Повседневная жизнь Соединенных Штатов в эпоху процветания и «сухого закона»

В случае вынесения приговора гангстер мог рассчитывать на досрочное освобождение, при условии, что будет вести себя хорошо. Бывало и проще, когда губернатор объявлял амнистию и обвиняемый оказывался на свободе, так что добропорядочные граждане не могли даже опротестовать приговор.

Создается впечатление, что американцы слишком милосердны. На самом деле только восемь штатов отменили смертную казнь, а в сорока других штатах число приговоров к высшей мере наказания снижалось до 1915 года, затем возрастало в последующие десять лет и снова сократилось после 1925 года. Но в последние десять лет приговоры к смертной казни наиболее часто приводились в исполнение.

Можно размышлять над тем, нет ли, кроме милосердия, каких-то других, более убедительных объяснений столь лояльного отношения к гангстерам? После 1925 года синдикат преступников представлял собой четко организованное объединение. Он контролировал все виды контрабанды и нелегальной торговли и, если не считать войну между бандами, стремился ограничить любые попытки нарушения общественного порядка. Он имел свою собственную полицию и свои суды. Правда, само существование этого синдиката — настоящее преступление.

«Криминальное подполье» и новые условия

«Сухой закон» был отменен в 1933 году. Но преступный мир не исчез. Были, как всегда, убийцы и воры. Организованная преступность выжила, но несколько изменила тактику и направила свои усилия на новые виды криминальной активности, главным из которых был рэкет. В 1933 году, согласно оценке экспертов, рэкет принес от 4 до 5 миллиардов долларов.

Рэкет касался промышленности, коммерции и профсоюзного движения. Рэкет мог настичь каждого.

Это зло затронуло даже профсоюзы. Профсоюзы стремились привлечь в свои рады новых членов. Гангстер мог помочь им это организовать, предоставить вербовщиков, а за это получать проценты от профсоюзных взносов. Гангстер мог убедить владельцев промышленных предприятий и коммерсантов в том, что они нуждаются в защите от конкурентов и от бандитов. Если его доводы не убеждали их, то бомбы, акты вандализма, наносящие ущерб их собственности, «открывали им глаза». Обеспечивая охрану, гангстер вместе с тем устанавливал контроль над экономической деятельностью, особенно над малым предпринимательством, как, например, химчистки и прачечные.

Рэкет зародился еще в конце XIX века в отличие от антитрестовского законодательства. Особенно рэкет процветал в Нью-Йорке и Чикаго. Аль Капоне заработал на этом огромные деньги. С 1 января 1928 года до 1 октября 1932-го 500 «ананасов» взорвались в Чикаго, нанеся урон в миллион долларов.

Два примера, чтобы понять эту систему, слишком сложную для объяснения, но, в принципе, довольно простую. В Чикаго работники красильных мастерских, химчисток и прачечных создали ассоциацию, которая владела всеми предприятиями и сотрудничала с профсоюзами. Розничные торговцы тоже подчинялись всесильной ассоциации. Она устанавливала цены, а если цены поднимались слишком высоко, клиенты начинали бойкотировать торговцев. Страдая от подобной практики, розничные торговцы восстали и, в свою очередь, создали общество, насчитывающее примерно сотню членов. Ассоциация, контролирующая торговцев, увидела в этом угрозу и решила защитить свои интересы. Для этого она не побоялась нанять киллеров и взрывников, обратившись за помощью к Аль Капоне. Общество розничных торговцев тут же прореагировало, обратившись за помощью к Джорджу Багсу Морану, предложив ему 1800 долларов в неделю. У Морана была одна цель: взять под свой контроль общество, которое его наняло, и он добился этого после различных переговоров и одного убийства. Теперь профессиональный конфликт стал частью борьбы между Капоне и Мораном.

