Повседневная жизнь советских писателей. 1930— 1950-е годы

Чувствуется, что литературная критика, редакторская оценка произведений — болевое звено для многих. Ведь с этим в основном была связана участь той или иной работы, а иногда и судьба писателя. В связи с этим надо отметить, что многие авторы признают и собственные пробелы в профессиональной подготовке, и низкий уровень работ своих коллег. «…Часто бываю угнетаем мыслью о низком уровне нашей критики, — пишет В. Асмус, — удивляюсь нежеланию (и неумению) наших критиков работать над повышением своего культурного, философского и эстетического уровня» ^[18] .

18

Там же. Л. 4–5.

По затронутому вопросу просматриваются противоположные точки зрения. Одни говорят о невозможности нормально работать из-за слишком пристального внимания общественности к мнению критиков. Например, Г. Мунблит пишет: «Основные задачи Союза писателей… заключаются в том, чтобы создать для критиков творческую среду, ликвидировать процветающую в критике ныне обезличку и уравниловку(выделено в тексте. — В. А.)и отделить критику от государства — т. е. убедить библиотекарей и читателей, что ругательная статья о книге еще не основание для того, чтобы считать эту книгу вредной, и что задача критики состоит не в том, чтобы регламентировать мнение читателя о книге, а в том, чтобы дать одну из возможных в этом случае точек зрения» ^[19] . Напротив, М. Винер полагает, «что большая часть писателей считает критику бесполезным делом».

19

Там же. Л. 128, 128 об.

Ряд литературных критиков упоминают об отсутствии библиографического кабинета и возможности достать для работы нужную книгу. Некоторые жалуются на то, что им не предоставляют возможность осуществить творческие командировки по стране и за рубеж. Но главное отнюдь не в этом. Даже по имеющимся письмам можно сделать вывод, что критическая литература и литературоведение развивались без должной теоретико-методологической основы и вынужденное использование в оценках произведений или анализе творчества какого-либо писателя понятий «партийность», «классовость», «идейность» самих критиков ставило в тупик. Невольно литераторы постоянно боялись оказаться противниками тех или иных партийных установок и, соответственно, подвергнуться опале. И именно в этом контексте следует воспринимать многие жалобы литературных критиков на их низкий социальный статус, на отсутствие внимания к их работе со стороны общественности и властей. М. Винер пишет: «…причиной отставания нашей критики является, на мой взгляд, некоторая дезориентация в методических установках у большей части наших критиков. Дискуссия против социологической вульгаризации марксизма, с одной стороны, и против ошибок Лифшица, с другой, к сожалению, не доведена до конца…» ^[20]

20

Там же. Л. 42.

Отсюда и многие жалобы на групповщину: одни авторы прямо считают, что она, как правило, вызвана «происками объединившихся врагов советской власти», другие полагают, что даже любая организованная взаимопомощь литераторов просто противоречит всем установкам партии и правительства. Ведь в результате одни критики оказываются как бы в привилегированном положении и имеют возможность опубликовать свои произведения, а другие — нет.

Выявлению характера повседневной жизни литераторов, главным образом их потребностей, способствуют дневники дежурств Союза советских писателей, хранящиеся в РГАЛИ. К сожалению, это далеко не полный и не однородный массив документов [21] , поэтому мы используем эти ценные исторические свидетельства в качестве лишь дополнительного источника в документальной основе нашей книги. Помимо того, что не все дневники вошли в коллекцию РГАЛИ, значительная часть материалов, например записи от руки Л. Леонова, не поддается расшифровке.

21

Там же. Д. 501, 594, 647,748,792,855,942.

Особая ценность дневников дежурств как исторического источника состоит в том, что они содержат не только деловые записи о том, кто и зачем приходил в Правление ССП, но и личные, порой пространные комментарии дежурных по поводу состоявшихся встреч. Целый пантеон имен запечатлели эти пожелтевшие странички: Н. Асеев, В. Бахметьев, В. Иванов, А. Караваева, В. Катаев, В. Кирпотин, В. Лебедев-Кумач, С. Маршак, Н. Новиков-Прибой, П. Павленко, Ф. Панферов, К. Тренев, А. Фадеев, К. Федин (в довоенный период); В. Вишневский, Т. Горбатов, Н. Тихонов, К Симонов, Л. Леонов, К Чуковский, М. Шагинян (в послевоенный период). Всего же было проанализировано свыше двух тысяч записей.

