Поймать свободу

Эйфория от поедания мороженого длится недолго. Как только хвостик от рожка исчезает во рту, приходит четкое осознание: мне еще больше часа придется топать на своих двоих через весь город. Достаю из кармана телефон, на экране светятся оповещения о комментариях на сайте. Уже собираюсь открыть его, но вовремя замечаю стремящийся к нулю уровень заряда батареи. Прочитать комментарии или послушать музыку в пути? Выбор очевиден. Подключаю наушники и выбираю любимый плей-лист. Слух ласкает завораживающая мелодия, а после в ритм вступает неземной голос с легкой хрипотцой:

«Прицел! Я на взводеИ просто взбешен!И ночь полыхаетИ душит огнем!И все исчезаетНад бездной огня.Сжигает, сжирает,Калечит меня!С другим, не со мною!И замкнутый круг!Плевать! Я доволен!Не надо подруг!»

Это одна из последних песен Гратиса, которую он выпустил перед долгим перерывом, моя любимая. Хотя кого я обманываю? Они все любимые. Чувствую накал эмоций в каждой строчке, посыл ускоряет биение сердца. Проживаю каждую ноту, не в силах отделаться от ощущения, что этому по всем пунктам сильному парню нужна поддержка, но он никогда ее не попросит.

Как же я его понимаю. Слушая треки Гратиса, я все больше убеждаюсь, что мы похожи. Не в том смысле, что наши жизни зеркально отражают друг друга, а в том, что душевное состояние, с которым мы живем, одного цвета и градуса.

«Гратис» в переводе с итальянского, если верить гугл-переводчику, значит «бесплатный, безвозмездный, беспрепятственный, свободный». И пусть я перевела его псевдоним, до сих пор не могу понять, какой смысл он несет. Чего хочет певец? Освободиться? Или он уже как птица в бескрайнем небе? Море загадок, которые я очень хочу разгадать.

«Остался один!Но ведь мне не впервой.Ломало и гнуло,Но все же живой!И все еще дышитУпрямая грудь,Каленым железомПытаясь вдохнуть.Без лжи обещанийИ клятвы навек,Я все еще здесь,Я стальной человек!»Стихи Елены Курочкиной

Последняя высокая нота, мощная инструментальная поддержка. В груди взрывается фейерверк эмоций, ладони сами сжимаются в кулаки в приливе силы и стойкости. Вот какой должна быть музыка: вдохновляющей, залечивающей раны, заставляющей чувствовать себя живым, а не убивающей мозг глупыми шаблонными фразами.

Включаю следующий трек, представляя, что нахожусь в компании доброго друга, который изливает мне душу, при этом не забывая о моей. Идеально. Дружба и должна быть такой: тебе не нужно притворяться, тебя всегда поймут и выслушают. Легкий укол в районе груди напоминает о прошлом, но усилием воли гоню прочь это чувство. Лучше я проведу время с голосом человека, который кажется близким, несмотря на то что мы даже не знакомы, чем буду ковырять старые раны.

Когда я подхожу к старенькой трехэтажке, на улице уже совсем темно. Возле подъезда под фонарем стоит компания молодых ребят с бутылками в руках. Громкий смех разносится по двору, и я передергиваю плечами. И что им опять нужно? Снова Сашку поджидают?

– Кто последний? – спрашиваю я, вынимая из уха наушник.

– Чего? – переспрашивает самый глухой.

– Говорю, на фига вы здесь очередь образовали? Пятерки на халяву раздают?

– Девочка, иди куда шла!

– Так я и пойду, когда вы от двери отойдете.

– Ты здесь живешь?

– Нет, просто решила в подъезде посидеть.

– А ты че такая дерзкая? Бесстрашная? – ухмыляется прыщавый паренек с грязной челкой.

– Какая школа? – спрашиваю я, задирая нос.

– Чего?

Словарный запас у ребят, конечно, скудноват. Ну ничего, я умею доступно объяснять.

– В какой школе учитесь? На учет вас ставить будем.

Все четверо переглядываются, и отвечает тот, который не в ладах с шампунем:

– Не гони, малявка! Какой еще учет? Тебе самой лет четырнадцать.

– Да-а-а? – широко улыбаюсь я и достаю телефон из кармана. – Сейчас посмотрим.

Набираю номер горячей линии мобильного оператора, немного отступая. Парни застывают в недоумении.

– Петр Степанович, я тут вам еще компашку нашла, – громко произношу я, заглушая автоматический голос из трубки, предлагающий узнать баланс. – Класс десятый, пиво пьют у подъезда. Ага, в следующем дворе от вас. Хорошо. Жду.

Сбрасываю звонок и складываю руки на груди, поигрывая бровями.

– Ты че, дура?!

– Валим, пацаны!

Парни убегают, побросав бутылки. Кричу им вслед, чтобы придать ускорения, и едва сдерживаю смех:

– Вон они! Туда побежали! Скорее!

Через минуту во дворе повисает приятная вечерняя тишина. Вздыхаю и собираю мусор, оставленный мелкими хулиганами. Вхожу в подъезд и на втором лестничном пролете встречаю побледневшего Сашку.

– Спасибо, Лиль, – стыдливо произносит он и нервно поправляет очки.

– Сань, это уже второй раз за месяц. Что происходит?

– Ничего, – отвечает он, опуская голову.

– Ладно. Захочешь, сам расскажешь. Просто помни, что я не всегда буду появляться в нужный момент. Жаль, конечно, но я не Бэтмен.

– Я знаю. Еще раз спасибо, Лиль.

– Не за что. – Прохожу мимо паренька и ерошу рукой его мягкие светлые волосы. – Маме привет передавай.

– Ага. А ты бабушке.

– Ага.

Квартира встречает меня тихим бормотанием телевизора. Заглядываю в гостиную, Ба мирно спит на диване, сложив руки на вздымающемся животе. На носочках подкрадываюсь к ней и беру в руки пульт.

– Я слушаю, – внезапно произносит Ба.

Подпрыгиваю на месте, поперхнувшись воздухом.

– Ба! Я чуть от страха…

– У нас есть горячая вода, помылась бы, – сонно улыбается она. – Как твои дела? Как прошел день?

Качаю головой, присаживаясь на край дивана. Шутница!

– Нормально. Ничего необычного.

– Верится с трудом. Ты какая-то замученная.

Натягиваю улыбку и ухожу от ответа:

– Ты тут как? Ужинала?

– Все хорошо. Ужинала и тебе оставила. Котлетки на плите.