Пойдем играть к Адамсам

В конце концов, ближе, чем в полумиле – а это поле, лесополоса, и ручей, впадающий в реку, – не было никаких соседей. Здесь жили фермеры-джентльмены. Дома располагались как острова, так, чтобы не нарушалось право на уединение и не портился красивый вид из окна. И это право строго соблюдалось и уважалось. Даже если б ей удалось вытолкнуть изо рта кляп, она могла бы целый месяц кричать в этой тихой комнате с кондиционером, и никто б ее не услышал. Кроме, конечно же, детей. Ее мысли снова вернулись к детям.

Лежа на кровати, Барбара слышала их перемещения на кухне, в двух комнатах и в коридоре. После своего радостного танца они убежали, словно желая обсудить секреты и всевозможные милые шалости. Теперь они разогревали в тостере замороженные маффины – она знала этот звук, – хлопали дверью холодильника и хихикали. Их бурная, озорная веселость, казалось, не собиралась идти на спад.

– Уммм! – Барбара впервые выразила звуком свое недовольство, дискомфорт и раздражение. Скоро это не кончится.

Слегка переместив свое тело в попытке найти хоть какое-то облегчение, она вздохнула. Затем закрыла глаза. Ладно, не думай о времени. Подумай о детях. Подумай о том, как заставить их отпустить тебя.

Думай, Барбара Миллер, двадцати лет от роду, няня, нуждающаяся в деньгах, студентка колледжа, будущий учитель, изучающая историю как дополнительный предмет, «хорошистка», пловчиха вольным стилем, председатель комитета по выпускному балу, член женского клуба, послушная дочь, девочка на побегушках, мечтательница о прекрасном будущем. Думай.

Она пыталась.

Однако, даже с учетом того, что думать в этой совершенно новой, незнакомой ситуации было трудно, правда заключалась в том, что Барбара просто не относилась к мыслительному типу. Она была достаточно умна и чувствительна, – возможно, даже слишком чувствительна, – но ее инстинктивная манера мышления заключалась в том, чтобы постигать жизнь интуитивно, чувствовать ее, определять, куда она течет, а затем бежать в ту сторону. Это придавало ей изящество и живость, но этого было мало, чтобы подходить на роль аналитика и планировщика.

Сталкиваясь с такой необходимостью, Барбара всегда автоматически говорила: «Мама, что ты думаешь? Папа, что ты думаешь?» или «Тед, что ты думаешь об этом?», «Терри, как лучше поступить?» Ситуация с Терри была настолько частой – даже неизбежной, – что шутка, выдаваемая в результате, никогда не теряла актуальности. Потревоженная вопросом Терри взяла за привычку оборачиваться и передразнивать: «Тер-ри?..» Барбара никогда не злилась на нее за это. На самом деле едва могла подавить смешок, когда видела раздражение подруги. «Ну так как?»

Барбара и Терри являлись членами женского университетского общества и в течение двух лет были соседками по комнате. Все это время Терри консультировала Барбару, принимала за нее решения и строила за нее почти все планы. Дела обстояли так: Барбара была беззаботной и активной, а Терри за ней присматривала. «Терри, что мне делать?»

Барбара, прижавшись щекой к подушке, закрыла глаза. И, конечно же, в голове у нее возник тот самый вопрос:

«Терри, что…»

Нетрудно было представить, каков будет ответ.

«Но, Барб, ради бога, как?» Терри весело покачала головой. «Ты больше, чем они, ты сильнее, ты умнее. Как ты могла позволить им сделать с собой такое?»

«Это было после того, как я заснула, – Барбара сразу почувствовала себя виноватой, – может, я храпела, и поэтому они узнали, что я сплю, или вроде того. Как бы то ни было, дети – или один только Бобби, думаю, это был он – вошли в комнату с тряпкой, пропитанной наркотическим средством или чем-то еще. Мне приснился плохой сон. Должно быть, когда они заставили меня вдохнуть это. После этого они связали меня».

«Но почему?» Воображаемая Терри даже не удосужилась проявить сочувствие. Ее неслышимый голос, конечно же, был недоверчивым, только теперь еще и веселым. Вероятно, она улыбалась.

«Я не знаю».

«Так выясни», – сказала Терри. «Они не могут держать тебя с кляпом во рту вечно. Тебе нужно есть и пить – даже они это понимают. В любом случае, очень скоро им станет любопытно, они захотят знать твое мнение об их грандиозной шутке. И когда они вытащат у тебя кляп, не вопи, не кричи и не сходи с ума. Ты уже на три четверти учитель, ты изучала психологию и знаешь, как работает их разум. Воспользуйся этим. Поговори с ними. Прояви интерес. Их всего двое, они тебя знают, ты им нравишься. Рано или поздно им станет скучно, и они тебя отпустят».

Аргументы Терри, как всегда, было трудно опровергнуть. Она обладала практичным, рассудительным, аналитическим умом, лишенным фантазии и азарта. К тому же, в данный момент ее мнение – пусть и воображаемое – было очень кстати.

«Это верно…» Воодушевленная, Барбара стала развивать эту мысль. «И они не смогут держать меня связанной вечно. Мне нужно ходить в туалет, делать зарядку, налаживать кровообращение. Это может быть моим предлогом, чтобы встать, а когда я встану…» Однако со временем она осознала, что ее мысли направлены в сторону отсутствующей аудитории. Терри исчезла – заскучав или отлучившись по более важным делам. Комната снова опустела. С другой стороны, от этого стало ощутимо терпимее.

Барбара принялась перебирать в памяти все реалии – неприятные и невыполнимые задачи, – с которыми дети столкнутся, оставшись без посторонней помощи. Готовка, как только закончатся сладости, перезапуск колодезного насоса, когда в нем образуется воздушная пробка (доктор Адамс показал ей, как это делать), поход по магазинам, замена предохранителей, отпугивание потенциальных посетителей, ответы на телефонные звонки, придумывание оправдания ее отсутствию, даже самостоятельные развлечения. Им никогда со всем этим не справиться. Это мир взрослых, и двое детей их возраста, оказавшись в нем одни, вскоре обнаружат свои слабости.

Ну что ж, подожди, – сказала себе Барбара.

Периодически то один из детей, то другой появлялся в комнате, чтобы осмотреть ее и убедиться, что она не высвобождается, затем снова уходил. Они расхаживали по коридору взад-вперед, входили и выходили из своих комнат, покидали дом и снова возвращались, беспечно хлопая дверями. Они были опьянены свободой, и пока это опьянение не прошло, ей оставалось лишь тихо лежать и ждать.

Наконец, спустя примерно два мучительных часа, Бобби – уже полностью одетый – вошел в комнату, и, еще раз проверив, все ли с ней в порядке, поднял трубку телефона, стоящего у ее кровати, и набрал номер. На другом конце линии послышался какой-то дребезжащий звук, а затем голос.