Повседневная жизнь Петра Великого и его сподвижников

Под влиянием винных паров нередко происходили ссоры между ближайшими соратниками Петра. Например, Юль сообщает, что на свадьбе герцога Курляндского и царевны Анны Иоанновны между А. Д. Меншиковым и Ф. М. Апраксиным «в присутствии всех гостей и царя произошла… великая перебранка; пущены были в ход разнообразные ругательства». «У русских, — добавляет датский дипломат, — на их собраниях такие перебранки и руготня случаются то и дело. Так как царь сам принуждает присутствующих напиваться, то и не обращает на оные внимания, предоставляя их собственному течению, и бранящиеся не подвергаются его гневу и немилости. Когда двое русских рассердятся друг на друга, то называют один другого вором и плутом и, следуя весьма распространенному здесь обычаю, плюют друг другу в лицо. Но до кулачной расправы и до шпаг их обыкновенно не допускают» ⁽⁷⁵⁾.

Порой провоцируемые царем излишества приводили к трагическим последствиям. 5(17) февраля 1710 года стало известно о смерти отца известного дипломата В. Л. Долгорукого. Юль описал обстоятельства кончины князя Луки, которые были достаточно характерны для петровского времени. «Накануне вечером, — рассказывает датский посланник, — он был в Преображенской слободе в гостях у царя, и там ему предложили выпить большой кубок вина. Но будучи трезвым от природы и имея более 70 лет от роду, к тому же женившись всего за четыре дня тому назад, князь решился вылить часть кубка, чтоб не быть вынужденным пить его весь. Узнав о том, царь велел ему выпить стакан водки размером, как уверяют, в полтора пэля (пэль равен четверти литра. — В.Н.).Лишь только Долгоруков выпил этот стакан, ноги у него подкосились, он лишился чувств и в обмороке был вынесен в другую комнату; там он через час скончался». Говорили, что эта смерть весьма опечалила царя, но, как пишет Юль, «горе было изобильно залито добрым венгерским вином» ⁽⁷⁶⁾.

Местом попоек Петра I и его друзей часто служила австерия, то есть гостиница на Троицкой площади, принадлежащая царскому обер-кухмейстеру Иоганну Фельтену. Здесь они иногда напивались до умопомрачения, о чем свидетельствует тот факт, что Александр Данилович Меншиков вечером 6 ноября 1715 года потерял в австерии свой орден Андрея Первозванного. Наутро опомнившийся светлейший князь издал по всем петербургским полкам приказ о поисках пропажи и пообещал пожаловать 200 рублей тому, кто ее обнаружит.

К тому времени орден был уже найден: квартирмейстер Белозерского полка Яким Ивакин зашел в австерию сразу же после ухода из нее царя с друзьями и «увидел, на полулежит кавалерия, которую поднял, осмотрел, что при ней нет камня». Без этого большого алмаза Ивакин побоялся возвращать орденский крест всесильному владельцу — попробуй докажи, что не ты выломал камень. А алмаз, как впоследствии выяснилось, был найден в тот же вечер на полу австерии солдатом Ратуши Фомой Худяковым. Он, по-видимому, хотел продать драгоценную находку, но человек, которому она была показана, поспешил донести об этом властям. Когда об обнаружении камня стало известно Ивакину, он с чистой совестью сдал куда положено найденный им крест. Таким образом, части ордена Меншикова были собраны и воссоединены. Александр Данилович постановил разделить обещанную им награду между всеми участниками этого эпизода. Наибольшую сумму — 100 рублей — получил посадский человек Иван Мартьянов, сообщивший подьячим Ратуши о том, что камень находится в руках у Худякова. Подьячие, донесшие о находке по инстанции, получили по 30 рублей. «Солдату Худякову, — постановил Меншиков, — хотя он в том и погрешил, что никому не объявил, то достоин наказания, однако ж в том щастлив, что в ево руки прежде оный камень пришел, то дать ему тритцать рублев; а за крест квартермистру Ивакину — десять рублев» ⁽⁷⁷⁾. Последнюю часть этого решения вряд ли можно считать справедливой: ведь сам орденский знак был не менее важен, чем украшавший его бриллиант.

«Ассамблея — слово французское»

Знаменитые петровские ассамблеи начали проводиться в Петербурге с 27 ноября 1718 года. Несомненно, это новшество было навеяно впечатлениями Петра от поездки во Францию годом раньше. Непринужденные собрания французского «света» очень ему понравились, и он пожелал завести нечто подобное в своем отечестве. Условия для этого были уже подготовлены: за неполные десять лет со времени пребывания в Петербурге Юста Юля описанные им дикие черты быта ушли в прошлое, и теперь никто уже не опасался, что после ухода гостей придется убирать покрытое нечистотами сено.