Частенько писателям, дежурившим в Правлении Союза, приходилось выступать в роли своеобразных «врачей» и «ставить диагнозы» посетителям. И действительно, некоторые из последних вели себя более чем странно. В дневниках содержатся упоминания о целом ряде подобных эпизодов. Иногда после подобных встреч дежуривший просто записывал о своем посетителе: «больной», порой излагал суть беседы. Вот, например, впечатление П. Павленко, занесенное в журнал 16 июля 1940 года, о беседе с неким Брюхановым, который просил денег на ремонт дома: «…пишет книгу, „посвященную гениальному вождю Владимиру Ильичу Ленину и др. Я только что встал на точку литературы… Я работник отвлеченный“: имеет якобы архив большой ценности и библиотеку в 3000 томов. Просил денег на ремонт дома. Уже был у Погодина и Караваевой. Впечатление — несчастный истерик, рекомендовал подать заявление и опись документов его архива, но он не дослушал и убежал» [22] .

22

Запись в дневнике дежурств // Там же. Д. 501. Л. 59.

Запись В. Иванова во время его дежурства от 5 июня 1940 года по поводу посетителя Сомова более категорична: «…сумасшедший. Принес стихотворение (неопубликованное), на основе которого доказывал, что по первому куплету его строится весь социализм, по второму — создана фигура рабочего и работницы, что стоит у входа в ВСХВ, а по третьему куплету — надо уничтожить всех бюрократов, которые не желают печатать его, Сомова. Я посмотрел в его отчаянно вытаращенные глаза, но все же набрался смелости и сказал, что „стих“, как он называет свою макулатуру, очень плох и печатать его не стоит» [23] .

23

Там же. Л. 76.

Естественно, больше всего личных обращений в Союз писателей преследовало цель прочитать свои произведения какому-нибудь именитому писателю и получить немедленный отзыв на них. Если им это удавалось, то, затаив дыхание, выслушивали «приговор». Многие собственными талантами не обольщались и на первых порах просили помощи в выборе темы или совета, стоит ли им вообще заниматься литературной деятельностью.

Почти столько же поступало просьб о рецензировании произведений. И здесь начинающие авторы опять-таки норовили вручить свой труд лично в руки знаменитости. Дежурившего в ССП они старались всячески убедить в необходимости прочесть их произведение, использовать для этого хотя бы несколько минут, отведенных на встречу.

Поток желающих стать писателем нарастал: труд очень прибыльный и больших усилий не требует. Н. Асеев рассказывал: «…приехал товарищ, который бросил работу фрезеровщика на заводе, принес громадные кипы стихов. Я спрашиваю, что нужно.

— Все продал, развелся с женой, приехал сюда. — Поставил чемоданы.

Он читал мне часа три свои стихи. Я ему объяснил, что это безнадежная вещь, что не надо ходить в Секретариат, по редакциям, а он сказал:

— Нет, приду в Союз. Скажи по-товарищески, товарищ Асеев, сколько платят за строчку?

— У тебя нет таких строчек.

— Скажи сколько?

— Два рубля.

— Если примут десятую долю того, что я написал, значит 5000 рубл[ей]. Я на это согласен» [24] .

Интересно, что со временем мотивация обращений в Союз писателей у начинающих писателей меняется. Если в тридцатые, предвоенные, годы некоторые из них пытались всеми правдами и неправдами «пробить» свое произведение, ускорить издание, то позднее положение меняется. Например, С. Наровчатов отрицает наличие меркантильных мотивов у послевоенной, в конкретном случае — поэтической, молодежи: «По телефонным звонкам, через добрых знакомых, при случайных встречах, юные поэты добивались возможности прочитать свои стихи мастерам литературы. Никаких меркантильных целей вроде напечатания, редактирования, приема в какие-либо организации не преследовалось… Нужна была оценка стихов и способностей, а в заключение напутственное слово» [25] .

24

Стенограмма заседания Президиума ССП от 2 июля 1938 г. // РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Д 262. Л. 32–33.

25

Наровчатов С.Мы входим в жизнь. М., 1978. С. 117.

Иные визиты в ССП напоминают, насколько причудливо политические проблемы сплелись с вопросами литературными. Так, 18 декабря 1940 года к В. Лебедеву-Кумачу пришла группа студентов с просьбой помочь устроить вечер С. Есенина и разобраться в некоторых сторонах его творчества. Василий Иванович записал в дневнике: «Обстоятельно объяснил им, что в Есенине нам нужно и можно взять себе и какие стороны его творчества не надо пропагандировать, особенно сейчас. Сказал, что Есенин — автор не запрещенный и вечер его сделать можно, но надо очень хорошо и умело его провести…» [26]

26

Запись в дневнике дежурств // РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Д. 501. Л. 4 об.