Повторный брак

А он лгал беспрерывно три месяца подряд.

Зашло солнце, за окном сгустилась темнота. Маша вздохнула и участливо спросила, как он себя чувствует. Семену показалось, что в ее тоне звучит некая нарочитая участливость. Ей трудно теперь общаться с ним как прежде, ведь в ее глазах он законченный подонок.

— Как я себя могу чувствовать в этой ситуации? Хреново, конечно, — почему-то ворчливо ответил он.

— Семен, я очень тебе сочувствую, — снова вздохнула Маша. — Все-таки мы с тобой не чужие люди. Еще несколько дней назад ты меня объявил своей невестой. Всего несколько дней назад. А сколько уже всего произошло…

Она удрученно замолчала.

— Кому я теперь нужен, весь больной и несчастный? — Семен чуть не расплакался от жалости к себе. — Дни мои сочтены, и я не собираюсь лишать тебя радостей жизни ради собственного эгоизма. Но раз ты такая участливая, найди мне, пожалуйста, Гаврилычевых. Я хочу снять со своей души камень и уйти в мир иной с чистой совестью.

— Так ты уже собрался в мир иной? Ну и ну! — укоризненно покачала головой Маша. — Не рановато ли? Никогда не думала, что мой любимый так быстро сдается перед трудностями.

Семен надулся и демонстративно плюхнулся на диван, показывая всем своим видом, что силы его на исходе.

Маша быстро дозвонилась со своего мобильного телефона Гаврилычевым. Они уже были на теплоходе и неторопливо, задерживаясь в системе многочисленных шлюзов, плыли в сторону Углича и Ярославля. Мария на всякий случай спросила, как называется их теплоход, и записала номер каюты. Затем снова взялась за телефон. Боевая подруга продолжала удивлять Семена своей оперативностью. Она дозвонилась в отделение Волжского пароходства в Москве, узнала, когда и в каких городах будет останавливаться теплоход «Нижний Новгород». Выходило, что удобнее всего перехватить Гаврилычевых в Ярославле.

А до Ярославля легко можно было добраться машиной, автобусом или поездом.

— Ну, конечно, машиной. — Семен был согласен на все. — Так проще всего. Не надо за билетами ехать, в очереди стоять, время терять. Лишь бы не было пробок. Но только где мы там оставим мой «Ниссан»?

— На платной стоянке. Думаю, она существует в каждом городе.

— Ты просто гений, Машенька! Но целовать тебя я не буду. Пока ты не проверишься. И я не подлечусь, — настроение у Семена явно улучшилось. Он прислушался к себе. Все нормально. В другое время он сказал бы, что чувствует себя великолепно. А сейчас… Ладно, разберемся… — Завтра с раннего утра — в путь. Так что ты ночуешь ты у меня. Повторяю — выезжаем рано утром. Я ложусь на диване. Воздержание и еще раз воздержание! Это я себе говорю.

— Тогда я позвоню родителям, предупрежу, что у нас такой форс-мажор.

— Хочешь, я сам с ними поговорю? Скажу, что прошу руки их дочери. Тогда они поймут, что у меня серьезные намерения, и не будут нервничать. Хотя о чем я говорю, ведь я теперь конченый человек…

— Сема, ты от этих потрясений совсем сошел с ума, по телефону руки не просят. Так ты можешь только все испортить. Я уж сама найду нужные слова. А ты ступай-ка в ванную. Когда плохо варит голова, ее рекомендуется подержать под струей горячей воды. Очень помогает.

Семен, что-то ворча себе под нос, послушно направился в ванную, а Маша без лишних свидетелей взялась за сложные переговоры с родителями.

Легли они порознь и утром встали с первыми лучами солнца.

На следующий день на борту теплохода, который собирался отшвартоваться от пристани Ярославля и взять курс на Рыбинск, появились два новых пассажира. Они заняли пустующую каюту рядом с Гаврилычевыми и, побросав вещи, постучали к соседям.

— Пойдемте, пообедаем! — улыбаясь, сказала Маша, стоя в дверях каюты Сергея и Анны и щурясь от солнца, — конечно, для обеда еще рановато, но мы с Семой голодны, как волки…

Под радостные крики Гаврилычевых сдержанная Маша и насупленный, хмурый Семен прошли в ресторан и устроились у окошка, за которым плавно бежали волжские берега, тихо плескались волны, на которых весело играли солнечные блики.

Семен совсем не удивился, когда уже в ресторане к ним подсел его брат. Неведомо, какими путями Александр оказался на теплоходе, и даже более того — его каюта находилась по тому же борту, что и каюта Гаврилычевых. Александр был, как всегда, бодр, ироничен, доброжелателен.

Семен, погруженный в свои гнетущие, тяжелые мысли, действительно уже ничему не удивлялся. В другом состоянии он бы с любопытством разглядывал все вокруг, интересовался всевозможными деталями путешествия, буквально впитывал бы все — от теплоходных запахов до формы облаков над головой, от гула теплоходного двигателя до мелкого дрожания палубы, и весь этот богатый материал лег бы в основу его нового романа. Но на этот раз у него было одно-единственное желание — поскорее признаться во всем, получить прощение, а может, и не получить его… Но все же сбросить в конце концов со своей души огромную тяжесть. А там — будь что будет. Хорошо, что они собрались все вместе, пусть вместе его и казнят или помилуют. Он, чувствуя свою вину перед всеми, был готов к любому исходу.

Когда все расселись за столом, наскоро обменялись своими впечатлениями, полюбовались бегущим за окном пейзажем, над столом повисла неопределенная пауза, Семен понял — настал его час.

Он произнес длинную, со многими отступлениями и пояснениями, покаянную речь, и если бы вокруг не было посторонних, встал бы на колени перед Анной и Сергеем. Да и пред Машей с Александром тоже. Он даже порывался сделать это, но они его удержали. Семен говорил и говорил, обращаясь к ним всем вместе и поочередно к каждому.

В конце своего искреннего покаяния он призвал в свидетели брата, и тот подтвердил, что сам Семен теперь тяжелобольной человек и отказывать ему в прощении по-человечески нельзя.

Маша сидела, скорбно потупив глаза, а Анна и Сергей, как заранее просил их Александр, бурно выразили удивление, негодование, радость. Они закатывали глаза, воздевали руки, радостно обнимались. Словом, довольно убедительно разыграли всю ту сложную гамму чувств, которую могли испытывать обманутые пациенты. Поскольку радость в их словах звучала вполне неподдельная, Семен, получив от них отпущение грехов, заказал бутылку вина, и когда они наполнили бокалы, Александр Борисович произнес тост:

— Разрешите мне как старшему в нашей компании да и единственному настоящему, — он выразительно посмотрел на Семена, — врачу, сказать несколько слов. Первое: поздравляю вас, дорогие Анна и Сергей. Анализы со всей очевидностью подтвердили, что у вас будет ребенок.

Сергей от этих слов пустился бы в пляс вокруг стола, если бы его не сдержала Анна, обняв за шею и прильнув к его плечу.

— Второе. Надо бы было повременить с этим, но ты, Семка, знаю я твою творческую натуру, всех достанешь своим умирающим видом. Довожу до твоего сведения: мы тебя разыграли. Ты не инфицирован опасным вирусом. Импотенция, — он округлил глаза и, помолчав, закончил: — тебе в ближайшие десятилетия не грозит. Это наш ответ тебе, человеку без стыда и совести. Считай, мы квиты. Ты обманывал всех нас, мы разыграли тебя.