Повседневная жизнь российского спецназа

До приказа к штурму оставалось еще около полутора суток…

Капитану Эдуарду Филиппову было тогда двадцать девять лет. За восемь лет службы он понял, что служба — это его призвание.

Однако ожидание, затишье перед броском, штурмом он ненавидел так же, как и другие. Эдуард видел по лицам бойцов, что они устали, нервы на пределе, собровцы почти «перегорели». С таким-то настроением идти на штурм! Однако выбора не было.

Мокрую одежду сморозило, она хрустела и источала холод. Хотелось встать, походить, побегать, согреться, а приходилось сидеть или лежать на ледяной земле.

Но вот команда: «На штурм!»

У боевиков по центральной улице передвигалась машина «ГАЗ-53» с установленным на ней ДШК — они все вокруг простреливали. Да еще мечеть возвышалась над селом, с нее тоже велась стрельба.

Подмосковный СОБР выдвигался скрытно, по частному сектору. Прорезали лазы в плетнях из виноградной лозы и шли под прикрытием домов.

Начались потери. Смертельное ранение в шею получил подполковник Андрей Крестьянинов. Везде он был первым и погиб одним из первых. Снайперы бандитов работали четко. Командира Рябинкова тоже тяжело ранило в позвоночник.

Больше всего досталось московскому СОБРу. Погибшие, раненые.

После ранения полковника Рябинкова операцию возглавил Калашников, Эдуард был его заместителем.

Во время обстрела бандиты спускались в подвалы домов. Стены саманные, и пули в них вязнут. Боевики пробивали в фундаменте бойницы и стреляли из них. Да еще окопы, ходы сообщений между домами. Сложно было вообще приблизиться к дому.

Из первого, крайнего, дома велся плотный огонь, и подобрались к нему собровцы с трудом. Филиппов бросил внутрь гранату. После взрыва два капитана, Эдуард и Дмитрий, ворвались в дом, расстреляли задымленные комнаты, но в них никого. Только на кухне люк в полу. Открыли, а там двое. Один убитый, другой раненый. Раненый убеждал собровцев, что он заложник. Эдуард с Дмитрием вытащили его из подвала, но он уже умирал. Эдуард попросил доктора сделать раненому обезболивающее. В то, что он заложник, конечно, не поверили. Нашли у него в карманах шприцы и наркотики.

Во время штурма попали под минометный огонь. Одна из мин взорвалась позади Эдуарда. Его бросило метра на четыре вперед. Несколько мгновений он не мог прийти в себя. Оглох. От такого взрыва и удара взрывной волной не сразу поймешь, что произошло и на каком ты вообще свете. В голове гудело от контузии. Но собровцы шли дальше, Филиппов в горячке боя тоже вскочил и побежал.

Огонь, выстрелы, дым, крики, гул в голове. Продолжали двигаться к центру села, откуда дудаевцы вели плотный огонь.

Основной удар пришелся на СОБРы и «Витязь». «Альфа» подтянулась позже и прикрывала отход собровцев. Те выносили своих раненых.

Дмитрия ранило в живот. Его несли на байковом одеяле, которое раздобыли в одном из домов.

Руслан держал край одеяла. Вдруг закричал. Пуля пробила куртку на предплечье. Подбежал доктор. Сразу вколол промедол, рукава куртки и «хэбэ» вспорол ножом и оторвал.

Эдуард тоже посмотрел, что там. Обожженная кожа. Пуля прошла навылет.

— Руслан, да у тебя ожог! — перекрикивал шум выстрелов и взрывов доктор. — Выйдем, я тебе зеленкой помажу и все.

— Что?! Чего ж ты мне из куртки жилетку сделал?! — заорал Руслан.

Он чуть не кинулся на доктора. Ругался. Собровцы, кто видел, смеялись. Только что имел бледный вид — ну как же, ранили. А теперь куртку жалко.

Во время отхода Филиппов с бойцами снова оказался у крайнего дома, где нашли раненого боевика. Эдуард выбирал позицию для стрельбы. На кухне на столе стояла бутылка шампанского. Из окон и импровизированных бойниц собровцы отстреливались.

Эдуард и Алексей выбежали на задний скотный двор, обнесенный высокой кирпичной стеной. А бандиты в этот момент как раз подогнали с улицы к дому машину с ДШК. Пулемет строчил по кромке забора, и забор постепенно исчезал, рассыпался, как будто пряжу распускали. Собровцы залегли. Земля и замороженный навоз поверх нее.

Эдуард видел, как Алексей отползает на животе.

— Ты как? — Филиппов переместился к нему поближе. Пулеметный огонь не прекращался.

— Как, как? Полное дерьмо! — отряхивая с ладоней комки смерзшегося навоза, усмехнулся Леха. — Чего делать будем? — Он пополз к забору, прислонился к нему спиной.

— Чего-чего? Шампанское открывать!

Эдуард тоже прислонился к забору, и они вместе с Алексеем пили шампанское из горлышка.

Под прикрытием «Альфы», дымовых шашек собровцы отходили, несли на себе раненых. Выбрались из села, из фляжек водки глотнули — успокоиться, согреться.

Генерал-майор Карташов сидел с собровцами в окопах. Он спросил у Филиппова:

— Ну чего, Эдуард?

— Поддали нам, — покрутил головой капитан. — Но ничего, могло быть и хуже, — улыбнулся. — Сейчас соберемся, мы им устроим!

— Молодец, молодец, — похлопал его по плечу Карташов.

Но снова наступать не пришлось. Собровцев вывели в село Советское.

Голова у Эдуарда так и гудела. Он тронул шею, а там кровь, и за воротником тоже липко, но он не придал этому значения, не до того было.

Только когда уже отошли за три километра от Первомайского в Советское, Эдуард снял шлем и увидел, что он пробит сзади. Филиппов нащупал у себя на затылке вонзившийся в кость осколок.

Снова удивленно посмотрел на шлем. Если бы его не было…

Мать рассказывала Эдуарду, что он родился в «рубашке». В тот день, когда мина взорвалась и осколки разлетелись в разные стороны, не иначе как «рубашка» помогла.

Доктор велел потерпеть. Пять минут боли — и осколок лежал у Эдуарда на ладони: маленький, изогнутый кусочек темного металла.

В госпитале потом удивлялись, как инфекцию в полевых условиях не занесли.

Эдуард об этом не задумывался. Надо было позаботиться о раненых, убитых и ехать домой.

А собровцы все еще посмеивались над Русланом. Раздобыли пластырь, приклеили им рукав к куртке и вручили ему:

— Носи, Руслан, новую куртку…

Уже в Москве Эдуард почувствовал себя хуже. Контузия оказалась серьезнее, чем он думал. Было тяжело говорить. Пришлось ложиться в госпиталь, где его продержали полтора месяца.

За штурм Первомайского Филиппова наградили медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени.

Когда Эдуард лежал в госпитале, он узнал, что у погибшего Крестьянинова в кабинете стоял дипломат. Его открыли, а там деньги и записка — «На мои похороны». То ли предчувствовал что-то Андрей, то ли всегда так делал, уезжая в командировки. Жена и двое детей остались…

Воспоминания, такие же яркие, как занявшиеся дрова в буржуйке.

Теперь уж точно до рассвета не заснешь. Эдуард прилег на кровать. Георгий спал и даже не проснулся, когда Филиппов колол дрова.