Повседневная жизнь в Северной Корее

Телевизор требовал более тонкой работы. Кнопки на нем опечатывались после того, как он настраивался на разрешенный канал. Чтобы достать их, не повредив бумажную наклейку, Чон Сан орудовал тонкой длинной иголкой. Из его комнаты через отдельную дверь можно было выйти на задний двор: там молодой человек соорудил антенну. По ночам, когда все спали, он экспериментировал с ней, поворачивая ее так и эдак, пока не поймал ту волну, какую хотел, — южнокорейское телевидение.

Чон Сан включал телевизор только поздно ночью, когда сигнал, источник которого находился примерно в 150 км от Пхеньяна, по другую сторону от демилитаризованной зоны, был лучше всего. Молодой человек ждал, пока хозяева заснут и из-за тонкой стены послышится их храп. У телевизора не было разъема для наушников, поэтому приходилось включать его на минимальную громкость, так что становилось еле слышно. Чон Сан сгибался, прикладывая ухо к динамику и сидел так до тех пор, пока его ноги и шея не затекали настолько, что он больше не мог оставаться в этой позе. Парень не столько смотрел, сколько слушал телевизор. Включив его, он всегда был настороже. Он знал, что сотрудники контрольного бюро могут явиться с визитом в самое неожиданное время. Один человек, живший поблизости, держал собак. Как только Чон Сан слышал в ночи их лай, он тут же переключал телевизор на центральный канал и бросался во двор, чтобы убрать антенну.

Однажды контролеры действительно пришли. У одного из них глаз оказался достаточно зорким, чтобы заметить маленький кусочек липкой ленты на бумажной наклейке. Чон Сан залепил место, где иголка оставила на ней след.

— Зачем это? — спросил инспектор.

У Чон Сана упало сердце. Он слышал о том, как человека, смотревшего южнокорейское телевидение, забрали в лагерь вместе с семьей. Друга Чон Сана, которого только подозревали в том, что он слушал заграничное радио, целый год продержали в заключении, подвергая допросам, и за все это время он ни разу не видел солнечного света. Парень вышел на свободу страшно бледный и с окончательно расшатанными нервами.

— Заклеил, чтобы не отошла, — как можно беспечнее ответил Чон Сан.

Инспектор нахмурился, но больше ничего не сказал.

После этого случая Чон Сану стоило быть более осторожным, но он не мог унять своего любопытства. Ему хотелось получать как можно больше информации, он желал знать последние новости в неискаженном виде. Телевидение приносило ему не только вести из внешнего мира, но и позволяло узнать о собственной стране больше, чем он когда-либо знал.

Чон Сану открывались потрясающие вещи, о которых раньше он мог только догадываться. Он услышал, как президент Билл Клинтон говорил, что США предлагали КНДР снабжение топливом и энергией, но Ким Чен Ир предпочел разрабатывать ядерное оружие и запускать ракеты. Оказывается, Штаты посылали в страну сотни тысяч тонн риса в качестве гуманитарной помощи.

Члены делегации Конгресса США дали пресс-конференцию, на которой доложили, что в Северной Корее умерло от голода 2 млн граждан. По оценкам правозащитных организаций, 200 000 северокорейцев содержались в лагерях и тюрьмах. Ситуация с соблюдением прав человека в стране была хуже, чем где-либо в мире.

В 2000 году южнокорейское телевидение сообщило, что президент Ким Дэ Чжун приезжает в Пхеньян на историческую встречу с северокорейским лидером. По телевидению передавали, как Ким Чен Ир беседует с южнокорейским президентом. Чон Сан никогда раньше не слышал голоса Дорогого Вождя: на северокорейском радио и телевидении его слова зачитывались профессиональными дикторами, декламировавшими текст торжественно и благоговейно. Это помогало поддерживать мифический ореол вокруг фигуры Ким Чен Ира.

«Что скажете о наших достопримечательностях?» — произнес вождь, и голос его показался Чон Сану старческим, дребезжащим и непривычно естественным.

«А он, оказывается, живой человек», — подумал парень.

Слушать южнокорейское телевидение было все равно что первый раз в жизни увидеть себя в зеркале и осознать собственную непривлекательность. Северокорейцам всегда внушали, будто они живут в самой гордой стране на планете, но оказалось, остальной мир взирает на их режим с жалостью. Чон Сан знал, что люди голодают. Он знал, что многих забирают в трудовые лагеря, но никогда раньше не слышал цифр. Возможно, южные корейцы склонны многое преувеличивать, как и северокорейская пропаганда?

