Повседневная жизнь тайной канцелярии XVIII века
Шрифт:
Согласно указам, требовавшим уничтожения подметных писем, состоялась процедура сожжения анонимного послания на площади. Но вместо подлинника Петр I вложил в конверт чистую бумагу. Иностранные дипломаты (польский посол Иоганн Лефорт и француз Жан Кампредон) сообщили в своих донесениях о «полной немилости» императора к Макарову и Дмитриеву-Мамонову. Вслед за ними могли бы последовать опалы и других указанных доносчиком лиц, в том числе главы Монастырского приказа графа Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина – судя по письму, автора весьма интересовал вопрос о финансовой «прозрачности» работы этого учреждения. В это же время в очередную немилость из-за неутомимого казнокрадства попал Меншиков, которого Петр лишил поста президента Военной коллегии. Весьма вероятно, что в наступавшем 1725 году начались бы новые дела о коррупции в рядах правившей верхушки; новые обвинения могли стоить головы пользовавшимся поддержкой Екатерины Меншикову и Макарову – генерал-фискал Алексей Мякинин получил приказ «рубить все дотла» и в последнюю неделю жизни царя дважды, 20 и 26 января, докладывал Сенату о взятках и хищениях крупных чиновников. Но царь заболел и умер, а следствие так и не началось.
После смерти Петра объектом обличения стал самый яркий и хищный из его «птенцов» – Александр Данилович Меншиков. В марте 1725 года в Петербурге были обнаружены два подметных письма: у Исаакиевской церкви и около двора графа
332
См.: ПСЗРИ. Т. 7. № 4870; РГАДА. Ф. 7. Оп. 1. № 199. Л. 5 об., 8.
Один такой листок в 1726 году настолько взволновал Екатерину I, что она несколько дней чувствовала себя плохо. Ответом на него стал указ только что образованного Верховного тайного совета от 24 февраля 1726 года о подметных письмах. Власть обращалась к подметчикам: «Ежели кто вышеупомянутое письмо по приказу начальника или господина своего в вышепоказанном месте, хотя и не ведая о силе того письма, положил, и те люди явились при дворе нашем караульному офицеру, или в кабинете, и о том, кто вышереченное письмо по приказу чьему положил, доносил, не опасаясь ни чего, как скоро о сем может сведать, которой за доношение, ежели служащий, награжден будет 1 000 рублями денег и повышением чина, а хотя чей слуга, или крестьянин, дано будет денег то ж число, и учинена будет свобода на волю, куда похощет». На будущее всем обнаружившим такие письма предписывалось их ни в коем случае не читать и никому не показывать, а сразу «объявлять» властям. [333] Высокую награду можно объяснить не только содержанием письма, но и тем, что речь шла не об обычном доносе, а об открытом письме для публичного оповещения. Чтобы выявить его автора, снималась ответственность с исполнителя, доставившего письмо. Если указ от 25 января 1715 года требовал немедленно сжигать анонимки при свидетелях, то новый закон предписывал не уничтожать послания на месте, а передавать для дальнейшего расследования. Однако, несмотря на все усилия властей и суровый характер наказания, подметные письма продолжали появляться.
333
ПСЗРИ. Т. 7. № 4838.
Екатерина I приказала было Феофану Прокоповичу сочинить церковное проклятие на «письмо подметчиков», отвергавших петровский устав о престолонаследии. Услужливый иерарх анафему написал, но сама же императрица отменила ее оглашение: [334] воля монарха находилась в явном противоречии с представлениями подданных о том, что престол должен занять мужчина из «прямого царского корени» – сын царевича Алексея.
Менее чувствительные министры Верховного тайного совета «читали секретно» подобные сочинения на своих заседаниях: в присутствии Верховного тайного совета 17 июля 1728 года «чтено подметное письмо, которое привез барон Андрей Иванович; разсуждено, того подметчика сыскивать из Сената». 7 августа 1728 года верховники опять вернулись к этому вопросу: «… чтено подметное письмо, которое привез барон. Из Сената приходил тайный советник Плещеев и подал доношение, при том доносил, что подметчик письма, которое прибито было у дворца, сыскан, и велено привесть в Верховный тайный совет». Как ни странно, но найти автора письма удалось быстро – быть может, как раз благодаря объявленным мерам. Через три недели в Верховный тайный совет был «приведен подметчик Рыбинской и спрашиван от министров самих, и то другое подметное письмо отдано в Сенат тайному советнику Плещееву с таким приказом, чтоб против того письма Арешникова спросить и дать с тем Рыбинским; очную ставку, и кто виновен будет, тому учинить наказанье. А тому Рыбинскому за подмет учинить наказанье и сослать в работу, в Рогервик, а о делах, о которых он показывает, следовать, о которых можно». [335]
334
См.: Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи (далее – ПСПРВПИ). СПб., 1887. Т. 5. С. 379–383.
