Пожалуйста, позаботься о маме

Помнишь, некоторое время назад ты просила меня рассказать о маме что-нибудь такое, о чем знала только я? Я сказала тогда, что не знала маму. Я знала только, что мама пропала. И теперь я могу сказать то же самое. Я не представляю, откуда она черпала свои силы. Ты только представь. Мама делала то, что одному человеку сделать не под силу. И, думаю, поэтому она все больше опустошала себя. И, в конце концов, превратилась в женщину, которая позабыла дорогу к своим детям. Я не узнаю себя, я кормлю детей, причесываю их и отправляю в школу, не в силах выкроить время для поисков мамы, хотя ее уже так давно нет с нами. Ты говорила, что я другая, совсем не похожа на современных молодых мам, что где-то глубоко во мне живет мамина частичка. Но, сестра, как бы там ни было, не думаю, что смогу стать похожей на маму. С тех пор как она пропала, я часто думаю: а была ли я хорошей дочерью? Смогу ли я сделать для своих детей то же, что она для меня?

Я знаю только одно. Я не смогу жить как она. Даже если захочу. Когда я кормлю детей, то часто ощущаю раздражение и тяжесть, как будто дети железными гирями привязаны к моим ногам. Я люблю своих детей и иногда думаю: неужели это я родила их? Но я не могу полностью посвятить им свою жизнь, как мама. Я могу многим пожертвовать ради них, отдать им свою кровь, если понадобится, но я не мама. Мне ужасно хочется, чтобы дети поторопились и поскорее бы выросли. Мне кажется, что из-за детей моя жизнь остановилась. Когда малыш немного подрастет, я отправлю его в детский сад или найду няню, а сама выйду на работу. Именно это я и собираюсь сделать, потому что хочу пожить своей жизнью. Когда я осознала, что на самом деле хочу этого, то задумалась, как маме удавалось полностью растворяться в детях, и обнаружила, что совсем ее не знала. И даже если предположить, что в ее ситуации она была просто вынуждена без остатка посвятить себя детям, как мы, ее дети, могли всю свою жизнь эгоистично отводить ей роль исключительно одной только мамы? И хотя я сама мама, у меня столько желаний и я хорошо помню то время, когда была девочкой и девушкой, я ничего не забыла. Тогда почему же мы думали, что роль матери — единственное настоящее призвание нашей мамы? Ей не представился шанс воплотить в жизнь свои мечты, ей пришлось самостоятельно бороться с трудностями того времени, с бедностью и тоской, она просто не могла изменить свою судьбу, и ей оставалось лишь из последних сил терпеть лишения и жить на пределе своих возможностей. Почему я никогда не задумывалась о том, что мама тоже может мечтать?

Сестра.

Мне хотелось зарыться лицом в ту ямку, которую я выкопала для ее деревца. Если я не могу жить как мама, как она сама могла желать себе такой жизни? Почему эта мысль ни разу не посещала меня, когда мама еще была с нами? Я ее дочь, но не могу и представить себе, какое одиночество она ощущала среди других людей. Как несправедливо, что она всем пожертвовала ради нас, своих детей, но никто так ее и не понял.

Сестра.

Ты думаешь, мы сможем снова увидеть ее, хотя бы ненадолго, побыть с ней хотя бы один день? Как ты думаешь, появится ли у меня еще один шанс понять маму и, послушав ее истории, попытаться утешить ее и разделить ее тоску по безвозвратно потерянным мечтам, похороненным где-то на забытых страницах времени? Если бы мне дали хотя бы пару часов, я рассказала бы ей, что любила все, что она создавала, что я любила ее и ее жизнь, которую никто не помнит. И я сказала бы, что уважаю ее.

Сестра, пожалуйста, не забывай о маме, найди ее».

Сестра, по-видимому, была не в состоянии попрощаться или поставить дату. На исписанных страничках виднелись высохшие пятна от слез. Твой взгляд на мгновение задерживается на этих пожелтевших пятнах, а затем ты складываешь письмо и убираешь в сумочку. Пока сестра писала письмо, ее младший сынок, должно быть, в этот момент ел крошки, найденные под столом, а затем подошел к ней и стал нескладно напевать детскую песенку, которая начиналась со слов: «Мама медведица…» — и тут же запутался. Твоя сестра, наверное, мрачно взглянув на ребенка, допела за него: «Очень стройная!» Малыш, которому было невдомек, что чувствует его мама, скорее всего, расплылся в улыбке и произнес: «Папа медведь…» — дожидаясь, когда она закончит стишок. И твоя сестра наверняка произнесла: «Очень толстый!» Она, возможно, просто не успела закончить письмо. Ребенок, пытаясь вскарабкаться вверх по ее ноге, возможно, упал и ударился головой об пол. Конечно же малыш разразился отчаянными рыданиями. А твоя сестра, увидев голубоватый синяк на нежной коже малыша, не смогла сдержать слез.

