Пожалуйста, не бегите по эскалатору

Я выше этого. Поэтому шансов у меня намного больше. Ну и ещё я очень умный. Думаете, нескромно так говорить? Ну, я такой, говорю, что думаю.

Через неделю после того, как Крэзи упала с эскалатора, она снова появилась передо мной. Я не мог заставить себя отвести от неё взгляд. Она не бежала, спокойно стояла, крепко держась за перила. Не заметить её было сложно, хотя в этот день она выглядела скромнее, чем когда-либо. На голове отрос короткий ёжик, поэтому затылок не сверкал, как обычно, в свете ярких высоких ламп. Судя по совсем уж маленькому росту, обувь на ней была без каблуков. Пальто спокойного серого цвета. Как будто она – обычная девчонка, а не Крэзи. Чудеса.

Она была всё ближе. Я рассмотрел её макияж, неяркий, обычный. Серьги, всё те же – огромные и блестящие кольца. И сумка та же, которую я положил ей на носилки.

Я изучал её и понял, что она так же пристально изучала меня. Надо же, обычно девушки смущались под моим взглядом. Но не она. Её взгляд был, казалось, таким же, как у меня, бесстрастным. Только на мгновение она отвела глаза, когда шагала с нижней, ставшей плоской, ступеньки, на неподвижный пол. Правильная предосторожность.

Когда она снова посмотрела на меня, я был от неё всего в двух метрах. На её голове справа виднелся большой квадратный пластырь, левая рука была загипсована до локтя. Легко отделалась!

Она спокойно подошла к будке, открыла дверь, улыбнулась, наклонила немного голову набок:

– Твой урок усвоен, Крэзи, – сказала она, – не стоит бегать по эскалатору.

Я внимательно на неё посмотрел:

– Ты сказала «Крэзи»?

– А… – она хмыкнула, – я так тебя прозвала, Крэзи… ну это значит…

Я кивнул:

– Я прозвал тебя так же. Смешно.

Я понял, что самое время улыбнуться. И старательно растянул губы как можно шире. Когда нужно, я умел быть почти милым.

ГЛАВА 7. –ЛИ-

Все люди, как люди. А со мной всё время случается какая-то ерунда. Сколько народу ежедневно бегает по эскалаторам? Тысячи? Миллионы? А сколько из них с него падают кувырком? Лично я за долгие годы поездок в метро видела только одного, он был пьяный в сосиску и аккуратно съехал пару метров на пятой точке.

Меня приложило по полной программе. Впрочем, врачи в больнице сказали, что я ещё легко отделалась: перелом руки, гематома размером с ладонь на животе и пять швов на голове. Но это только звучит страшно, врачи говорят почему-то пять швов, на самом деле шов один, стежков пять.

А вот сотряс у меня не нашли, как ни искали. Может, нечего было сотрясать? Я порой сомневаюсь, есть ли в моей голове мозг. По-моему, только ягодный компот. Иначе бы я придумала, как жить нормально. Не работала бы официанткой, не жила с больной бабкой. И не бегала по эскалатору, чтоб позлить придурка в стеклянной будке.

И ладно бы ещё я на него запала, так ведь нет, просто скучно было. Каждый день двенадцать минут до метро, три минуты на эскалаторе вниз, семь остановок в третьем вагоне, выход через вторую дверь, две минуты на эскалаторе вверх, шесть минут до кафе, семь минут на переодевание. И наконец: «Добрый вечер. Меня зовут Камилла. Я – ваш официант. Обращайтесь, пожалуйста, по любым вопросам».

В больнице я провела в итоге полтора дня, меня боялись выпускать раньше, наблюдали, а я и не возражала. Обошлись в кафе без меня, а бабку мою соседка лишний раз навестила: накормила, тряпочкой протёрла, спать уложила, норм. У нас с ней в любом случае договорённость: пока я учусь и работаю, она забегает её проведать, ну, и выполняет какие-то капризы: подать утку, поджарить тост, подогреть чай до сорока пяти градусов.

