Повседневная жизнь Петра Великого и его сподвижников

Существовал еще один брачный проект: шведский король Фредрик I хотел женить своего младшего брата Георга Гессен-Кассельского на одной из дочерей российского императора, желательно на той, которая станет наследницей престола. Французская дипломатия учитывала возможность его женитьбы не на Анне, а на Елизавете «с тем, чтобы впоследствии возложить на его голову шведскую корону». Но вскоре Кампредон, получив письма от шведского короля и его отца, ландграфа Гессен-Кассельского, склонился к идее о необходимости способствовать браку Анны и принца Георга, что, по мнению французского посланника, связало бы интересы российского и французского дворов и уничтожило бы планы герцога Гольштейн-Готторпского, который считался врагом Франции — союзницы Гессенского дома ⁽¹⁹²⁾.

Всё это было существенно, но можно назвать две более простые причины, по которым Петр не спешил породниться с герцогом Гольштейн-Готторпским. Во-первых, Анна и Елизавета могли казаться отцу слишком юными для брака. Они и в самом деле еще не были готовы к такому решительному перелому в жизни. В конце марта 1722 года Екатерина Алексеевна прислала к Карлу Фридриху одну из своих доверенных особ, которая «говорила ему, что обе царевны принимаются плакать, как только с ними заговаривают о замужестве, а принуждать их не хотят» ⁽¹⁹³⁾. Во-вторых, по всей видимости, жених не слишком нравился императору. Хотя Петр постоянно демонстрировал Карлу Фридриху знаки дружеского расположения, но в душе не мог не понимать, что тот — человек недалекого ума, не склонный к серьезным занятиям. Между тем в случае женитьбы на дочери русского монарха ему предстояло играть весьма существенную роль в государственных делах России. Петр I не хотел завещать престол своему внуку, сыну покойного царевича Алексея Петровича, опасаясь, что он отойдет от курса деда. А о передаче верховной власти супруге император вряд ли помышлял: какая может выйти правительница из женщины с невысоким уровнем интеллектуального развития, едва умевшей читать и писать? Наиболее реальной кандидатурой на трон в тех условиях была цесаревна Анна Петровна. Именно поэтому вопрос о ее браке был так важен: ведь будущий супруг должен был, по существу, стать ее соправителем. Ничего подобного русская история еще не знала — до той поры престол в России передавался только по мужской линии, так что колебания Петра в этом весьма важном вопросе вполне объяснимы.

Приезд отпрыска шведских королей в российскую столицу отчасти ускорил заключение Ништадтского мира между Россией и Швецией, который был подписан 30 августа 1721 года. А затем Петр I сумел использовать пребывание Карла Фридриха в Петербурге в качестве козыря русской дипломатии при обсуждении условий союза России и Швеции, заключенного 22 февраля 1724 года.

Наконец, 24 ноября того же года, в день именин императрицы Екатерины Алексеевны состоялось обручение герцога с Анной Петровной. Прежде это было нежелательно еще и потому, что сторонники Карла Фридриха надеялись посадить его на шведский престол путем дворцового переворота, но при этом требовали в качестве приданого за Анной Лифляндию, Эстляндию и Карелию. После заключения русско-шведского союза с гарантией новых границ эта опасность отпала ⁽¹⁹⁴⁾.

За день до обручения герцог вознамерился устроить большой концерт в честь тезоименитства императрицы. В шесть часов вечера он в сопровождении всей своей свиты в парадных костюмах и оркестра отправился к Зимнему императорскому дворцу. Место для концерта было отведено во дворе, перед комнатами императрицы и цесаревен; вокруг музыкантов стояли факельщики в герцогских ливреях. Анна и Елизавета слушали музыку, стоя у открытого окна. После концерта Петр и Екатерина пригласили герцога наверх, где императрица собственноручно поднесла ему и всем его кавалерам по стакану венгерского вина. Анна была необыкновенно любезна с Карлом Фридрихом. «Она, — замечает Берхгольц, — и в своем negligeпоходила на ангела. Вообще смело можно сказать, что нельзя написать лица более прелестного и найти сложение более совершенное, чем у этой принцессы. Ко всему этому присоединяются еще врожденная приветливость и обходительность, которыми она обладает в высшей степени» ⁽¹⁹⁵⁾.

Таким образом, вопрос о браке Карла Фридриха и Анны Петровны решился окончательно, и с этого времени политические акции герцога в Петербурге начали расти. Однако при жизни Петра этот брак так и не успел состояться.

Маленький принц

Правда, династия Романовых тогда еще не пресеклась по мужской линии: у Петра I был внук, сын покойного царевича Алексея. Мальчик отличался ранним развитием, проявлял заметные способности, выказывал тягу к военному делу и даже давал основания для уверенности в его патриотических убеждениях — это немало для ребенка восьми лет! Но дело было не в мальчике, а в тех, кто за ним стоял. Император боялся, что его внук и полный тезка, юный Петр Алексеевич, станет знаменем боярской оппозиции — и тогда его реформы пойдут прахом. Рисковать делом всей своей жизни Петр I не мог.

