Позади Москва
Шрифт:
Сразу после этого она с неодобрением подумала о том, что бронежилет, каска, автомат и патроны совершенно не делают ее солдатом, а вот двигаться под грузом всего этого она почти не сможет. Даже просто вылезти из машины будет проблемой: ноги уже начали затекать, а им еще неизвестно сколько ехать.
– Лейтенант! – позвала она неожиданно для самой себя.
Сидевший наискосок от нее «санинструктор» перевел на нее тупой взгляд.
– Ты с каких краев?
Тот ответил не сразу, и Вика как-то вдруг совершенно четко поняла, что он сейчас думает. Выбирает как ответить: резануть, что на «ты» рядовые к лейтенантам обращаться не должны, или… Ну, не дурак, наверное. Они в одном взводе, и оба по факту рядовые стрелки. СВД, судя по всему, уплыла в далекое никуда: кто теперь вспомнит о
– Местный.
Лейтенант снова отвернулся, но Вика видела, что он все равно ждет продолжения разговора. Двигатель «ЗиЛа» ревел так, что разговаривать было непросто, почти как в метро. Интонаций в голосе не чувствовалось совсем, но хотя бы что-то слышно без крика.
– А работал где? Я никогда не спрашивала.
– В больнице. Терапевтом.
На это Вика не знала, что ответить, профессия не показалась ей особо гламурной. Но она как бы с пониманием покачала головой, и этого хватило.
Сидящий слева от Вики мужик постарше их обоих начал рассказывать какую-то длинную историю про то, как у одного его знакомого сын косил от армии как раз через больницу. По его словам, купить докторов было дешевле, чем военкомов. В ответ на это еще один мужчина начал рассказывать другую историю, давностью в несколько дней. Неожиданно похожую на страшилку с вечерних посиделок в палате детского летнего лагеря – Вика еще не забыла, как это бывает.
– …И вот мамаша орет прямо на военкома, а сынок молчит и только вздрагивает. Ладно бы она за ручку его привела, но тогда какой смысл был бы вообще приходить? Повестку в унитаз спустила, и свободны… А так он сам пришел, и она бегом за ним, сечете? Сначала на сына наорала, что он идиот и дебил, потом на всех остальных нас, кто в коридоре стоял и на этот театр пялился, что мы все тоже дебилы… А потом и на вышедшего военного. Чего только не обещала: и «американцы придут – вас первых на сук вздернут», и «всех вас, быдло, уничтожить надо, чтобы людям жить не мешали», и все такое на полную катушку.
– И что?
Врач выглядел напряженным, это как минимум. Что-то этот рассказ в нем затронул, личное. Хотя прошлый, про использование в довоенное время больничных справок для «отмазок» он прослушал спокойно. Сам, конечно, такое видел.
– Не поверите.
– Ну?
– Офицер спокойно достал пистолет, направил на нее и спрашивает: «А сам ты что думаешь, парень?» Тот все молчит, а баба вообще взвилась. Визжит, подпрыгивает, голос уже срывается. И как она «За все ответите, гады! За все!» провизжала, тут и…
Он замолчал и посмотрел на соседей, выдерживая паузу. Станиславский, блин.
– Мозги на стену. На плакаты со счастливыми и мужественными воинами, ага. Она как сноп рухнула. И тишина тут же, аж в ушах звенит. Все на тормоз нажали, стоят, не верят. Парень бледный на колени упал, мамку тормошит. Из кабинетов сто человек повыскакивали: офицеры с оружием, доктора чуть не с молоточками, призывники в обалдении, ясное дело.
Все слушающие его обменялись взглядами. Каждый, вероятно, примерял такое на себя.
– А дальше что?
– Не знаю, – честно признался рассказывающий. – Этого я уже не видел. Я на всякий случай подальше ушел. Черт его знает, что парень дальше мог сделать. С одной стороны, эта сука сама напросилась, с другой – все-таки мать…
– Народ слишком долго привыкал, – неожиданно хрипло сказал врач. – К безнаказанности. Крикнет веселый джигит в блоге или прямо на улице: «Давайте скорее резать русских ублюдков!» – и на него менты разве что с тоской посмотрят, это не про него статья писана… И про «скорей бы пришли и порядок навели» – тоже уже привычная вводная.
Он замолчал. И как ни странно, замолчали и все остальные. Вика задумалась на ходу. Тряска почему-то перестала чувствоваться, а вес груза на коленях стал почти привычным. Мурашки в отдавленных ногах бегать перестали, уже хорошо.
