался даже достаточно приличный обывательский дом. В начале октября 1707 года Брюс с подчиненными ему войсковыми частями направлялся на зимние квартиры в местечко Борисов на берегу реки Березины. В письме А. И. Репнину он иронически оценивал «оное место, которое не лутчей деревни московской». А в письме князю В. В. Долгорукому Борисов характеризуется с ехидством: «Сказывают — оное второй Париж и гораздо еще лучшей нашего славного города Клина». Условия размещения генеральского состава на квартирах были более чем скромными: Брюсу достались горница с комнатой, небольшая светелка и «черная изба» на улице, вероятно, отведенная для денщиков. «Дворы те таковы плохи, что никогда не пожелаешь тут стоять», — констатировал начальник артиллерии.