Повседневная жизнь современного Парижа
Шрифт:
— Распорядок дня пансионеров?
— Утром им приносят завтрак, умывают, помогают одеться. Приходит специалист по психомоторике, вместе они играют в лото, настольные игры, рисуют. Главное — чем-то заняться, не потерять интереса к жизни. Мадам Роландо с четвертого этажа очень плохо видит, но рисует прекрасно. Дарит мне рисунки, видите, я их застеклила — настоящие маленькие шедевры! После обеда постояльцы спят, вечером снова играют или слушают конференцию. В день рождения одного из стариков остальные готовят спектакль. В четверг и пятницу вечером приходит парикмахер, пользующийся колоссальным успехом. Иногда мы устраиваем танцы — танго, вальсы и музыка 1950— 1960-х годов. Дам у нас подавляющее большинство, так что господа в чести. Самый радостный момент — визит родственников.
— Проблема парижских стариков?
— Одиночество. Мой 86-летний папа живет на юге Франции, в деревеньке под Перпиньяном, окруженный родственниками и соседями, а старики в Париже и больших городах очень одиноки. Французские семьи отличаются от испанских или итальянских. В них меньше тепла. Сколько во Франции говорилось о жаре 2003 года? Сколько пожилых в то лето умерло?! Но
— Вы могли бы отдать вашего папу в дом престарелых?
— Ни за что. Все пансионеры в душе обижены на своих детей и считают их предателями.
— Грустные истории ваших постояльцев.
— Несколько лет назад к нам приехала супружеская чета, и жена попросила поселить ее в отдельном от мужа здании, в паре километров отсюда. Он приловчился останавливать автобусы в неположенном месте и к ней ездить. Очень трогательно. Но через несколько месяцев я стала замечать неладное. Приходя к жене, старик закрывал дверь на ключ, и из комнаты раздавались крики. Оказалось, что он ее избивал. Я вмешалась и пригрозила полицией… Еще у нас жила одна дама, три дочери которой постоянно между собой ссорились из-за оплаты дома престарелых (пенсии старушки не хватало). Она уже задолжала за два месяца, а дочери все ругались. Тогда старушка попросила признать ее недееспособной. Судья позвонила мне: «Зачем ей это нужно? Она же в полном уме!» И я объяснила, что та решила продать свою квартиру и при помощи попечителя заблокировать деньги на счету. Банк оплачивал бы дом престарелых, а остальные деньги достались бы после ее смерти дочерям. «По крайней мере, так девочки не будут постоянно между собой ссориться», — вздыхала старая дама. Через два месяца ее не стало… Но не все грустно в жизни наших постояльцев. Как-то одна пансионерка (85 лет) пришла с озабоченным видом ко мне в кабинет. «Мадам Марти, я влюбилась в месье Н…». (Н. недавно исполнилось 89) — «Поздравляю вас, мадам, это же замечательно!» — «Да?.. А я, право, и не знаю…» — «Что вас тревожит?» — «У меня чувства платонические, а у него — физические. Что делать?!» Еще смешная история. Один пансионер постоянно зазывал меня в соседний ресторанчик на обед. Сперва я объясняла, что это не положено, но он так настаивал, что в конце концов согласилась составить ему компанию. Старичок выпил винца, а после десерта спросил: «Не хотите предаться ласкам, крошка моя?» Когда я отказала, он был страшно разочарован. Два раза в неделю к нему в гости приходили подруги на пятьдесят лет моложе его. Ловеласу стукнуло 96!..
Не все директрисы домов престарелых похожи на мадам Марти. Частные дома нередко становятся доходным делом для непорядочных людей и называются французами mortoires(умиральнями). Чего проще — купил дешево подальше от Парижа замок с дюжиной комнат и открыл заведение с романтичным названием. Декор красив, но необходимого комфорта для пожилых людей нет, лестницы крутые, того и гляди пансионер упадет и сломает шейку бедра. Повар не умеет готовить диетические блюда, у стариков начинаются несварения и отравления. До ближайшего госпиталя час езды, квалифицированных медсестер на работу не взяли, дорого. Директрисы в таких заведениях в костюмах от Шанель и обсыпаны драгоценностями, а у стариков по месяцу не меняется белье. Мама Орелии Буркар, переехав из-за работы мужа в другой конец Франции, поместила 85-летнюю родительницу в дорогущий частный дом престарелых в Нормандии. Вернулась через три месяца ее проведать и ужаснулась. На 100 больных одна медсестра, старушка по два часа сидела на переносном туалете, тщетно звоня в колокольчик, никто не приходил. Ела она мало — тостик с маслом и горячий шоколад, но в доме не хватало то масла, то молока. Старушка похудела, ослабела, попала в госпиталь, подхватила там стафилококк и, больная, вернулась к себе в комнату. Шкаф был забит грязным бельем, горшок под кроватью доверху наполнен мочой. Мама Орелии написала жалобы во все инстанции, и дом скоро закроют. Орелия, рассказывая о бабушке, кусает губы.