Она думала о сказанном только что и о жизни «вообще»: о матери, об отце. Довольно долго думала о доме. О том, во что может превратиться их дом уже через несколько дней. В свою способность и способность ее недоученных товарищей отвратить это хотя бы на миг ей не верилось. Каково, интересно, это будет? И что будет
после того, как наступающие враги проедут через то, что было ими: ею, соседями по лавке внутри несущегося по Кольцевой «ЗиЛа», рядовыми и офицерами? Что они сделают с городом и со страной вообще? Снесут городские кварталы, методично передушат в концлагерях все население, раздадут земли своим? Это звучало бредово. Такие штуки не писали даже в газете «Правда», целиком составленной из бреда больных на голову людей. Но как-то же будет? Они же не просто так приедут на своих танках и бронемашинах, смешают с землей армию России, на треть состоящую из людей, в жизни ни из чего не стрелявших, перетопят корабли и катера, посбивают поднявшиеся в небо самолеты… Они же делают это для чего-то? Рискуя собой, тратя деньги в невообразимых для ее головы масштабах. Ради того, чтобы принести им свободы и права во всем их ассортименте, да? Не смешите меня, уж этот тезис не работает даже с такой дурочкой, как она.Вика криво ухмыльнулась и в полумраке увидела эту ухмылку одновременно на нескольких лицах, как в зеркале. Это было неприятно и даже страшно. Они все выглядели как психически больные, как персонажи какого-то не самого дорогого фильма, приближающиеся к недоброму месту. Герой, второй герой, шут, шустряк, красавица, дурнушка… Что там еще бывало? И какая-то гадость начнет их сначала пугать, а потом убивать, и по отдельности, и попарно. Причем сначала будет непонятно, что это – в этом и есть интрига, – а потом будет вроде бы все понятно, но все равно ничего не сделаешь. И выживет или «второй герой», или, как ни странно, «дурнушка». А потом будет вторая серия, правда?..
Грузовик снова начало трясти и раскачивать, и сидящие ближе всех к корме ребята снова заглянули под тент. Они проезжали какое-то место, но на этот раз прозвучавшее название населенного пункта никому ничего не сказало. Затихший было разговор начался вновь, но почему-то приглушенными голосами. Все будто вжали головы в плечи. Кто-то позади, в тени прочих голосов, звучно выговорил несколько матерных слов подряд, и это было так не к месту, что даже удивительно. Другой «кто-то» неожиданно начал напевать, и через секунду Вика узнала голос: да, тот же. Который всегда поет. Голоса снова утихли, и она узнала песню «Ticket to ride» из альбома Битлов, называвшегося «Help!», который с четырьмя синими фигурами на обложке. Символично, чего уж.
Водитель «ЗиЛа» дал по тормозам так неожиданно, что они все повалились друг на друга. Удержаться было невозможно: на торможении тяжелую машину повело вбок, а они сидели не лицом и не спиной вперед, а боком. Сорвавшуюся с сиденья Вику чувствительно приложило скулой о чей-то бронежилет и тут же откинуло назад, забросав сверху своим же грузом. Оглушенная, она начала барахтаться, как перевернутый на спинку жук, пытаясь разгрести все с себя и нащупать опору, но раз за разом натыкаясь на чьи-то ноги. Поднялся непонятный, неразличимый крик. Судя по всему, случилось как раз то, чего она так опасалась с первой минуты в этом закрытом со всех сторон тентом кузове. Им нужно было выпрыгивать, а она была беспомощна под всем этим весом.
Вика начала вопить без слов, в полной панике, и тут как-то одновременно стало светло, она увидела прямо перед носом поданную руку, вцепилась в нее и тут же оказалась вздернута вверх.
– Спасибо… – хрипло буркнула она, не узнав стоящего перед ней лицом в сторону тени человека. Тот не ответил, а освободил руку и ухватился за собственную охапку груза: автомат, вещмешок, бронежилет, каску на вытянутом по-максимуму ремне.
– Оглохла? Из машины!
Несколько солдат, сидевших ближе к кабине, уже перелезли через скамейку и прыгали наружу, а она все копалась. Чертова коробка с консервными банками, намозолившая ей ноги уже час назад, теперь никак не давалась в руки, выскальзывала. Снова услышав ругань в свой адрес и выругавшись сама, Вика наконец подхватила ее и рывком подкинула к самому подбородку. Неуверенно протиснувшись между кузовных скамеек, она оказалась последней, да еще чуть не вывалилась наружу, потому что не увидела, куда поставить ногу на последний шаг. Удержавшись, кинула коробку вперед, в протянутые руки, и тут же спрыгнула сама, лязгнув всем железом одновременно.