Поездки домой по железной дороге напоминали Чон Сану описание ада из буддийских книг. Вагоны были настолько переполнены, что пассажиры не могли добраться до туалета. Люди мочились в окна или ждали остановки, чтобы справить нужду снаружи, в поле, ну а те, кому было невтерпеж, делали это прямо в вагоне. Рядом с медленно едущим поездом бежали беспризорники, выпрашивающие еду, иногда с громкими воплями. Дети старались зацепиться за оконную раму и влезть внутрь.

Поезда сильно опаздывали, потому что часто ломались, взбираясь по крутым подъемам в горах к северу от Пхеньяна. Однажды Чон Сану пришлось двое суток провести в остановившемся поезде. Это случилось в середине зимы, и в разбитые окна вагона задувал холодный ветер. Парень подружился со своими соседями: женщиной с малышом, которому было всего двадцать дней от роду, и молодым мужчиной, который опоздал на собственную свадьбу. Они раздобыли металлическое ведро и развели в нем огонь, игнорируя запреты кондуктора. Если бы не эта импровизированная печка, они замерзли бы насмерть.

В 1998 году, в самый разгар экономического кризиса, Чон Сан застрял в маленьком городке в провинции Южный Хамгён, где он обычно пересаживался с восточной линии на северную. Пути затопило, и люди, ожидающие своих поездов, мокли под нескончаемым холодным дождем. Чон Сан пристроился на платформе, найдя кое-какое укрытие. Его внимание привлекла группа беспризорников — «блуждающих ласточек», — которые выступали перед пассажирами, стараясь заработать денег на еду. Кто-то показывал фокусы, кто-то танцевал. А один мальчишка лет семи или восьми пел. Его щуплое тельце тонуло в складках фабричного комбинезона большого размера, но голос был звучным, как у взрослого человека. Крепко зажмурив глаза, он с чувством исполнял песню, слова которой разносились по всей платформе:

Ури Абоджи, наш Отец, в целом мире мы ничему не завидуем! Трудовая партия бережет наш дом! Все мы — братья и сестры! И даже если огненное море будет наступать на нас, детям нечего бояться, Ведь Отец всегда рядом! В целом мире мы ничему не завидуем.

Чон Сан помнил эту песню с детства. Текст исполнитель слегка изменил: вместо «наш Отец Ким Ир Сен», мальчик пел «Ким Чен Ир». Хвалебные стихи в честь вождя-защитника теряли всякий смысл в устах ребенка, чья жизнь настолько очевидно опровергала содержание песни. Он стоял на платформе, промокший до нитки, жалкий и наверняка голодный.

Чон Сан полез в карман и дал мальчишке 10 бонов — солидный гонорар для уличного артиста. Это был не столько акт милосердия, сколько плата за урок, который беспризорник преподал молодому ученому.

Позже Чон Сан скажет, что именно тот мальчик заставил его пересечь грань. Это был момент прозрения, подобного тому, которое переживает человек, осознавший, что больше не верит в Бога. Чон Сан вдруг остро ощутил свое одиночество. Он был не таким, как люди вокруг. Внезапно он многое понял о себе, и это понимание стало для него тяжкой ношей.

Вначале Чон Сан подумал, будто теперь его жизнь изменится. Но самом деле все шло почти так же, как и раньше. Внешне он остался верноподданным гражданином и продолжал выполнять все, что от него требовалось. По утрам в субботу он дисциплинированно посещал идеологические чтения в университете. Секретарь Трудовой партии на автопилоте бубнил что-то о наследии Ким Ир Сена. Зимой, когда в аудиториях не топили, лектор старался закончить выступление как можно быстрее. Чон Сан частенько поглядывал на остальных слушателей. Обычно в зале собиралось около пятисот человек, в основном это были аспиранты и преподаватели. Они похлопывали ногами и прятали руки под себя, чтобы сохранить тепло. Но лица их оставались неподвижными и ничего не выражали.

Внезапно Чон Сан понял, что и сам сидит, как манекен в витрине магазина. Наверное, слушая лекцию, все присутствующие чувствовали себя так же, как он. «Они знают! Они все знают! — едва не закричал молодой человек. Теперь он был уверен, что не одинок. Ведь его окружали лучшие умы нации. — Любой, у кого есть мозги, не может не понимать абсурдности происходящего».

Чон Сан знал: он не единственный неверующий. Ему казалось, что между такими, как он, идет молчаливое общение — полностью скрытое и не проявляющееся даже на уровне подмигиваний или кивков. Например, одна студентка удостоилась похвал, излив в своем дневнике любовь к Дорогому Вождю. О девушке написали в «Нодон Синмун», и она получила награду за преданность режиму. Тогда однокурсники начали издеваться над ней. Они считали ее ненормальной, но, так как не могли сказать об этом прямо, начали дразнить ее. «Кто же будет тот счастливчик, который на тебе женится?» — спрашивали они, не имея возможности сказать больше.