— Я не могу поехать к ней, понимаешь, не могу. Я хожу в дома престарелых в Париже, я читаю старикам лекции по живописи и показываю диапозитивы картин. Я провожу с ними долгие часы, но не могу поехать к моей любимой бабушке — мне страшно увидеть, во что ее превратили. Ты бы посмотрела на Мами («мами» и «папи» внуки во Франции называют дедушек и бабушек — О. С.)несколько лет назад: в изящном костюмчике, с укладкой, припудренным носом и жемчужной ниткой на шее. Всегда подтянутая, веселая. Никогда не забуду, как мы с ней выбирали гроб для ее похорон. Да, Мами решила заранее до малейших деталей продумать свои похороны, чтобы облегчить жизнь папе и маме. Церемония, венки, место на кладбище — все было ею подобрано и оплачено. В тот день она придирчиво осмотрела гробы в экспозиционном зале погребального бюро и указала сотруднику бюро на один, с фиолетовой обивкой. «Вот этот, молодой человек Фиолетовый шелк будет мне очень к лицу!» И прошептала мне на ухо: «Орелия, девочка моя, ну не балбес ли этот юноша? Навязывал мне гроб с обивкой из розового атласа. Никакого вкуса! Розовый меня всегда дурнил…»
Ежегодно по стране из-за плохого отношения к постояльцам
или ветхости здания закрывается 100 частных домов престарелых. В них все заодно — директор, врач, медсестры, и чтобы обнаружить все нарушения, дирекция санитарных и социальных дел (ДАСС) в последнее время устраивает в пансионах неожиданные ночные проверки.Конечно, «под старость жизнь такая гадость», но не для всех и не всегда. Найдутся в Париже абсолютно счастливые старики и после 75 лет. Двое из них живут в нашем доме. Месье Туше 83 года, его лысина сияет, он упитан, невысок, хорошо одет и строго смотрит на мир из-под очков в золотой оправе, но стоит ему улыбнуться, как от строгости не остается и следа — Роже Туше невероятный добряк и весельчак В юности он закончил школу прикладных искусств и постоянно что-то мастерит в квартире и обустраивает в чулане и подземном гараже. Полки и шкафы появляются у него быстрее, чем голуби из рукава умелого фокусника. Солнце месье Туше, его радость, гордость и смысл жизни — жена. «Я живу и работаю для моей дорогой Лилиан. Кто будет о ней заботиться, случись что со мной?» — говорит Туше, с нежностью глядя на свою половину. Последний ребенок обедневшего австрийского барона, запутанным хитросплетением судьбы оказавшегося с семьей во Франции в тридцатых годах прошлого века, мадам Туше унаследовала от отца гренадерскую стать, пронзительно голубые глаза и льняные волосы. На голову выше мужа, спортивная, энергичная, загорелая, с аккуратным хвостиком волос, всегда в изящных брючках или элегантном платье, она в свои 77 лет не сидит на месте. Два раза в неделю ходит в бассейн по соседству, выделывая под водой всевозможные кренделя ногами («Нет ничего лучше для суставов!») и подтягиваясь, ухватившись за высокий бордюр («Прекрасное средство от дряблости рук!»); навещает взрослых детей и внуков; ходит с мужем по ресторанам и постоянно путешествует. То и дело я замечаю моих соседей в их маленьком джипе, доверху загруженном чемоданами. «Едем в наше студио в Ницце!» Или: «Решили проведать сына на его даче в горах!» Чтобы иметь возможность так весело проводить время в старости, Туше проработали всю жизнь: сперва в ресторане старшего брата Лилиан на юге Франции, потом в собственной блинной в центре Парижа. «Представляете, дорогая Ольга, это маленькое заведение оказалось для нас нефтяной вышкой: ни один студент или турист не проходил мимо, не отведав наших блинчиков с разными начинками. Недорого, вкусно, быстро. Теперь дело ведет внук — ему уже тридцать».