Объявление об учреждении ассамблей извещало подданных: «Ассамблея — слово французское, которое на русском языке одним словом выразить невозможно, но обстоятельно сказать: вольное, в каком доме собрание или съезд; делается не для только забавы, но для дела, ибо тут можно друг друга видеть и о всякой нужде переговорить, также слышать, что где делается, притом же и забава». На эти собрания «вольно всякому прийти, как мужескому полу, так и женскому». Далее этот пункт конкретизировался: «…каким чинам на оные ассамблеи ходить, а именно: с вышних чинов до обор-офицеров и дворян, также знатным купцам и начальным мастеровым людям, также и знатным приказным; тож разумеется и о женском полу, их жен и детей». Под «начальными мастеровыми», как пояснил Вебер, подразумевались «преимущественно кораблестроители».

Определялось время проведения ассамблеи: «ранее пяти или четырех часов не начинается, а далее десяти по полудни не продолжается». Хозяин дома, в котором проводилось собрание, не был обязан встречать, провожать и потчевать гостей. Более того, он мог даже отсутствовать. Ему вменялось в обязанность только «несколько покоев очистить», поставить столы и приготовить на них свечи, «питье употребляемое в жажду» и «игры на столах употребляемые», то есть карты, шахматы и шашки. Каждый из гостей мог явиться в любое удобное для него время, лишь бы не раньше и не позже установленного срока, «также тут быть сколько кто хочет и отъехать волен когда хочет».

Хозяину и гостям предписывалось вести себя раскованно и непринужденно: «Во время бытия в ассамблее вольно сидеть, ходить, играть, и в том никто другому прешкодить или унимать, также церемонии делать вставанием, провожанием и прочим отнюдь да не дерзает, под штрафом Великого Орла, но только при приезде и отъезде поклоном почтить должно» ⁽⁷⁸⁾.

Упомянутый кубок Большого (Великого) орла мог явиться достаточно тяжелой мерой наказания для малопьющих: он вмещал больше литра вина, и выпить его полагалось «в один дух». Однако большинство лиц из ближайшего окружения государя вряд ли боялись подобного штрафа. «Хотя на ассамблеях, — отмечал Вебер, — никому не предлагается вина или водки больше того, сколько кто сам пожелает, кроме случаев (которые нередко повторяются), когда кто поступит в противность установленным правилам; тем не менее иной русский порядочно напивается и смотрит на учреждение ассамблей как на одно из лучших нововведений в России» ⁽⁷⁹⁾.

Порой действие алкоголя заставляло забывать о хороших манерах. Берхгольц рассказывает, как на ассамблее 22 марта 1722 года подрались два «почтенных старика» — адмирал К. И. Крюйс и вице-адмирал К Г. Зоммер, в результате чего последний упал под стол и потерял парик ⁽⁸⁰⁾. Думается, подобные случаи не были редкостью.

На ассамблеях Петр принципиально демонстрировал отсутствие деликатных манер и обходительности в обращении. Он запросто садился играть в шахматы с корабельными мастерами, вместе с ними пил пиво и тянул махорку из длинной голландской трубки, не обращая внимания на танцевавших в той же зале дам ⁽⁸¹⁾.

Французский консул Анри Лави 19 (31) декабря 1718 года был на ассамблее у вице-адмирала Корнелиуса Крюйса, где присутствовали царь, царица, многие российские вельможи, а также иностранные дипломаты. Порядок проведения подобных собраний французский дипломат описал следующим образом: «Такого рода ассамблеи устраиваются три раза в неделю, поочередно у знатных придворных. На них одни играют в шахматы или в карты, другие курят, пьют, разговаривают о новостях дня, даже о торговле, так как и именитые купцы допускаются на эти собрания. Если кто, когда царь проходит мимо, почтительности ради, встанет, того подвергают штрафу, т. е. заставляют выпить огромный кубок вина. Дамы сидят в отдельном апартаменте, куда к ним иногда призывают для танцев министров и других сановников» ⁽⁸²⁾.

Для проведения ассамблей в соответствии с правилами хорошего тона требовалось по меньшей мере четыре помещения: «одна комната назначена для танцев, другая для всякого рода карточной игры и особенно для шахматной (в которой отличаются самые простые русские люди), в третьей комнате курят и ведут беседы, а в четвертой женщины играют в фанты и другие забавные игры». Однако этот идеальный порядок не всегда соблюдался, по всей видимости, из-за недостатка свободных помещений в некоторых домах. «Что мне не нравится в этих ассамблеях, — замечает Берхгольц, — так это, во-первых, то, что в комнате, где дамы и где танцуют, курят табак и играют в шашки, отчего бывают вонь и стукотня, вовсе неуместные при дамах и при музыке, и, во-вторых, то, что дамы всегда сидят отдельно от мужчин, так что с ними не только нельзя разговаривать, но не удается почти сказать и слова. Когда не танцуют, все сидят как немые и только смотрят друг на друга» ⁽⁸³⁾.