Поймать лаптем удачу

— Не пила, что ли, никогда?

— Не-а… — махала я головой, допивая до дна воду.

— Вот тебя как приспичило! Тогда закусывай, а то быстро упадешь, с кем я пить буду?

Мы закусили и ещё налили мартини. Любовь Петровна сказала:

— Я надеюсь, ты не поверила Светке? Во всю эту чушь, что она несла…

— Нет, — успокоила я её. — Я ничему и никому не верю. Я даже себе не верю. Потому, что оно меня не слушается. — Постучала я по сердцу. — И живёт по своим законам. — О-о! Меня понесло, но я уже не могла остановиться. — Я не понимаю его, то он меня целует, то не хочет со мной спать! То меня спасает, то в меня стреляет. Да что ему надо?! Я же сказала, что всё ему отдам! Я не подозреваю его. Или как сказать? Не подозревала вчера. А… Сейчас не знаю…

Я опять выпила, и жареный сыр целиком засунула себе в рот. Любовь Петровна повторила всё, что сделала я, и показала указательным пальцем — продолжай.

— Я была готова ему отдаться, а он… Он гей!

Я заревела.

— Не гей он! Маринка увидела, что сын мой к нему переехал после ссоры с женой, и выгнала. Ей сволочи, типа Светочки Зайцевой, сказали, что за Алёшенькой охотится киллер. Маринка задурила, и довела себя до больницы. А Светочка пустила слух, что Алёша и Миша — геи. Что, мол, Маринке из-за этого плохо стало. Зайцева не знает, что Марина сестра мне, а Алёша сын, то бишь, Миша — племянник мой любимый. А я ей и не говорю. Зато знать буду, что она ещё придумает. Интересно ведь, правда? — подмигнула она мне и налила ещё мартини в фужер.

— Вы и есть мама майора Петрова?

Даже странно, что мой мозг еще работал.

— Подполковника Петрова! Вот за сынишку и выпьем!

— Хорошая вы мама!

— А то!

Я не помню, что я ей ещё рассказала и как очутилась в такси, но опомнилась, когда стояла, как в старые добрые времена, у дверей коммуналки и думала, куда я дела ключи, и где моя сумка? Дверь передо мной сама открылась, и я уставилась на двух красивых девушек, которые были похожи на модели.

— Простите… Я тут ключи забыла… Да и не помню где…

— Вика, ты?!

— Сереж, а откуда у неё ключи от твоей квартиры?

— Сережа! — крикнула радостно я, когда его увидела. — А кто они?

— Э… э… Девочки, вы идите, я вам завтра всё расскажу. А ты где так наклюкалась?

Похоже, это он спрашивал у меня. Он буквально затащил меня в свою комнатушку, в которой я ни разу до этого момента не была.

— Я в свою комнату пойду! — хотела вырваться я.

— Вика, ты здесь давно не живёшь! Ты живёшь у Маши! Забыла?

Я смутно помнила, что да — знаю Машу. Но вот после этого — моя память даёт сбой. Я помню, что обиделась на Гущина до слёз. Хотела уйти от него, а он не пускал. Поил насильно чаем. И всё — яма. Точнее — сон.

Глава 8.1

Признаться честно, все случившееся за последнюю неделю мне казалось страшным сном. Я видела произошедшие моменты из своей жизни в смешанном порядке. Видела того, чего не было. Например, как я танцевала на столе, а потом прыгала в толпу ребят из параллельной группы в ПТУ. Потом, что я раздевалась при Гущине, приставала к нему, пока он не скрутил меня одеялом… Полный бред! Дальше мне снилась пустыня, которая была больше похожа на заброшенную помойку. Лето, знойное солнце. Мне очень жарко. Я иду в майке и в шортах. В руках моих пистолет, и я знаю, что за мной гонятся. А я не вижу, где на этой пустынной помойке можно спрятаться. Хоть в песок с загнивающим мусором зарывайся! Тут я слышу, как кто-то ко мне бежит, но от зноя и распылённого в воздухе песка я не вижу, кто это. Направляю на него пистолет и хочу выстрелить, но не решаюсь, пока не пойму, в кого я хочу выстрелить. Мне страшно, но и решиться убить неизвестного я не могу. Наконец фигура парня проясняется, и я понимаю — это Михаил Высоковский. Он улыбается, а я, радуясь, обнимаю его. Потом мы с ним повсюду слышим шаги и понимаем, что нас окружили. Появляются фигуры мужчин, и я начинаю одного за другим «валить» их. У меня заканчиваются патроны, из нападавших остаются только трое, один из них стреляет в меня, но Миша успевает меня загородить своим телом и падает. Я понимаю, что его убили и хочу руками придушить того, кто это посмел сделать, но ребята рассыпаются в разные стороны, и я остаюсь над трупом Михаила одна. Понимаю, что для него сделать уже ничего не могу. Меня охватывает такое отчаяние, что я просыпаюсь от того, что реву в голос.

