Повседневная жизнь Вены во времена Моцарта и Шуберта
Шрифт:
Правительство особенно опасалось образования за пределами Вены «зоны лачуг», в которой накапливалась бы масса неблагонадежного населения. Действительно, индустриальная эра ввергла в нищету множество людей при процветании лишь некоторых. В 1810 году на предприятиях насчитывалось двадцать семь тысяч рабочих, положение которых оставалось неопределенным, потому что они полностью зависели от успеха предприятия, на которое нанимались. Заработная плата увеличивалась или уменьшалась в зависимости от прибыли завода, и, если дирекция предвидела сокращение объема производства, она немедленно увольняла часть своих рабочих.
Рабочие жили одним днем. Условия использования детского труда, вновь регламентированные в 1816 году после мер, принятых Иосифом II, если и не были сравнимы с беспримерной
135
Fleischke03 XII 9 4646. Konsumextrakt1809. Zinzendorf Handschr. 166, hage 493. Josef Karl Mayer. Op. cit. P. 134.
Это вовсе не означает, что каждый усаживался за обильный стол. Были целые классы, никогда не вылезавшие из нужды, например такие, как так называемые «поденщики». Так называли служащих администрации, не получавших регулярного жалованья чиновников, сверхштатных работников, которых нанимали на работу с гарантией на один день, откуда и их название «поденщики», и увольняли, как только кончалась работа, для выполнения которой они были наняты. Нищета этих бедолаг неоднократно описывалась в литературных произведениях того периода. Поденная оплата, которую они получали, была для них лишь «соломинкой для утопающего» и вынуждала влачить существование, соблюдая режим жесточайшей экономии, одеваясь у старьевщиков и питаясь объедками. Среди них было много отставных офицеров, не имевших средств к существованию и вынужденных соглашаться на столь ничтожный заработок С другой стороны, на некоторых категориях наемных работников самым серьезным об-разом отражались изменения нравов и моды. Когда люди перестали пользоваться портшезами, огромное количество их владельцев, этих славных людей, не находивших себе больше работы, оказалось на улице. Война, парализовавшая ряд отраслей промышленности, за исключением сырьевых, обрекла на безработицу тысячи рабочих, а неурожаи гнали в крупные города толпы крестьян, которые не могли прожить за счет своих земельных участков и верили в мираж легких заработков и непрестанных удовольствий. В 1816 году экономические трудности и голод вынудили большинство фабрик закрыть ворота, десятки тысяч людей почти умирали от голода, и можно было видеть, как почтенные рабочие семьи прибегают к самым жалким средствам, чтобы выжить.
Безработица, инфляция, война, умножавшая число инвалидов, были причинами появления огромного количества нищих, из-за крайней безысходности так докучавших прохожим, что правительство приказало полиции арестовывать этих людей. Понимая их положение, власти разрешили пребывание ограниченного числа нищих в тех или иных публичных местах; даже в Хофбурге были свои нищие, ограниченное разрешенное число которых, как нетрудно себе представить, вызывало зависть у многих, не получивших такой возможности. Во время облав на нищих церкви заполнялись полчищами бедняков, прятавшихся в этих пристанищах, где их не имели права преследовать полицейские и где они устраивали полный беспорядок.
Было создано несколько домов-приютов для безработных, несколько работных домов, где они могли работать либо по желанию, либо в обязательном порядке. Общественные благотворительные организации и государство множили благотворительные учреждения, но все это были лишь полумеры на фоне растущего обнищания. В 1819 году общество пришло в ужас из-за растущего числа самоубийств, и сам император был в тревоге, видя, как нищета толкает такой веселый, такой жизнерадостный, такой
беспечный народ к этой ужасной крайности. [136]136
Wokjsgruber С. Hohenwart Graz, 1912. Р. 294.
