Повседневная жизнь Вены во времена Моцарта и Шуберта
Шрифт:
В течение всех сорока лет своего правления Мария Терезия придерживалась принципов самодержавия в испанском духе, то есть самодержавия строгого и требовательного. Это, несомненно, было необходимо, так как сплоченность империи была далека от монолитности. Приходилось постоянно опасаться пробуждения национально-освободительных движений, сохранялась угроза со стороны турок, а война с Пруссией [8] исчерпала казну. Императрица отлично сознавала свой долг и ответственность, которую возлагало на нее положение правительницы, и никогда о ней не забывала. Кроме того, подобно всем по-настоящему великим людям, она отлично умела окружать себя нужными людьми. Она нашла «своего человека» в лице канцлера Кауница, [9] разумеется, не лишенного недостатков, но достаточно умного для того, чтобы понимать личную политику императрицы, и посвятившего все свои силы реализации этой политики. Несмотря на войны, в которые, к сожалению, очень часто оказывалась втянутой австрийская корона,
8
Имеется в виду Семилетняя война (1756–1763), в результате которой Австрия потеряла Силезию. Примеч. ред.
9
Князь Венцель Антон фон Кауниц-Ритберг(1711–1794) — с 1753 по 1792 г. государственный канцлер Австрии, инициатор подписания Версальского договора 1756 г., положившего конец двухвековой вражде Австрии и Франции. Примеч. ред.
С другой стороны, как мы увидим ниже, это скопление людей в городе достаточно скромных размеров стало одной из причин той любви к природе, тяги к зелени, которая всегда была одной из самых постоянных черт венского характера начиная с XVIII века. Дочь Карла VI несмотря ни на что сумела извлечь пользу из всех этих слишком часто угрожавших ей порой весьма опасных обстоятельств. Она проявляла великодушие и незаурядный ум, помогавшие ей уравновешивать трезвым здравомыслием свою природную смелость и мужскую волю, без которых не могла бы обойтись женщина, получившая согласно Прагматической санкции [10] право на корону, поскольку у Карла VI не было наследников мужского пола.
10
Прагматическая санкция— закон Карла VI (1713) о престолонаследии. Примеч. пер.
Несмотря на абсолютизм и суровость, на стремление к тому, чтобы все ее правление было отмечено величием, особенно перед лицом иностранных монархов и их послов, тогда как внутренняя жизнь в Хофбурге и Шенбрунне была очень простой (как часто тосковала об этой простоте Мария Антуанетта в хитроумных лабиринтах Версаля, где многочисленные враги делали все, чтобы она в них окончательно запуталась), несмотря на свой величественный и властный вид, а возможно именно благодаря ему Мария Терезия пользовалась огромной популярностью у венцев, гораздо большей, чем ее сын Иосиф II с его несколько демагогическими программами. Умный и проницательный народ не поддавался на демагогию, и как бы венцы ни были доброжелательны и лояльны, они уважали Иосифа II, но любили его гораздо меньше, чем его мать.
Здесь неуместно описывать политическую историю дома Габсбургов, но эта история все же должна нас интересовать хотя бы в свете того влияния, которое она оказывала на частную жизнь венцев. Очевидно, что реформы Иосифа II, независимо от того, служили ли они пользе дела или были простым прожектерством, не могли не изменить в значительной степени привычки и поведение населения, а потому нам следует принять их во внимание и посмотреть, как они изменили облик города и саму жизнь Вены.
Идя навстречу новым идеям и сознавая, что упрямо защищающий в эпоху Просвещения свои иллюзорные и отжившие привилегии абсолютизм устарел, Иосиф II хотел быть «современным» королем. Пораженный достижениями Петра Великого в России, он надеялся сравняться с ним в «реализме» и, предчувствуя неизбежность революции, догадывался, что она сможет оказаться эффективной и спасительной, только если придет сверху. Эта идея была широко распространена во франкмасонстве того времени, и это также было одной из причин того, что ложи в тот период объединяли многих выдающихся людей, посвятивших себя благу народа, в том числе людей искусства — таких, например, как Гёте и Моцарт, — а также крупных вельмож и даже монархов, ожидавших от этого движения обновления общества, подлинной революции, но революции, не нарушающей порядка, не прибегающей к жестокому свержению властителей и при этом руководимой элитой мыслящей Европы.
Идеальный «просвещенный самодержец» должен был окружать себя представителями всех классов, отбираемыми на основе правильно понимаемого демократизма, искренне преданными новым теориям и, самое главное, бескорыстными… Таким образом, объединение «лучших» на всех ступенях социальной лестницы путем кооптации, требовавшей «испытаний» вроде тех, что символически показаны в Волшебной флейте, должно было привести к постепенной революции под контролем той европейской, откровенно космополитичной элиты, которую являло собой франкмасонство.
Мария Терезия была слишком верна старой самодержавной Европе, чтобы разделять эти идеи, и запретила масонские ложи в своей империи, что, как можно догадаться, не мешало им тайно распространяться и объединять в своих рядах все большее число единомышленников. В венские ложи вступали такие известные люди, как Игнац фон Борн, оказавший сильное влияние на взгляды Моцарта. [11] Фон Борн охотно вербовал новых приверженцев, но мог делать это лишь с крайней осторожностью, так как этот ученый геолог, исповедовавший смелые взгляды на природу и на свойства металлов, слыл, кроме всего прочего, еретиком. Он написал памфлет под заглавием Монахология, направленный против религиозных орденов, и было известно, что он находился в близких отношениях
с иллюминатами [12] Адама Вайсгаупта, к которым Церковь проявляла откровенную враждебность.11
Игнац фон Борн(1742–1791) — великий мастер главной венской масонской ложи «Истинное согласие», ученый и писатель.