Второй пример связан с Голливудом и индустрией кинематографии. Байофф, представитель профсоюза кинематографистов, и Браун, представляющий профсоюз сотрудников кинозалов, объединяют свои усилия в 1932 году, создают столовую для сотрудников, лишившихся работы, и обращаются за помощью к артистам и политическим деятелям. Часть пожертвований они оставляют себе. Хорошо продуманная благотворительность… В 1934 году они выдвигают требования руководству сети кинозалов: «Повышайте зарплату или мы призовем к забастовке». Начинаются переговоры. Неожиданно Байофф и Браун заявляют, что отказываются от требования повышения зарплаты при условии, что ежегодно столовой будут выделяться 7500 долларов. Начинается рэкет. И Байофф с Брауном не мешкают и требуют 50 тысяч долларов ежегодно, но довольствуются 20 тысячами. Теперь они могут позволить себе вести роскошную жизнь, в частности, проводить время в ночном клубе, принадлежащем Аль Капоне. Увы! Тут появляется помощник Аль Капоне, заявивший им: «С этого момента вы будете отдавать нам 50 процентов вашего дохода». Сопротивляться бесполезно. Хуже того, Байофф и Браун становятся подставными лицами банды, их заставляют добиваться все большей прибыли. Суммы, собираемые ими, все возрастают, но сами Байофф и Браун получают только 25 процентов. В 1936 году Голливуд оказался во власти банд и рэкета. Все это могло бы продолжаться, если бы «профсоюзные деятели» не допускали ошибок в своей бухгалтерии. Налоговые службы добились ареста и осуждения двух коррупционеров. Эти, в свою очередь, решили заговорить и выдали своих сообщников. Рэкет рухнул, но сколько других продолжали существовать тайком от профсоюзов, неспособных этому противостоять! Ну а когда рэкет на какое-то время станет невозможным, то гангстеры изыщут другие возможности, например, вернутся к сутенерству и игорному бизнесу или станут участвовать в новой форме бандитизма, притом очень прибыльной, — kidnapping (похищение детей).

И все же следует отметить, что в тридцатые годы начинаются реформы в полицейской администрации.

Многие муниципалитеты, обвиненные в коррупции и неэффективности, были замещены другими. Оказалось, что рэкет гораздо труднее разоблачить, чем убийство, многие доказательства исчезали, а свидетели боялись говорить. Фундаментальные причины этого были недвусмысленно сформулированы Уолтером Липпманом [90] в 1931 году: «Преступный мир такой, какой он есть, потому, что американцы слишком нравственны, чтобы терпеть человеческие слабости, и они слишком любят свободу, чтобы терпеть неограниченную власть, которая позволила бы им искоренить это зло» (Tyler G. Organized Crime in America. 1967. P. 42).

90

Уолтер Липпман (1889–1974) — американский политический обозреватель, автор оригинальной трактовки феномена общественного мнения (книги «Общественное мнение», 1922 и «Призрак общественности», 1925). СПрим. ред.)

Возможно, подобная психологическая трактовка не вполне убедительна. Преступность является отражением общества. Американская преступность порождается капиталистическими методами, использует юридические или политические средства и, в конце концов, иллюстрирует — как негатив — ценности Америки двадцатых годов.

МОДЕЛЬ, ПОТЕРПЕВШАЯ КРАХ

Молодой человек работал в инвестиционной компании Нью-Йорка. Однажды, в октябре 1929 года, он вошел в офис и застал брокера в полном отчаянии, хватавшегося за голову, со слезами на глазах. Зрелище было душераздирающим. Этот человек всегда преуспевал и пользовался огромным влиянием. Он продавал, покупал, перепродавал тысячи акций за миллионы долларов. Клиенты передавали ему свои распоряжения по телефону или почте, а затем приходили лично поздравить его с проведением блестящих операций. И вот столь влиятельный человек в таком подавленном состоянии! Юноша попытался успокоить его: «Все уладится». А тот ответил с отчаянием в голосе: «Ничего не уладится. Я только что потерял миллион долларов».

Пессимизм, оптимизм, ужасная неопределенность — неужели это возможно и означает, что время процветания закончилось? На этот вопрос американцы отвечали: нет. Нет, это невозможно. Это экономический спад, временная приостановка экономического роста, один из досадных перебоев, происходивших на бирже более или менее регулярно. Немного терпения и, вопреки тому, что заявляет разорившийся брокер, «все уладится».