Выходом из положения для безработных оставалась армия. Даже после того, как с учетом вызванной войнами «потребности в людях» была введена обязательная военная служба, осталось еще много категорий лиц, положение которых обеспечивало им льготы: это были клерки, дворяне, чиновники, торговцы, врачи, владельцы недвижимости и некоторые другие, чью жизнь, вероятно, считали слишком драгоценной, чтобы рисковать ею в дыму сражений. Поначалу привлекательность красивой униформы, скромного, но регулярно выплачиваемого жалованья и престижа, который в глазах венцев был связан с военной карьерой, побудила многих молодых людей пойти в армию по собственному желанию. Тяжелые потери, понесенные Австрией, как, впрочем, и ее противниками, во время Наполеоновских войн, довольно быстро охладили рвение этих добровольцев, и возникла необходимость стимулировать преданность родине путем силовой вербовки в армию нищих и безработных на городских улицах.
Власти пользовались манифестациями, вызванными нищетой, для того чтобы арестовывать недовольных и направлять их в армию, не спрашивая их согласия. Склонные к патернализму Габсбурги считали, что пойти на такую суровую меру их вынудило неблагоприятное экономическое положение, чрезвычайно быстрое и не поддающееся контролю ухудшение которого было в сочетании с войной главной причиной такой меры. Для трудоустройства безработных были организованы крупные национальные предприятия общественных работ: на берегах Дуная и канала возводили оборонительные стены, благоустраивали улицы в предместьях, но все эти меры сами по себе оставались недостаточными.
Народное недовольство, связанное с повышением цен на продукты питания и обесценением денег, взорвалось локальными мятежами, вызванными голодом и подорванным моральным духом людей. Так, в 1805 году манифестанты разграбили булочные, снабжение которых мукой не позволяло обеспечить потребности венцев. В 1808 году они принялись за мясников. Это была далеко не революция, а просто приступы гнева, но некоторые из этих приступов заходили достаточно далеко: в 1809 году зима была суровая, дрова стоили очень дорого, и население рубило прекрасные деревья Пратера, чтобы принести домой дров и согреться.
В империи Габсбургов еще действовала система физических наказаний. Провинившихся секли розгами, их отправляли служить в армию или сажали в тюрьмы, но нельзя сказать, чтобы это решало проблемы, являвшиеся причиной беспорядков. Опасаясь, как бы пьянство не вызвало ухудшения настроения этого когда-то такого доброго и мягкого народа, власти решили ограничить производство вина и пива и отменили «голубой понедельник», старую традицию продолжения воскресного отдыха, которой очень дорожили трудящиеся.
Одним из народных движений, надолго оставшимся в памяти правителей как небольшой мятеж, но, возможно, один из тех, с которых впоследствии началась революция, было восстание сапожников в 1811 году. Полторы тысячи этих мастеров, которым урезали заработную плату, сражались с отрядом солдат, присланным в помощь полиции, и потребовалась кавалерия, чтобы утихомирить восставших. Восстание закончилось розгами, позорным столбом и кандалами для тех, кого сочли главарями; их выставили на всеобщее обозрение на площади Хоэн Маркт с плакатами на шее, в которых перечислялись их действия и проступки, приведшее к такому наказанию.
Эпоха бидермайера скорректировала социальное неравенство, она отказалась от оскорбительных мер, все еще отдававших испанским деспотизмом, но возникает вопрос, не был ли народ скорее раздражен, нежели удовлетворен тем, что «низший» класс поднялся до уровня аристократии, разделил ее привилегии и стал жить на равных с нею в нарушение вековых традиций. Господин Бидермайер, чьи добродетели были, в общем-то, добродетелями народа, был более непопулярен, чем дворянство: венцы из простонародья считали его выскочкой и нуворишем, высмеивали его любовь к респектабельности, в которой им хотелось видеть признаки лицемерия, завидовали его роскоши, его прекрасным домам в деревне, его экипажам, причем эта зависть не распространялась на роскошь аристократов, настолько в этот период еще была велика вера в своего рода «божественное право» дворян, почти такая же, как вера в покровительство императорской семьи.