Ты убираешь письмо в сумочку, и страстный голос гида эхом раздается у тебя в наушниках:

— Самая яркая композиция этого музея — «Сотворение Адама» на потолке Сикстинской капеллы, которую мы посетим в самом конце. Целых четыре года Микеланджело висел на балке под потолком, работая над фреской, и спустя некоторое время его зрение настолько ослабело, что он перестал различать цвета и не мог читать в полутемном помещении. Фрески выполнены из известковой штукатурки, поэтому работу необходимо было закончить до того, как штукатурка затвердеет. Если бы они не смогли за один день выполнить работу, на которую при обычных условиях требовался месяц, штукатурка застыла, и им пришлось бы все переделывать. Микеланджело целых четыре года работал под потолком, и с тех пор его до конца жизни мучили боли в спине и шее.

Перед тем как сесть в самолет, ты позвонила отцу. После маминого исчезновения отец разрывался между Сеулом и деревенским домом, но весной он окончательно вернулся в деревню. Ты каждый день звонила ему утром, а случалось, и среди ночи. Отец снимал трубку после первого гудка, словно специально сидел у телефона в ожидании звонка. Он называл тебя по имени прежде, чем ты успевала открыть рот. Именно так всегда поступала мама. Она обычно в это время пропалывала клумбы в цветнике и, услышав телефонный звонок, говорила отцу: «Возьми трубку, это Чи Хон!» Когда ты как-то раз спросила ее, как она узнает, кто звонит, мама пожимала плечами:

— Я просто… я просто знаю, и все.

Оставшись один в пустом доме, без мамы, отец теперь сам научился с первого звонка распознавать, что это ты. Ты сказала ему, что, возможно, некоторое время не сможешь звонить, ведь из-за разницы во времени тебе будет трудно определить, спит он или бодрствует, а тебе не хотелось понапрасну его будить. И неожиданно отец, словно пропустив мимо ушей твои слова, пробормотал, что ему надо было разрешить маме сделать операцию по удалению гноя из носовых пазух.

— У мамы были проблемы с носом? — тихо спросила ты, и отец рассказал, что мама не могла спокойно спать, когда менялась погода — ее мучил кашель. Он продолжал:

— Это моя вина. Из-за меня у твоей мамы не хватало времени на себя.

В другое время ты сказала бы, что в этом нет ничьей вины, но в тот момент злые слова «Да, это твоя вина» сорвались с твоих губ. Отец тяжело перевел дух на другом конце провода. Он не знал, что ты звонишь из аэропорта.

— Чи Хон, — сказал отец после долгой паузы.

— Да.

— Твоя мама даже не снится мне больше.

Ты ничего не ответила.

Отец еще немного помолчал, а затем стал говорить о былых временах. Он вспомнил, что как-то раз они готовили лепидопа, которого прислал Хун Чол. Мама накопала редьки в огороде на склоне холма, отмыла ее от налипшей грязи и удалила зеленую ботву, очистила от толстой кожуры и порезала крупными дольками, а затем разложила на дне котелка и приготовила на пару лепидопа, который покраснел от множества добавленных в котелок ароматных специй. Мама выловила самый жирный кусок рыбины и положила в отцовскую миску с рисом. Отец плакал, вспоминая тот весенний день, когда они обедали, с аппетитом уплетая приготовленную мамой рыбу, и, насытившись, прилегли вздремнуть. Отец сказал, что тогда и не догадывался, что это и есть счастье.

— Я плохо относился к твоей маме. И постоянно жаловался на свои болячки.

Это действительно так. Отца или не было дома, или, вернувшись, он постоянно болел. Теперь он, похоже, искренне сожалел о своем поведении.

— Когда я начал бесконечно болеть, то же самое, очевидно, произошло и с твоей мамой.

Возможно, мама просто не могла поделиться, что ей очень плохо, потому что жалела больного отца? Заботясь о домочадцах, мама просто не имела права болеть. После пятидесяти лет отец стал принимать лекарства от давления, у него болели суставы и появились первые признаки катаракты. Незадолго до маминого исчезновения отец в течение года перенес несколько операций на колене, и, поскольку у него появились трудности с мочеиспусканием, ему сделали операцию на простате. У него случился инсульт, три раза за один год он оказывался в больнице, где его держали по две недели, и вскоре все повторялось снова. Каждый раз после такого приступа мама оставалась ночевать у него в больнице, хотя семья и наняла для отца сиделку. В первую ночь, когда вместо мамы в больнице осталась сиделка, отец заперся в ванной и отказывался выходить. Сиделка позвонила маме, которая остановилась у Хун Чола, и рассказала, что не знает, как успокоить неожиданно взбунтовавшегося отца. Мама тут же отправилась в больницу, хотя время было далеко за полночь, и успокоила отца, который все еще сидел в ванной.

— Это я. Открой дверь, это я.

Отец, едва услышал мамин голос, тут же отпер дверь. Он сидел, бессильно сжавшись в уголке около унитаза. Мама довела его до кровати. Отец некоторое время пристально смотрел на нее и, наконец, уснул. Позднее он говорил, что ничего этого не помнит. На следующий день после этого ты спросила его, зачем он все это устроил, и отец удивился: «А что я устроил?» Разволновавшись, ты продолжила расспросы, но он тут же закрыл глаза.

— Отец, маме тоже необходим отдых.