Пойди поставь сторожа
Шрифт:
– Что-что?
– Неважно. Я… я просто хочу сказать, что, пытаясь поступить правильно, мы подвергаем реальной опасности само наше устройство.
Она взъерошила волосы. Обвела взглядом ряды черно-коричневых книжных корешков – переплетенные судебные отчеты. Посмотрела на выцветшую картину «Девять стариков», висевшую слева. Жив ли еще Робертс? [62] Она не помнила.
– Итак, ты говоришь… – вернул ее к действительности терпеливый голос отца.
– Да… Я говорю, что… что не сильно разбираюсь в правительственных делах, во всякой экономике, да, если честно, мне и не интересно особо, но я знаю одно: для меня, маленького гражданина этой страны, федеральное правительство – сплошь унылые коридоры и долгое сидение под дверью. Чем больше у
62
Оуэн Робертс (1875–1955) – один из «девяти стариков», членов Верховного суда. В 1937 г., при рассмотрении в Верховном суде вопроса о конституционности минимальной заработной платы, Робертс отдал решающий голос за ее конституционность. Это, с одной стороны, помешало президенту США Франклину Делано Рузвельту провести через Конгресс закон, который позволил бы ему назначать в Верховный суд дополнительных судей (что требовалось Рузвельту для получения одобрения законов «нового курса»), а с другой – стало завершением 40-летнего периода, когда Верховный суд систематически не признавал конституционными попытки государства регулировать бизнес.
Отец выпрямился в кресле и рассмеялся.
– Я же сказала, что ничего в этом не смыслю.
– Милая моя, ты так рьяно ратуешь за права штатов, что рядом с тобой я просто либерал рузвельтовского толка.
– Ратую за права штатов?
– Теперь, когда я настроил уши на восприятие женской логики, могу сказать, что наши с тобой убеждения очень схожи, – сказал Аттикус.
Хотелось вытравить из души все, что она увидела и услышала здесь, уползти в Нью-Йорк, оставить себе лишь память об отце. О нем, о Джиме, о себе, о тех временах, когда все было просто, а люди не лгали. Но она не могла допустить, чтобы отец вступил с нею в сговор и избежал суда. Да еще сдобрить все это лицемерием.
– Аттикус, если ты веришь в это, почему не поступаешь по справедливости? Как бы отвратителен ни был Верховный суд, он сделал, что должно, он положил начало…
– Иными словами – если Верховный суд сказал, мы должны взять под козырек? Нет, моя дорогая! Я рассуждаю иначе. И совершенно напрасно ты думаешь, что я, отдельно взятый гражданин, подчинюсь. Ты сама сказала, что в этой стране только одно выше Верховного суда – и это Конституция.
– Аттикус, мы друг друга не слышим.
– Ты чего-то не договариваешь. О чем ты?
Темная Башня. Чайльд-Роланд к Темной Башне пришел. Мы учили это в школе. Дядя Джек. Теперь я вспомнила.
– О чем я? О том, что я не в восторге от того, как они это сделали, и «не в восторге» – это еще очень мягко сказано, я в ужасе от того, как они это сделали, но они должны были это сделать. Аттикус, пришла пора поступить по справедливости.
– По справедливости?
– Именно, сэр. Пора дать им шанс.
– Неграм? А у них его нет?
– Да вот нет, представь себе.
– И что же, скажи на милость, мешает любому негру в этой стране пойти, куда хочется, и заниматься, чем нравится?
– Это вопрос с подковыркой, и ты это отлично знаешь! Меня так тошнит от этой двойной морали, что…
Он уколол ее, и она дала понять, что почувствовала укол. Не удержалась.
Атгикус взял карандаш и постучал им по столу.
– Скажи-ка мне, Джин-Луиза, – сказал он. – Тебе никогда не приходило в голову, что если в рамках одной цивилизации рядом живут люди отсталые и люди передовые, социальной Аркадии быть не может?
