Пожалуйста, только живи!
Шрифт:
– Милицию? – все же глумливо произнесла она. – Это можно. Мне тоже будет что им порассказать. Например, как вы самовольно вещи жильцов в залог берете.
– Ах ты… – снова взвилась было Нина Сергеевна.
Но тут у Риты в кармане запищал мобильник, она приложила телефон к уху и властным жестом заставила клокочущую от праведной ярости хозяйку квартиры временно замолчать.
– Маргарита! – возвестила трубка прокуренным басом Эсфирь Леонидовны. – Приезжай срочно, девочка.
Приезжай срочно…
Рита, ухватившись рукой за стену, сползла спиной по оклеенному дрянными обоями бетону и села на пол, на корточки.
«Приезжай срочно…» Старуха могла сказать такое только в одном случае.
– Что с мамой? – коротко спросила она, удивившись мимоходом, что голос не дрожит.
– Отмучилась, – глухо буркнула Эсфирь Леонидовна. – Недоглядела я. Прости!
Поезд дальнего следования сипло взревел, подъезжая к станции, замедлил ход и, тяжело грохоча, поволок мимо темно-зеленый хвост. Рита, задумавшись, молча смотрела ему вслед. Сухие глаза жгло, то ли от порывов налетавшего слишком холодного для весны ветра, то ли еще от чего-то. Городское кладбище находилось на той стороне железнодорожных путей. Если прищуриться, отсюда можно было разглядеть тот самый холм, где они часто проводили время подростками.
Рита перевела дыхание и снова обернулась. Плюгавого вида кладбищенские работники уже тащили, тяжело пригибаясь, крышку гроба. Рита в последний раз бросила взгляд на мать, казавшуюся такой маленькой среди ярких соцветий. Лицо ее стало совсем крохотным, растерянным каким-то, жалким, сухенькие ручки сложены были на груди – старенькая девочка, глупая испуганная девочка, раз и навсегда потерявшаяся в своем воображаемом мире и так и не нашедшая дороги назад.
Стоявшая рядом с Ритой Эсфирь Леонидовна шмыгнула крупным, покрасневшим от холода носом и проговорила приглушенным басом:
– Ведь кто мог подумать, а? Утром только к ней заходила – все было хорошо, даже посмеялись. А вечером… И как ее угораздило дозу перепутать, ведь десять лет уже эти таблетки принимает.
– Вы думаете, она это нарочно сделала? – спросила Рита, не глядя на старуху.
Рабочие уже опустили крышку на гроб и принялись заколачивать его. Глухой негромкий стук далеко разносился над пустынным кладбищем. Проводить Елену Сергеевну пришли всего лишь несколько соседей по дому да парочка бывших школьных подруг – потрепанных жизнью унылых теток.
– Кто теперь точно узнает? – пожала громоздкими плечами, все так же упакованными в старое мужское пальто, Эсфирь Леонидовна. – Да и какая, в жопу, разница?
– Это верно, – кивнула Рита.
Гроб опустили в яму. Один из работников неловко перехватил ремень, и тяжелый гроб едва не рухнул, в последний момент с чавканьем опустившись во влажную землю. Рита с силой прикусила костяшки пальцев. На гроб посыпались первые комья земли.
Когда уходили с кладбища, Эсфирь Леонидовна, ухватив ее под локоть, сказала:
– Из ЖЭКа явились позавчера, пока тебя еще не было. Я уж не стала говорить до похорон… Мать твоя, светлая память ей, ты сама знаешь, бумагами никакими не занималась. А ты… Ведь я ж тебе говорила, Маргарита, что квартиру надо оформить, приватизировать. А тебе все не до того было, обалдуйка! Теперь хрен знает, как выйдет. Ты в ней хоть прописана?
– Нет, – помотала головой Рита.
Она еще несколько лет назад прописалась
в квартире у Левки. Так было проще оформляться на работу, а друг не возражал, даже, наоборот, выражал всяческую готовность помочь. А может, хотел лишний раз позлить драгоценную родительницу, считавшую Риту исчадьем ада, потворствовавшим ее заблудшему сыну во грехах.– Ну, прекрасно! – развела крупными сморщенными руками старуха. – Отойдет теперь квартира родному государству, чтоб его черти взяли. И мне к новым соседям привыкать на старости лет.
Рита с силой провела ладонями по лицу. Квартира, похороны, родной город… Слишком много всего навалилось на нее в последние дни. Как будто само мироздание мстило ей за те две недели в раю.
– Ну-ну, Маргарита, – с грубоватой нежностью сказала Эсфирь Леонидовна, погладив ее по плечу своей здоровенной лапищей. – Ты девка сильная, держись! Видишь, как жизнь-то поворачивается. Не думала я, что в свои восемьдесят семь буду Леночку, девочку совсем, на кладбище провожать… Такая вот она, жизнь, та еще сука!
– Эсфирь Леонидовна, вы идите, – глухо сказала Рита, отстраняясь от соседки. – Я пройдусь немного, подышу. Надо… ну как-то в голове все это уложить, что ли.
– Иди, – понимающе кивнула старуха. – Не задерживайся только. Там ведь сейчас люди придут, помянуть надо.
– Я скоро, – заверила ее Рита.
Распрощавшись с Эсфирью, она пошла вперед, продираясь сквозь ветки разросшегося кладбищенского кустарника. Где-то тут должна быть могила Руслана. И Лехи… Она навестит их потом.
Рита перемахнула через низкий кладбищенский забор, спустилась ниже, к железнодорожным рельсам, и села прямо на землю, еще хранящую зимний холод. Покрасневшими глазами смотрела, как убегают вдаль, перекрикиваясь отрывистыми гудками, поезда. Как она любила смотреть на них когда-то, как мечтала, что улетит на одном из них отсюда в другую, вольную и счастливую, жизнь. «Вот она, эта жизнь, довольна теперь? Тебе уж почти тридцать, а у тебя ничего нет. То немногое, что дала тебе жизнь, ты растеряла, а нового ничего не приобрела.
Твоя мать умерла одна, пока ты ловила где-то там, в большом городе, свое счастье. Наверное, ей было страшно одной в пустой квартире. Кто знает, какие бесы посещали ее, когда Эсфирь Леонидовна удалялась храпеть к себе домой. А тебе приходилось делать над собой усилие, чтобы доехать до нее, несчастной, больной, всеми забытой, хоть раз в год. Ты сбежала от нее и даже помыслить не хотела о том, чтобы взять ее к себе. Почему? Да потому, что боялась за свою долбаную свободу! Ну вот, теперь ее нет, ты свободна! Нравится?
Ты объявила тогда, много лет назад, Марату, что ни за что не вернешься сюда, даже для того, чтобы быть с ним. Что у тебя творческие порывы и метания. Что ты не позволишь никому, даже человеку, которого любишь больше жизни, запереть тебя дома, на хозяйстве, с выводком детей. Все потому, что так же держалась обеими руками за свою свободу. Ну как, ты счастлива теперь, когда он ничего от тебя не требует, ничего не обещает? Теперь, когда ты поняла, что все бы бросила ради того, чтобы быть с ним, что ничего тебе в жизни не нужно, а он не хочет? Не хочет, не может, навсегда останется на своей гребаной войне! Если только его не убьют, даровав тебе еще одну, новую степень свободы!