Крах октября 1929 года

И тем не менее какой шок! New York Times описывает события 24 октября. У журналистов уже не хватает превосходных степеней, чтобы точнее описать происходящее. «Наихудший из обвалов…, самое сокрушительное падение на рынке ценных бумаг, наиболее значительных и наиболее важных». Стали распространяться самые безумные слухи. Говорили, что одиннадцать брокеров покончили с собой, что наиболее влиятельные банкиры объединили свои усилия, чтобы остановить резкое падение курса акций, что потери уже исчислялись несколькими миллиардами долларов. И все-таки появилась надежда: на Фондовой бирже Нью-Йорка было продано около 13 миллионов пакетов акций. Ничего подобного еще никогда не видели. Это «черный четверг». В субботу и воскресенье все с тревогой ожидали дальнейших событий. В понедельник снова началась паника. 29 октября, в «черный вторник», ситуация еще более ухудшилась: 16,5 миллиона пакетов акций были проданы, а 14 других миллионов не нашли хозяев. Цены не просто снижаются: они находятся в свободном падении. Это уже не просто снижение деловой активности, а подлинное бедствие, пропасть. И все же банкиры пытаются проявить необычайный оптимизм. Они стараются любым путем вернуть доверие к себе. А сами они действительно ли убеждены в собственных заявлениях? Нет ничего менее убедительного. Один признак, не позволяющий заблуждаться: телетайпы, предназначенные для того, чтобы передавать курс акций, больше не в состоянии его отслеживать. Их отставание от хода падения курса свидетельствует о том, насколько сокрушительным был обвал. Наблюдатели же в своих офисах или офисах своих брокеров окончательно осознают всю полноту драмы, прежде всего их личной. После недели безумия, после примерно двадцати дней, когда, несмотря на закрытие биржи в конце недели, курсы акций не поднимаются, успокаивающие слова профессионалов больше не производят никакого эффекта, оптимизм уступает место пессимизму.

Ах, если бы трагедия касалась только рынка ценных бумаг!.. Потери были бы тяжелыми, но каждый мог бы еще надеяться поднакопить новые средства, чтобы заняться новыми спекуляциями. Но кризис разрастался. После биржи он охватил банки и предприятия. Так как банки понесли крупные потери, то они поспешили затребовать возврата кредитов, предоставленных ими как в стране, так и за рубежом. Не могло быть и речи о предоставлении новых кредитов. Тем хуже было для коммерции, заводов, сельского хозяйства, где средний американец всегда брал кредиты или для повышения продуктивности производства, или для улучшения уровня жизни. А ведь кредит долгое время был священным фундаментом экономической жизни США. Разве не повторяли непрерывно американцам, что они могут получить все и немедленно, даже если у них нет возможности оплатить? Разве брокеры на бирже не призывали своих клиентов покупать ценные бумаги по заниженной цене с единственной целью — спекулировать ими?

Кредитные пирамиды были впечатляющими. Чарлз Доус, бывший вице-президент Соединенных Штатов, возглавлял банк, получивший вклады 122 тысяч клиентов. Среди них было 755 банков, которые сами по себе имели 500 тысяч вкладчиков из 15 штатов. Но эти 755 банков были связаны с 21 тысячью финансовых учреждений, которые объединяли 20 миллионов клиентов. [91] В результате, если банк Доуса рухнет, то один американец из шести пострадает. Но все больше банков терпели крах. В 1929 году 659 банков закрылись, их общий фонд соответствовал 200 миллионам долларов. На следующий год обанкротились еще 1352 банка; в 1931 году — 2294 банка, объединявших около 2 миллиардов долларов. Разорились многие маленькие банки, особенно на Великих Равнинах и Юге страны, по существу, в большинстве штатов, где основу экономики составляло сельское хозяйство. Ситуация была настолько серьезна, что штат Невада был первым, объявившим о временном закрытии банков, в связи с «отпусками», чтобы избежать массового нашествия клиентов и последующего неминуемого банкротства. Многие штаты и города поспешили последовать этому примеру. В ходе первой недели президентства Франклина Рузвельта вся банковская система Америки была отправлена в «отпуск» на несколько дней.

91

Broadus Mitchell. Depression Decade. From New Era Through New Deal, 1929–1941. New York, Harper Torchbooks, 1947. P. 80.