335
Цит. по: Переладов К. Г.Законодательство и практика борьбы с анонимными и ложными доносами после смерти Петра I (1725–1730). С. 143–146; Сб. РИО. Т. 79. С. 408.
Как только императрица Анна Иоанновна утвердилась в «самодержавстве», начались репрессии против ненавистных ей князей Долгоруковых. Началась дележка собственности опальных, и сразу же появились подметные письма с описанием расхищения княжеского имущества их слугами – стряпчим Ханыковским, Федором Турчаниновым и другими лицами. «Холопы» «по ночам розвозили пожитки Долгоруковых, сундуки и запасы и протчее»; стремясь воспользоваться удачей, они не очень опасались наказания: «Господа воруют – их за то вешают, а хлоп де как живет – и наживает ‹…›. Их де в Дербень, а мы де по дворцам». Информированный автор знал, что подобные вещи творил после смерти генерал-адмирала Ф. М. Апраксина его дворецкий Данила Янков; он же задаривал краденым добром высокопоставленных лиц, чтобы получить назначение провинциальным воеводой. [336]
336
См.: РГАДА. Ф. 11. Оп. 1. № 372. Л. 2–7.
В одном из подметных писем, адресованном императрице Анне Иоанновне, резко осуждалась распространенная практика сдачи на откуп богатым купцам торговли в кабаках и сбора таможенных пошлин и ставились в пример «немецкие земли», где продажа вина находилась не в казенной монополии, а «в вольности». Судя по витиеватому стилю письма и знакомству с заграничными порядками, его безымянный автор был
человеком грамотным и опытным, хорошо знавшим уловки сборщиков пошлин. В России, по его мнению, произвол откупщиков приводил к «великому разграблению всего народу»: от насаждения кабаков одни от пьянства «умирают безвременно», другие «вступают в блуд, во всякую нечистоту, в тадбы, в убивство, в великие разбои». Анонима беспокоило также то обстоятельство, что клиенты питейных заведений из-за чрезмерного угощения их содержателями попадали под «слово и дело»: «Наливают покалы великие и пьют смертно; а других, которыя не пьют, тех заставливают силно, и мнози во пьянстве своем проговариваютца, и к тем праздным словам приметываютца приказныя и протчия чины, и от того становятся великие изъяны». [337] Интересно, что сочинивший это послание в эпоху «бироновщины» автор не видит здесь вины иноземцев – по его мнению, это внутренняя российская проблема.337
Донос на откупщиков и компанейщиков, расхищающих казну и спаивающих народ, императрице Анне Иоанновне // ЧОИДР. 1866. Кн. 1. Смесь. С. 7–13; подлинник см.: РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. № 183.
Особой вариацией жанра таких публичных сочинений стали ложные указы и письма от имени царственных особ. Еще при жизни Петра II в 1728–1729 годах Верховному тайному совету пришлось опровергать профессионально составленные «воровские указы» о разрешении «всяких чинов людям» переселяться на Царицынскую линию и отмене выплаты подушной подати по поводу смерти царской сестры. В дальнейшем от имени уже покойного императора не раз распространялись бумаги, обещавшие крепостным свободу без «выдачи» помещикам. [338]
338
См.: Комиссаренко А. И.Русский абсолютизм и духовенство в XVIII в. (очерки истории секуляризационной реформы 1764 г.). М., 1990. С. 93; Сб. РИО. Т. 94. С. 228–229.
