Повседневная жизнь тайной канцелярии XVIII века

Смерть несчастного Ивана Антоновича в 1764 году разрядила обстановку. С 1765 года поток «гвардейских» дел на время иссяк. В качестве претендентов на престол теперь стали являться лишь сумасшедшие, вроде пытавшегося предложить Екатерине руку и сердце садовника Мартина Шницера. [496]

Политическая трагедия переходит в бытовой жанр: дедиловский воевода Иев Леонтьев поколачивал свою супругу со словами: «Ты меня хочешь извести так же, как государыня Екатерина Алексеевна своего мужа, а нашего батюшку. Он было повел порядок обстоятельной, а ныне указы выдают все бестолковые, что не можно и разобрать». [497] Прапорщик 3-го гренадерского полка Алексей Фролов-Багреев в расстройстве объявил товарищам: «Заварил кашу такую, которую если удастца съесть, то я буду большой человек, а естьли же не удастца, то и надо мной то же сделаетца, что над Мировичем». Друзья-картежники тут же донесли, и следствие возглавил сам Никита Иванович Панин. Но прапорщик объяснил, что мучился от «любовной страсти», – презренный муж-подьячий запирал дома предмет его обожания. Срочно разысканная «женка» Анна Иванова подтвердила, что прапорщик замыслил всего лишь избить ее мужа и увезти ее. От греха подальше Фролова-Багреева перевели из столицы в Севскую дивизию. [498]

496

См.: РГАДА. Ф. 7. Оп. 2. № 2047. Ч. 1. Л. 217 об.

497

Там же. Л. 174 об.

498

См.: Там же. № 2188. Л. 1–7.

Ослабление «переворотных» настроений было связано также с изменением состава самой гвардии. Уже с первого дня нового царствования в ее ряды стали зачисляться солдаты из полевых полков. Сказались и «высокоматерние щедроты» новой императрицы в виде раздачи денег и производства в чины. Только в одном Преображенском полку лишь за 1765 год новые чины получили 9 капитанов, 17 капитан-поручиков, 21 поручик, 21 прапорщик и 23 сержанта.

Однако начиная с 1765 года дела Тайной экспедиции фиксируют – опять-таки в столично-гвардейской среде – упоминания в качестве претендента на престол великого князя Павла Петровича. Жена преображенского капитана Петра Митусова узнала от кормилицы Павла, что Никиту Ивановича Панина «отрешают», и испугалась, «не зделают как с батюшкою» злодеи Орловы – ведь «Ивана Антоновича оне ж уходили». [499] В 1769 году отставной конногвардейский корнет Илья Батюшков и подпоручик Ипполит Опочинин мечтали: вот бы захватить карету императрицы на царскосельской дороге и постричь ее в монастырь. Законным наследником друзья считали Павла; впрочем, Опочинин не исключал, что… сам имеет право на престол: со слов его «мамки», он являлся сыном Елизаветы и английского короля, якобы приезжавшего в Россию инкогнито. [500]

499

См.: Там же. № 2174. Л. 3.

500

См.: Барсуков А. П.Указ. соч. С. 198–199, 211, 218–220.

В том же году к следствию были привлечены преображенский капитан Николай Озеров и его друзья – бывший лейб-компанец Василий Панов, отставные офицеры Ипполит Степанов, Никита Жилин и Илья Афанасьев. Заговорщики не просто ругали императрицу и ее фаворита – критике подвергалась вся внутренняя и внешняя политика Екатерины. «Прямые сыны отечества» (так называли себя приятели) были возмущены тем, что не выполнены «при вступлении ‹…› разные в пользу отечества обещании, для которых и возведена на престол». О каких обещаниях в данном случае шла речь, не вполне понятно; но другие упреки были конкретизированы: «народ весь оскорблен», «государственная казна растащена» и делаются заграничные займы, «не рассматриваны» полезные предложения Сената, «дано статским жалованье бесполезно»; гвардия пребывает «в презрении», а Орловы за границу «пиревели через аднаво немца маора двацать милионов»; в екатерининском «Наказе» «написана вольность крестьяном; это де дворяном тягостно, и буде разве уже придет самим пахать»; наконец, осуждался разрыв с Австрией, «с коею всегда было дружелюбие». Заговорщики планировали возвести на престол Павла, надеясь, что при нем земли дворянам раздадут «безденежно» и ликвидируют откупа, поскольку «винный промысел самый дворянский». Екатерину же намеревались заточить в монастырь; а если бы она пыталась вырваться оттуда, то «во избежание того дать выпить кубок, который она двоим поднесла». Озеров накануне ареста успел приготовить план Летнего дворца. [501] Но Степанов имел неосторожность проговориться вдове-полковнице Анне Постниковой, которая спешно донесла на приятеля.