— Вика, да что с тобой? Когда же ты проспишься? — услышала я сонный голос Гущина.

Я привстала и хоть не могла поверить, что это был сон, ответила:

— Его убили, а я поделать ничего не смогла.

Да, голос точно принадлежал не мне. Я таким сиплым басом не говорю. Гущин отвернулся от ноутбука и спросил:

— Кого — его?

— Выс… Высоковского, — прошептала я. И стала вспоминать, где я и почему?

— Так мы его уже давно похоронили. И хватит о нём убиваться. Пить хочешь?

— Да. Но я про Мишу…

— А! — Гущин хитро засмеялся и кинул мне бутылку минералки. — Это не справедливо, право! Ты же сама его хотела прикончить, а тут тебя опередили.

Убить? Я немного стала припоминать фуршет. Да, я его сама поцеловала, а он мне сказал, что он целовался со мной назло Зайцевой. А потом в меня стреляли, и я увидела Михаила, как он направлял на меня пистолет. Потом… Потом Людмила или… Лидия? Нет. Любовь Петровна, мать подполковника Петрова. Я с ней напилась.

— Не-е-ет! — простонала я.

А Гущин засмеялся.

— Неужели всё помнишь?

— Нет! — Я упала на подушки. — А я что, на работу не пошла? — с болью в сердце подумала я вслух.

— Сегодня суббота. Офисы не работают по выходным, — отозвался Гущин. — Ты дальше будешь спать или в ванну пойдёшь?

— Можно я умру?

После такого вопроса Сережа встал и подошёл ко мне.

— Значит протрезвела. — Он сдернул с меня одеяло, и я увидела, что сижу в ядовито зеленой футболке. — Вика, если сама в ванну не пойдешь, то я тебя отнесу.

— Ты офонарел!

Я потянула одеяло на себя. Мне хотелось вспомнить, каким образом я оказалась в комнате у Гущина? А для этого мне надо ещё подремать.

— Вика! А ты себя хотя бы видела? Ты думаешь, мне легко смотреть вот на такое?

Сережа мне в руки сунул квадратное зеркало. Я машинально взглянула на себя и чуть не заорала от страха. На меня смотрел чёрт, ей-богу! Вся косметика была размазана по лицу. Причёска взбилась в подобие гнезда. Я мигом помчалась в ванную комнату. Гущин, посвистывая, поплелся за мной и постучался.

— Вик, а Вик? А у меня была такая же реакция, когда ты набросилась на меня.

— Я тебя не слышу.

Я включила воду и думала: «Лучше не думать про то, что он говорит».

— Вик, а ты всё-таки не отменила свое желание обнажиться передо мной?

— Гущин, заткнись!

— Если тебе сменная одежда не нужна — я тебя в комнате дождусь. Только скажи заранее, мне тоже раздеться? И еще, ты мою зубную щётку не бери. Пальцем рот почистишь.

Я не стала дослушивать его бред и открыла дверь. Он стоял со сложенным новым комплектом белья, даже нераспакованым.

— А одежда? — спросила я, и сердце сжалось.

Вся моя одежда — это вечернее платье Рубиновой. Его-то мне совсем не хотелось надевать. Гущин снял с плеча свой спортивный костюм.

— Футболка в пакете.

Я вырвала вещи и захлопнула дверь. Мне было дико стыдно перед ним. Как он вообще меня с таким грязным лицом пустил на свою кровать?! Вот я бы даже на порог дома его не пустила. Нет, надо мне пересмотреть свои приоритеты. Если и выходить замуж, то только за Гущина. Только я терпеть не могу его едкие колкости!