Так, в октябре 1761 года местный канцелярист принес в Пошехонскую воеводскую канцелярию доставленное мужиками «письмо» уже три десятка лет как почившего Петра II императрице Елизавете: «1761 году пишет государь вторы император Петр Алексеевич, великоросийской самодержавец государоне великоросийской самодержавице Елисафет Петровне, тетушке. Пожалуй, государоня, прошу не прогневатца, что по прежным известиям помощи мне не сотворила, возрадовалась моему безвременью. А нынеши пишу, вторы император Петр Алексеевич государоне Елисафет Петровне, тетушке, ниски поклон. Пожалуй, подай помощь ныне, что я хожу в московском государстве по градом и манастырям и по селом и деревням, что вижу плач во дни и в нощи во всем государстве. Еще ныне пишу государоне Елисафет Петровне ниски поклон, что я хощу возратно быти великоросискую московскую державу. Пришли, государоня, двенатцать полков наполных и драгунских шесть, с сими полками возращуся вскоре в свою державу, а имянно во грат Углеч. И ежели не пошлешь, то я поиду в армию, аще армия мне не последует, обещается вся московское государство поможение дати, по тому же я волницу кличу, Петр Алексеевич, вторы император, великоросейской самодержавец». Далее неведомый автор послания рассказывал «тетушке», как по вине неких «лукавых злохитрецов» был предан «в руки неверным в землю Аннинскую в королу Морьяну, а он по их прошенью, изменщиков моих, ‹…› закла меня в столп в каменной», где он просидел 25 лет, а когда выбрался, то скитался по России «в нищенстве и в наготе» и терпел «насмеханья» духовенства, «что они мя за упокой поминают». В заключение псевдоплемянник просил у Елизаветы: «Дай мне землю, что состоит межу двух уездов, Пошехонским и Вологотским», чтобы «владеть потаму же волницу». [339] Следствие в Тайной конторе результата не дало; запечатанные в пакетах письма раздавал мужикам по ночам некий разъезжавший на телеге человек, чью личность установить не удалось.
339
РГАДА. Ф. 7. Оп. 1. № 1988. Л. 18–20.
К сожалению, в делах Тайной канцелярии далеко не всегда раскрывается содержание таких любопытных посланий – видимо, оно могло серьезно задеть честь императорской фамилии и близких к ней лиц. Так, в мае 1736 года гвардейцы по личному указанию Ушакова хватали всех причастных к появлению некоего пакета, переданного придворным лакеем Андреем Ратмановым фрейлине Анне Юшковой. Поиски выявили почти всю цепочку, за исключением исходного звена – «неведомого» человека, вручившего пакет для передачи во дворец. Но содержание его так и осталось загадкой – текст письма в деле отсутствует. [340]
340
См.: Там же. № 479. Л. 1 и далее.
В таких посланиях доставалось и не столь высокопоставленным особам. В 1736 году озорной кадет Сухопутного шляхетского корпуса Карп Сытин угодил в Тайную канцелярию за пасквиль на обер-профессора Иоганна фон Зихейма: «Высокопочтенный гуснсрот и обер-хлебной жрец! Долго ли тебе себя хвалить; все то напрасно. Не ведаешь ты того, что ты природной осел». [341] За оскорбление преподавателя кадет даже не был исключен из корпуса, отделавшись поркой «кошками» и отсидкой в карцере на хлебе и воде.
341
Там же. № 491. Л. 3.
Еще не раз подброшенные неизвестно кем послания вызывали переполох во дворце. В 1764 году анонимку на французском языке, адресованную брату фаворита Федору Орлову, нашли на «фрейлинской поварне». В декабре 1775 года на имя только что вступившего «в случай» Григория Потемкина поступило письмо с угрозами – его вручил ничего не подозревавший крестьянин-отходник. Неизвестный автор предупреждал: «Естли вскоре освобождены не будут из-под злострадательного, варварского и кровопийственного, проклятого, господского, мучительного ига неповинно мучимое человечество, то возгорится древле бывшее римлян возмущение и истребление дворян и у нас в России! Ибо нас Бог не скотами, да и не мучениками создал. Довольно! Потерпето! Пора и образумиться!» – но обещал подождать с восстанием, давая власти отсрочку до нового года: «Авось нас милостивая государыня избавит». Делом заинтересовалась сама императрица, но ничего нового узнать не удалось. [342]
342
См.: Там же. Оп. 2. № 2133, 2416; Прохоров М. Ф.Отголоски восстания Е. И. Пугачева в Москве // Русский город. М., 1976. Вып. 1. С. 137–138.