501

См.: РГАДА. Ф. 6. Оп. 1. № 407. Л. 4–5, 6 об., 25 об., 159 об.

Это едва ли не самое серьезное «дело» той поры интересно проявившимся в документах следствия кругом представлений гвардейских офицеров нового поколения. Темы их разговоров уже не сводились только к чинам и «деревням» – они обсуждали и внешнюю политику, и реформу государственной службы, и состояние казны (заграничные займы). В то же время критика существовавшего порядка велась ими с точки зрения специфических военно-служилых интересов: императрица недопустимо «заигрывала» с крестьянским вопросом, «статским» неведомо за что давали постоянное жалованье, а купцы-откупщики теснили «самое дворянское» винокурение. «Сыны отечества» (более просвещенные, чем их собратья первой половины столетия) считали возможным предотвратить «падение» страны только с привлечением «больших людей ‹…›, которые издавна народ любят»: К. Г. Разумовского, Ф. М. Воейкова, А. И. Глебова, графов Паниных. [502] Из дела следует, что таких попыток у заговорщиков не было, как не было у них и опоры в солдатских рядах.

502

Там же. Л. 5 об.-6.

Но среди гвардейцев-солдат появлялись свои «зачинщики», не связанные с офицерами и вельможами. В 1771 году взволновались преображенцы – барабанщик Иван Шульгин, гренадеры Степан Петров и Федор Лыжин, писарь Иван Долматов, решив, что Орловы хотят «искоренить гвардию», замыслили «посадить на царство Павла Петровича», за что были отправлены на поселение в Оренбург. [503] В июне 1772 года обнаружились планы другой группы преображенских солдат-дворян во главе с капралом Матвеем Оловянниковым. Гвардейцы не только обвиняли Орловых, якобы собиравшихся принять 10 тысяч армейских солдат «на наше место»; они хотели обратиться к Павлу с письмом (его Екатерина приказала разыскать) и предоставить ему престол. Но предвкушение удачи вскружило молодым солдатам головы: Оловянников считал возможным уничтожить наследника и обвинить в этом императрицу с целью оправдания ее убийства, а затем самому занять трон: «А что же хотя и меня!» Своих друзей – из них не все «умели грамоте» – капрал заранее производил в генерал-прокуроры и фельдмаршалы. [504] Вопреки обычному правилу, подобные беседы, как выяснилось в ходе дознания, продолжались около года, и никто из привлеченных к следствию не донес.

503

См.: Там же. Ф. 7. Оп. 2. № 2323. Л. 5–5 об.

504

См.: Там же. Ф. 6. Оп. 1. № 411. Л. 7, 22, 124, 126, 220–221.

Екатерина была весьма обеспокоена: в папке с приговорами Тайной экспедиции находится восемь ее записок к Вяземскому по этому делу. Помимо 22 основных участников были арестованы еще многие. Императрица стремилась любой ценой пресечь ходившие по столице слухи, приказав генерал-прокурору: «Александр Алексеевич, скажите Чичерину (генерал-полицеймейстер. – И. К., Е. Н.), что есть ли по городу слышно будет, что многие берутся и взяты солдаты под караул, то чтоб он выдумал бы бредню, чтоб настоящую закрыть. Или же и то сказать можно, что заврались», – и в то же время отдавала указания приготовить для арестованных помещения «за рекой», если места в крепости не хватит. [505] Оловянников был лишен дворянства; на плацу перед полком его выпороли кнутом, заклеймили буквой «З» (злодей) и отправили в Нерчинск на каторгу; его сообщников сослали в сибирские гарнизоны. Екатерина, дама мужественная и отчасти циничная, не смогла сдержать удивления: «Я прочла все сии бумаги и удивляюсь, что такие молодыя ребятки стали в такия беспутныя дела; Селехов старшей и таму 22 года»; – остальным же арестованным было по 17–18 лет. Едва ли самодержице приходило в голову, что дерзость 17-летних солдат была побочным результатом ее собственной инициативы по захвату власти. После этого дела она решила «гвардию колико возможно на сей раз вычистить и корень зла истребить». [506]

505

Там же. Ф. 7. Оп. 2. № 2043. Ч. 11. Л. 40–41.

506

Там же. Л. 39, 44.