12
Иллюминаты— члены мистической секты в Баварии в XVIII в. Примеч. пер.
Для более полного представления об умонастроениях в Вене в конце XVIII века необходимо напомнить о том, что, несмотря на искреннюю и горячую приверженность населения католицизму, авторитету Церкви и религиозным обрядам и вопреки наложенным императрицей запретам, франкмасонство получило огромное распространение. Что касается набожности венцев, то некоторые иностранные путешественники расценивали ее как вульгарный предрассудок. Как мы уже видели, таково, в частности, мнение прусского книготорговца Николаи, но он настолько враждебно настроен по отношению ко всему, происходящему в Австрии, что даже само это ожесточение может показаться подозрительным. Другие авторы считали, что большое число религиозных праздников, отмечавшихся в Вене, было не более чем предлогом для того, чтобы ничего не делать, а лишь праздновать и развлекаться; так думал и граф Фекете де Таланта, осуждавший чрезмерную любовь к удовольствиям, с которой он встретился во всех классах венского общества.
Жизнерадостностью, легкостью и доброжелательством венского характера объясняется и то, что паломничество к городским или деревенским святыням никогда не сопровождалось аскетической сдержанностью. Угрюмая, мрачная религия не была популярна, и в любви к Святой Деве и к другим святым, которых почитали и молили о помощи во время этих паломничеств, следует видеть наивное, почти детское доверие, такое же искреннее и трогательное, как доверие ребенка к своим родителям. Этот безыскусный, почти «свойский» характер австрийской религиозности был основой духовной жизни этого народа. Не следует забывать, что католицизм после Тридентского собора, {6} влияние которого на искусство так обстоятельно описал Эмиль Маль, благоприятствовал этой «дружеской» набожности, этой непосредственности отношений между человеком и божеством. Трудно представить себе Австрию пуританской или янсенистской: свойственные этим системам взгляды были бы для нее крайне неестественны.
Принадлежность к франкмасонству легко совмещалась с приверженностью католическим обрядам и вере, что подтверждает пример Моцарта, который не уклонялся от паломничества и проявлял большую и искреннюю набожность на протяжении всей своей жизни. Это не мешало ему принадлежать к двум ложам — Увенчавшейся надежды и Гастрономов. Музыковед Эйнштейн даже высказал мысль о том, что католицизм и франкмасонство у Моцарта были подобны двум концентрическим сферам. В XVIII веке франкмасонство не представлялось антихристианским движением. И если Церковь с беспокойством смотрела на распространение иллюминатских сект, растущее влияние которых могло в один прекрасный день подорвать ее собственный авторитет, то монархи выказывали в этом отношении в целом большую терпимость. Самые проницательные и осторожные люди десятилетий, предшествовавших Французской революции, понимали, что единственным способом помешать революционной катастрофе, которую многие считали, по всей вероятности, неизбежной, было не противопоставление ей изживающего себя самодержавия, а, наоборот, готовность возглавить ее, чтобы направлять, контролировать и вести к умеренным полезным результатам.
Именно из этих соображений Франц Лотарингский, муж Марии Терезии, в 1731 году во время пребывания в Гааге принятый во франкмасонство английским послом лордом Честерфилдом, отказался применять в империи запрещавший масонство декрет папы Климента XII от 1738 года. И только после смерти мужа императрица, более послушная церковным постановлениям и в принципе отвергавшая все, что могло бросить тень на монархический абсолютизм, поспешила подчиниться понтифику и стала преследовать адептов франкмасонства, которым пришлось прибегнуть к глубокой конспирации, чтобы продолжать свою деятельность подпольно. Но она не смогла помешать своему собственному сыну, эрцгерцогу Иосифу, будущему Иосифу II, вступить в запрещенное общество, на которое, взойдя на престол, он не мог не распространить свою благосклонность, тем более всеобъемлющую, что сам был одним из его «братьев».
Благоприятные для Вены социальные реформы, проведенные в период правления «просвещенного самодержца» Иосифа II, совершенно естественным образом вписываются в программу масонского идеализма того времени. Эти реформы, противоречившие традиции предшественников, твердо следовавших самым строгим монархическим и аристократическим принципам, пойдут дальше всех реформ того периода в других европейских государствах. Иосиф II слишком нетерпеливо желал прогресса, чтобы задаваться вопросом о своевременности и уместности своих реформ. Не отступая перед враждебным отношением тех, чьи интересы эти реформы затрагивали или ущемляли, он продолжал свое дело с такой строгостью и упорством, что принц де Линь [13] в письме Екатерине II, извещая государыню о смерти императора, написал следующие слова: «Его больше нет, Мадам; он умер, этот государь, прославивший имя человека, этот человек, прославивший имя государя».
13
Принц де Линь— сын Шарля Жозефа де Линя (de Ligne) (1735–1814), маршала Франции, государственного деятеля и писателя. Примеч. ред.