Император испытывал к этому ребенку смешанные чувства. Он искренне любил мальчика, очень похожего на него и внешне, и по характеру, темпераменту и раннему физическому развитию. Он испытывал жалость к сироте, понимая, что виноват в смерти его отца, но в то же время он не мог не видеть в своем внуке потенциальную угрозу своим делам и свершениям, которым отдано столько трудов, времени, крови и денег…

Великий князь Петр Алексеевич, сын царевича Алексея Петровича и Шарлотты Христины Софии Брауншвейг-Вольфенбюттельской, родился 12 октября 1715 года. Через десять дней его мать умерла от послеродовой горячки, а еще спустя неделю Екатерина Алексеевна родила сына Петра Петровича. В 1718 году Россия по воле царя присягнула этому ребенку, но в апреле следующего года болезненный, отстававший в развитии мальчик умер. Трехлетний Петр Алексеевич оказался тогда единственным потомком Петра I по мужской линии. Это сделало его символом надежд всех недовольных политикой царя-реформатора, а также объектом придворных интриг и международных комбинаций.

О раннем детстве великого князя известно немного. Сохранился договор 1717 года с некой госпожой Брианд, приехавшей из-за границы для воспитания внука Петра Великого ⁽¹⁹⁶⁾. Позже Петр Алексеевич и его старшая сестра Наталья находились на попечении мадам Роо, которая, по-видимому, сумела внести заметный вклад в их воспитание. Во всяком случае иностранные наблюдатели достаточно высоко оценивали ее работу на педагогическом поприще. 20 февраля 1719 года французский консул Анри Лави сообщил министру иностранных дел Франции Гийому Дюбуа: «Г-жа Роо, немецкая воспитательница юного принца, сына покойного Алексея Петровича, умерла, проболев несколько дней. Она оплакиваема всеми, кто имел честь знать ее, и это действительно большая потеря для юного принца и принцессы, сестры его» ⁽¹⁹⁷⁾. Затем в числе воспитателей малолетнего Петра долгое время состоял камер-паж царицы Екатерины Алексеевны Семен Афанасьевич Маврин. В качестве учителя великого князя известен также венгр Иван Зейкин ⁽¹⁹⁸⁾.

По свидетельству X. Ф. Вебера, в ноябре 1718 года трехлетний Петр Алексеевич «получил от царя царский портрет, усеянный бриллиантами и за свой бодрый, воинственный нрав объявлен сержантом лейб-гвардии; а затем его одели в сержантский кафтан и стали наставлять в первоначальных строевых приемах». Мальчик быстро разучил их и вскоре «сам выделывал, по крайней мере, важнейшие из построений и упражнений» ⁽¹⁹⁹⁾.

Лави утверждал, что «царь нежно любит юного князя, который служит утешением его подданных, любящих его до обожания. Царь решил, если бы сын его остался в живых, отдать престол тому из двух великих князей, который окажется наиболее достойным». 30 июля (11 августа) 1719 года французский дипломат писал: «Надеются, что по возвращении его царского величества (в Петербург с театра военных действий в Финском заливе. — В.Н.) великий князь, сын покойного царевича Алексея Петровича, будет объявлен наследником русского престола и что это послужит действительным средством восстановить доброе согласие между здешним двором и императором, который, вследствие связей крови, некоторым образом вынужден принять его сторону ^[83]. Достоверно, что с тех пор как юный принц помещен в апартаментах Летнего дворца вместе с принцессой, сестрой своей, штат его прислуги увеличен и с ним очень милостиво обращаются ее величество и принцессы, ее дочери. Он кажется вполне достойным их любви, потому что кроме того, что это один из самых красивых принцев, каких только можно встретить, он обладает чрезвычайной миловидностью, необыкновенной живостью и выказывает редкую в такие молодые годы страсть к военному искусству» ⁽²⁰⁰⁾. Справедливости ради надо заметить, что интерес к воинской атрибутике характерен для многих мальчиков этого возраста.

Лави рассказывает об интересном случае, произошедшем 12 октября 1719 года:

«…праздновали день рождения великого князя Московского, сына покойного царевича Алексея Петровича, которому исполнилось восемь лет (на самом деле мальчик был ровно вдвое моложе, но недостаточно осведомленный иностранец был введен в заблуждение удивительно высоким для его лет ростом и необычайно ранним умственным развитием. — В.Н.). Юный князь вошел в бальную залу с двенадцатью гренадерами, остановил танцы и произвел учение своим солдатам; заметив одного высокого прусского офицера, он заставил его надеть гренадерскую шапку». Затем молодой Петр Алексеевич сделал иностранцу комплимент:

— Едва ли у прусского короля есть люди красивее и выше тебя ростом.

Но этим замечанием мальчик не удовлетворился. Он приказал одному из своих гренадеров встать на стул и заявил пруссаку:

— Теперь он выше тебя. А затем прибавил:

— Но самые высокие люди не всегда самые храбрые, а я своими доволен» ⁽²⁰¹⁾.

В июне 1721 года голштинский камер-юнкер Берхгольц рассказал о своих первых впечатлениях от встречи с маленьким великим князем и его старшей сестрой Натальей: «…они как вылитые из воску и ангельской красоты. Великому князю, говорят, только шестой год, а сестре его осьмой, но они уж довольно велики для своих лет». Голштинец отметил, что царские внуки «имеют свой особенный стол, так же как и обе старшие принцессы» ⁽²⁰²⁾, то есть Анна и Елизавета.

В том же году Петр I принял императорский титул, после чего его дочери стали именоваться не царевнами, а цесаревнами. Но на статусе Петра-младшего эта перемена заметно не отразилась. На совещании Сената и Синода 23 декабря 1721 года высшие светские и духовные сановники постановили: «…где в титулах вспоминалось великому князю и цесаревнам благородство… приличнее употреблять слово благоверные, потому что титуловаться благородством их высочеству по нынешнему употреблению низко, ибо благородство и шляхетству дается». Петр I с этим решением согласился ⁽²⁰³⁾.