В значительной степени это Екатерине удалось. Когда в июле 1773 года был схвачен синодский копиист Федор Дмитриев, заявивший преображенцам, что «армейские солдаты все согласны, чтоб возвести на престол его высочество», то оказалось, что заговор был выдуман тщеславной «канцелярской крысой», «чтоб показать себя о сем деле сведущим человеком». [507]

Помогло императрице и то, что гвардейские «замешательства» уже не находили прежнего отклика в правящей верхушке. Не стало больше полунезависимых советов, подобных «верховникам» 1726–1730 годов и кабинет-министрам 1731–1741 годов. Совет при высочайшем дворе Екатерины не обладал самостоятельностью своих предшественников: императрица с помощью генерал-прокурора решала массу дел помимо него – по докладам Сената, коллегий и других мест. Екатерина обновила в 1764 году состав Сената, заменила руководство половины коллегий и губерний. В «связке» «императрица – Совет» при высочайшем дворе (или преобразованный и послушный, но сохранивший определенную компетенцию Сенат) выросла роль фаворитов, но их статус в новой системе был уже иным. «Случай» при Екатерине – это не право на произвол и исключительное влияние. Практичная императрица требовала от своих фаворитов соблюдения правил («будь верен, скромен, привязан и благодарен до крайности») и считала необходимым приобщать их к государственным делам; ее современники воспринимали фаворитов как особую «должность» в дворцовых покоях со своим кабинетом и кругом обязанностей по способностям каждого. Идеальной фигурой такого фаворита-сотрудника стал Г. А. Потемкин – военный министр и генерал-губернатор Новороссии.

507

См.: Там же. № 2366. Л. 2 об.

Место «слова и дела» заняли более гибкие методы контроля над настроениями и намерениями элиты, хотя начальника Тайной экспедиции С. И. Шешковского императрица по-прежнему принимала во дворце. К концу царствования регулярным занятием Екатерины становится чтение перлюстрированной иностранной и внутренней почты, в том числе корреспонденции наследника. [508] В столицах появились профессиональные информаторы, следившие за подозрительными, с точки зрения властей, лицами. Их глаза и уши незримо присутствовали даже во дворце. Француз-волонтер на русской службе граф Рожер де Дама весной 1789 года в пустом зале Зимнего дворца, наблюдая за маршем отправлявшихся на фронт гвардейских частей, произнес: «Если бы шведский король увидел это войско, он заключил бы мир».

508

О регулярных докладах о перлюстрации см.: Храповицкий А. В.Указ. соч. С. 24, 28, 48, 53, 61, 64, 78, 81, 83, 85, 92, 97, 100, 102, 107–108 и далее.

Граф был удивлен, когда через два дня Екатерина напомнила ему эту фразу; он не подозревал, что императрица видела в нем шпиона и даже не желала поэтому определять молодого француза в гвардию. [509]

Екатерина демонстрировала обществу новую «технику» ротации кадров: проигравших схватку за власть вельмож и вышедших из «случая» фаворитов впервые стали убирать с почетом. Таким «отставникам» (Бестужеву, Воронцову) императрица не только выплачивала крупные суммы, но и покупала в казну их дома, чтобы помочь рассчитаться с долгами; с пенсией в 60 тысяч рублей и дворцом в Батурине был отставлен от гетманства К. Г. Разумовский. Даже опала теперь не означала безвозвратного крушения карьеры. К активной деятельности вернулись бывшие приближенные Петра III Д. В. Волков и А. П. Мельгунов и «проштрафившиеся» сподвижники Екатерины по 28 июня П. Б. Пассек и К. Г. Разумовский; устраненный из Сената генерал-прокурор А. И. Глебов стал генерал-губернатором Белоруссии, а отставной фаворит П. В. Завадовский – крупным чиновником. Перегруппировка в «верхах» теперь проходила более плавно, без резких потрясений и для самих участников, и для всего государственного механизма.

509

См.: Записки графа Рожера де Дама // Старина и новизна. СПб., 1914. Кн. 18. С. 80–81; Храповицкий А. В.Указ. соч. С. 185.

Как и ее предшественницы, императрица проверяла рапорты по полкам, следила за чинопроизводством и вникала в судебные дела гвардейцев; внимательно наблюдала за их настроениями: «Что говорят о произвождениях и награждениях?» Но при ней прекратилось использование гвардейских солдат и офицеров в качестве чрезвычайных агентов правительства. Изменился также способ комплектования полков и корпуса телохранителей-кавалергардов: они пополнялись в основном за счет переводимых из армии отличившихся солдат и унтер-офицеров. Екатерина порой была недовольна «шалостями» выскочек («всякой сброд набирают, а раньше служили одни дворяне»), и все же новый порядок стал правилом для гвардии и в XVIII, и в XIX веках. Приток разночинцев неизбежно разрушал былую солидарность гвардейских рядов.

Изменилось не только гвардейское «солдатство». Теперь «подполковничество» становилось почетным званием для генералитета (П. А. Румянцева, А. В. Суворова), не связанным с выполнением реальных командных функций. Новое поколение гвардейских майоров составили преданные сторонники (А. Г. Орлов, А. И. Бибиков) или переведенные из армии и прошедшие «школу» Семилетней и Русско-турецкой войн служаки. Иные из них пользовались доверием императрицы и со временем выходили из гвардии на административные посты, но никогда не играли самостоятельных ролей в политике.