В больницу мне, конечно, никто не звонил. Да я и не ожидала. Родителям я не сообщала, перебьются, нужна мне их притворная забота. «А ты как? Ой, как же так! Ты там точно справишься? Одна? А бабушка?» Ненавижу фальшь. Зачем спрашивать, если всё равно ничего делать не планируешь? Или что, они из Америки приедут меня навестить в больничке? Да ни фига!

Даже когда бабка бедро ломала в прошлом году, не зашевелились. «Мы посчитали, во сколько нам обойдутся срочные билеты, – верещала мама, – это немыслимая сумма, – Камилл, давай мы лучше сиделку классную ей наймём на эти деньги!»

Много она понимает. Как будто чужая сиделка будет ухаживать за больной старухой, как родная внучка. Знаю я, насмотрелась тогда в больнице!

Ничего, я справилась. Даже академический отпуск брать не пришлось. Деньги нам тогда ещё родители посылали, я не работала до 18 лет. Те полгода они нам побольше переводили, не обеднели, надо думать.

Но, как только бабка поправилась, я вернулась к учёбе, а через месяц на работу устроилась и деньги у них брать перестала. Нам чужого не надо.

«Камилла, зачем тебе работа? Учись спокойно! – периодически заводит свою песню мама, – мы вам вышлем сколько надо!» Знаем-знаем, проходили. Через две недели она предложит мне перевестись на заочное какого-то калифорнийского колледжа: «Я уже всё узнала, тебя нужно только связаться с ними и выслать сканы документов». А ещё через две недели поинтересуется, не надумала ли я их навестить: «Есть билеты, с двумя пересадками, очень удобными».

Но я этого не сделаю. Они собирались бросить бабушку. А я в этом участвовать отказалась. Все немногие друзья, что у меня тогда были, стали смотреть на меня, как на умалишённую. Отказалась от Штатов, осталась с пенсионеркой. До сих пор помню слова Юли, одноклассницы: «Ты такая невозможно правильная. А может, и вообще… святая». Дружбы у нас с ней после этого не сложилось.

Но что-то я отвлеклась. Родители мне не звонили, потому что ничего не знали, а бабка… она вообще… уже мало что понимает. Узнаёт меня через раз. В общем, неважно это. Я и сама прекрасно провела время в больнице.

А потом дома. Оказывается, в гипсе очень неудобно мыть пол и вообще невозможно менять постельное бельё. И вот тут до меня дошло, что с работы в кафе меня попросят. Ну, не будут они ждать, пока у меня кости срастутся, а носить поднос одной рукой нереально. Формально меня, конечно, уволить не могут, но хозяина нашего кафе мало волнуют формальности, он придумает, как меня выставить за дверь без копейки.

С этими мыслями я и ехала на разговор на работу. На том же эскалаторе вниз. Только теперь уже, крепко держась. Та ещё задачка – правой рукой ухватить перила слева. Вообще меня жутко злил мой гипс, пришлось надеть старые кеды, которые налезают с завязанными шнурками, штаны на резинке и пончо, которое принесла сердобольная соседка.

А главное, я не рискнула брить голову левой рукой. И рисовать стрелки на глазах. Кикимора какая-то, одним словом. Хоть вообще на улицу не выходи, пока гипс не снимут.

Примерно на середине эскалатора я заметила пристальный взгляд парня из стеклянной будки. Надо же, какой тяжёлый. Он смотрел на меня, сомнений быть не могло. Я спускалась всё ниже и ниже, так же, как и его взгляд.

«Не отвернусь, – подумала я, – даже не мечтай. Я тоже упрямая». Хотя это было тяжело. Он сверлил меня насквозь. Ни одной эмоции на лице. Ни тени улыбки, ни хитринки в глазах, ни изогнутой брови. Ничего. Только глаза, широко открытые и замороженные. Странный парень.