Туше обожают принимать в своей трехкомнатной, красиво обставленной квартире с большим балконом. Побывав у них дома, я поняла секрет успеха блинной: ни один человек не устоит перед таким гастрономическим напором. Лилиан в развевающемся широком платье из золотистой ткани метеором носится из кухни в столовую с подносами: «Пейте ваше шампанское! Попробуйте фуа-гра! Съешьте оливки! Возьмите тостик с семгой! Как вам мое пирожное?» Все французские холодноватые манеры забыты. Вы — жертва тайфуна непонятно откуда взявшейся славянской гостеприимности и генетически объяснимого вагнеровского натиска. Затаив дыхание, Лилиан следит за тем, как едят гости, постоянно спрашивает, все ли вкусно, и успокаивается только после того, как все тарелки и бокалы пусты.
Однажды весной, когда на каштанах появились розовые и белые свечечки, вылетели из гнезд до глупости доверчивые крикливые молодые воробьи, а по вечерам из широко открытых окон стали доноситься музыка, веселые голоса взрослых и детский писк, Лилиан со вздохом сказала мне: «Счастливая, ваши дети еще малы, у вас столько забот, а нам с Роже дни кажутся такими длинными…» Мне показалось, что еще чуть-чуть, и «баронессу» пробьет слеза, но она неожиданно широко улыбнулась и весело закончила фразу: «Чтобы скоротать время, решили заняться компьютером. Завтра к нам приходит преподаватель по информатике!» Через неделю Туше с видом знатоков судачили с нами о детищах НТР. «Сколько у вас мега пикселей? А мега октэ? Часто зависаете? Мы вчера установили новую программу — Адоб, правда чудо?! Сегодня утром купили печатающее устройство и фотобумагу, будем распечатывать наши последние фотографии с внуками!»
Глядя на Роже и Лилиан Туше, я вспоминаю мою бабушку, написавшую в семьдесят с лишним лет: «Есть в старости радости! Есть! Какое счастье вдруг услышать где-то рядом шлепанье босых пяток пятилетнего мальчишки-внучка или обнаружить в горшке с бегониями крепкий темно-зеленый росток с твердым первым листиком проросшей косточки грейпфрута, случайно воткнутой в землю. Все это радости, не замечаемые в молодости и открытые заново в конце жизненного пути. А вечная красота в живой природе? Или в подлинном, прекрасном искусстве?»
Старики Туше добавили к бабушкиному списку компьютер и проживают каждый день как последний — в доброжелательности, снисхождении, любви и радости. Дай нам Бог мудрости жить в старости так же, а им долгие-долгие лета.
Глава двенадцатая БУДЬТЕ ЗДОРОВЫ
В несмолкающий ни днем ни ночью монотонный гул авто на парижских улицах постоянно вплетается высокий вой сирен машин «скорой помощи», называемых во Франции «амбюланс». Меня он не тревожит, а успокаивает. Несутся амбюланс с дикой скоростью, машины перед ними услужливо расступаются, у врачей наготове все необходимое для реанимации — от одного этого начнешь лучше себя чувствовать. Репутация у французских врачей отличная. Как говорил похожий на маленький шкаф из каменного дерева испанский тренер моих детей по карате семидесятилетний мэтр Данко, прохаживаясь по залу среди колошматящих друг друга ребятишек «Бейте сильнее! Во Франции хорошие врачи, в случае чего всегда починят!»
У каждой парижской семьи есть свой врач-терапевт. Принимают терапевты в частных кабинетах и берут за консультацию 22 евро. В случае надобности могут за дополнительную плату приехать к пациенту на дом. Вызывает старушка своего молодого врача-терапевта и встречает его на пороге.
— Что с вами приключилось, дорогая мадам?
— Не могли бы вы поменять лампочку в прихожей, молодой человек. Мне в восемьдесят четыре года забраться на стул не так-то просто! — дребезжит старушка.