– Ты сбиваешь меня, Аттикус, речь не о том, давай пока социологию сюда не вмешивать. Приходило, приходило, но, знаешь, мне доводилось слышать и кое-что иное. Есть одна формула, и она вживлена мне в самый мозг. Звучит так: «Равные права – всем, особые привилегии – никому», и для меня значит именно и только это. А не то, что карту с верха колоды сдают белому, а с низу – черному. И…
– Что ж, давай
взглянем под таким углом, – сказал отец. – Ты не станешь отрицать, что наше чернокожее население – отсталое? Ты это признаешь? И все смыслы слова «отсталость» ты понимаешь, не правда ли?– Да.
– И ты отдаешь себе отчет в том, что на Юге подавляющее большинство их неспособно в полной мере разделять ответственность, неотъемлемую от гражданства, и сознаешь, почему так?
– Да.
– И несмотря на это, желаешь предоставить им все права гражданина?
– Черт возьми, ты все с ног на голову переворачиваешь!
– Черта не зови, не поможет. А лучше вдумайся: на другом берегу, в округе Эбботт, сущее несчастье – тамошнее население на три четверти состоит из негров. Избиратели – пятьдесят на пятьдесят: скажем за это спасибо тамошней крупной школе. Что произойдет, если убрать ограничения? А вот что – округ не сможет содержать полный штат своих служащих, потому что если голоса негров постепенно перевесят, все кабинеты во всех ведомствах займут чернокожие…
– Откуда такая уверенность?
– Дорогая моя, ну подумай сама. Когда они голосуют, то голосуют гуртом.
– Аттикус, ты напоминаешь мне того старого издателя, который послал газетного художника освещать Испано-Американскую войну: «Ты только давай картинки, а уж остальное – мое дело» [63] . У тебя цинизма не меньше.
– Джин-Луиза, это не цинизм, а попытка представить тебе истину в неприкрашенном виде. Нужно видеть то, что есть на самом деле, – как и то, что быть должно.
63
По легенде, так в 1897 г. американский медиамагнат Уильям Рэндольф Хёрст (1863–1951) ответил художнику Фредерику Ремингтону (1861–1909), работавшему в тот период на New York Journal, на телеграмму с Кубы: «Войны не будет».
– Почему тогда ты не показал мне, что есть на самом деле, когда я еще сидела у тебя на коленях? Зачем так неосмотрительно читал мне книги по истории и рассказывал о том, что, мне казалось, для тебя было важно? Почему не объяснил, что все это за забором с надписью «Только для белых»?
– Ты непоследовательна, дитя мое, – мягко заметил Аттикус.
– Это еще почему?
– Ты поносишь Верховный суд на чем свет стоит, а теперь как будто выступаешь от имени Ассоциации.
– Черт возьми… Дело не в неграх. Да, те добились заключения Минюста [64] , и Бог бы с ними, я зверею не из-за этого. Я просто вне себя от того, как обходятся с Десятой поправкой. Негры…
64
В декабре 1952 г. Министерство юстиции подало в Верховный суд свое заключение по делу «Браун против Совета по образованию», в котором подчеркивало, что существование сегрегации сильно подрывает позиции США на международной арене.
…Второстепенны на той войне, которую мы ведем сейчас… на твоей персональной войне.
– И что же – ты вступила в Ассоциацию по всей форме?
– Как ты мог подумать такое!
Аттикус вздохнул. Резче обозначились складки у губ. Пальцы с опухшими суставами повертели желтый карандаш.
– Джин-Луиза, – произнес он. – Давай я сразу кое-что тебе скажу со всей возможной прямотой. Человек я старомодный, но в это верю всей душой. Я – демократ джефферсоновского толка. Знаешь, что это такое?
– Ух ты, а я думала, ты голосовал за Эйзенхауэра. А Джефферсон, мне казалось, был светоч Демократической партии.
– Я тебя оставлю на второй год! У Джефферсона с демократами общего лишь то, что они вешают его портреты на своих банкетах. Джефферсон считал, что право быть гражданином так просто не дают и не берут – человек должен его заработать. Избирательное право, по мнению Джефферсона, не предоставляется человеку исключительно в силу того, что он человек. Этого мало – надо еще быть ответственным человеком. Право избирать и быть избранным – бесценная привилегия, завоеванная человеком при экономической модели «живи и другим жить не мешай».