Пожар

Так я и спустился в кают-компанию злой и недовольный.

Кэптин Брэдли уже пил чай и дымил своей вонючей сигаретой. Он улыбался и весело говорил. Но разговор что-то не получался.

Опять сейчас идти в машину, в эту жару. Опять потеть. Да ну всё это к чёрту! Ничего не хочу. Всё осточертело. Морду бы кому-нибудь набить что ли? Как бы разрядиться?

Вадик сидел в кладовке, и что-то пытался втолковать электрику Бармеджо. Я подошёл и понял, что надо. Вадик хотел сменить термостат на топливной цистерне и пытался выбрать из десятка новых термостатов, нужный. Я ткнул в тот, который подходил. Бармеджо с улыбкой поблагодарил и испарился.

– Что Владимирыч, может, допьем, что осталось? – заговорщицки предложил Вадик.

– Да ну его в баню. Итак, наверное, давление подскочило, – недовольно отмахнулся я от него.

Вадик в ответ только улыбнулся, а я поковылял к себе в каюту, чтобы переодеться в робу. Но этого страшно не хотелось делать. Как представлю себе, что опять шум, пот… Нет! Не хочу.

– Ну что с того станет, что я после обеда пойду в эту чёртову машину? – пытался я сам себя уговорить. – Что от этого измениться? Всё равно ещё до Перу три недели.

Внутренний голос победил. Я взял банку пива, включил музыку Клаудермана и завалился в угол дивана.

– На этом месте тогда любила сидеть Инночка, – непроизвольно пронеслась мысль.

Я потряс головой, стараясь отогнать тревожащие мысли.

Пиво, спокойная музыка делали своё дело. Тепло постепенно становилось мягким, мысли начали путаться, и я поплыл в сон…

* * *

«Алика» блестела свежей краской. Её глянцевые борта отражали лучи утреннего солнца и гладь голубого океана. Мотобот, тарахтя, отвалил от её борта и взял курс на «Леди Беллу». Та, бедная, сильно просев на корму и, чернея обгоревшей надстройкой, стояла в полумиле. Кое-где дымок ещё шёл из пустых глазниц иллюминаторов. Машины, стоявшие на палубе, ещё работали и мигали подфарниками. Вчера, покидая её борт, каптин Брэдли приказал завести их, чтобы обозначить место сгоревшего судна.

Мотобот ткнулся в борт у спущенного штормтрапа.

Мерная, небольшая зыбь то поднимала, то опускала его. Вадик первым ухватился за балясины штормтрапа и полез вверх на палубу, а потом подал руку капитану, взбирающегося за ним.

Все разговоры как-то поутихли сами собой. Только шум моторов, работающих машин, нарушал тишину.

Подошли к надстройке. На палубе валялись обгоревшие пожарные шланги и огнетушители. Филиппки остались сзади. Капитан с Вадикиком обошли её. Заглянули в погрузочный люк на корме.

Вода, покрытая слоем мазута, зловеще плескалась внизу. Сердце Вадика сжалось. Ощущение не из приятных, когда смотришь на чёрную поверхность мертвой воды, затопившей столь тщательно вылизанное и любимое машинное отделение.

Всё! Машина затоплена. Пароход мёртв.

Палубой выше, по левому борту, остался целым навес и скамейки, где ещё вчера сидели филиппки и пили пиво. А с правого борта всё выгорело.

Палуба была вздута. Цемент, покрывавший её, потрескался и волнами повторял обводы покорёженного железа.

– Если сможешь, сфотографируй, что там осталось на верхних палубах, – попросил капитан Вадика.

Вадик осторожно, проверяя каждую ступеньку наружного трапа, начал подниматься наверх.

– Да, неслабо поработал Бармеджо, – с укором себе думал он, – Ну что стоило показать ему, как вытащить термоэлемент из стакана этого чёртового датчика? А он же, зараза, ни в чём не сознаётся. Весь в топливе, ошпаренный, испуганный. В расходной то было семьдесят тонн, не меньше. И «струйка» прямиком шла на выхлопной коллектор главного двигателя. Потому и сгорели за десять минут. Ох, что-то будет? Чем всё это закончится? Что нас ждёт?

В выгоревшую входную дверь он увидел иллюминатор своей каюты. Ни одной переборки. От бывших кают не осталось ничего. Только железные борта, в которых зияли глазницы пустых иллюминаторов. Вадик только и делал, что щёлкал затвором фотоаппарата.

Выше, на капитанской палубе, с правого борта, всё было также выжжено. Вадик, с содроганием сердца, начал приближаться к двери левого борта. Там была каюта деда. Из проема сгоревшей двери, шёл ещё обжигающий смрад сгоревшей изоляции и пластика. От чего першило в голе, перехватывало дыхание, и непроизвольно возникал кашель.

Приблизиться к проёму двери было невозможно. Но, насколько это было возможно, Вадик попытался подойти к ней и заглянуть во внутрь. Стёкла иллюминаторов, на удивление, были целы. От холодильника остался лишь каркас. И вдруг. Под угловым иллюминатором, там, где был диван, там, где любил полёживать дед, там, где недавно, всегда сидела его жена, была груда пепла и сгоревших обломков с подволока. Но что-то резануло по глазам Вадика, да так, что сердце чуть не выпрыгнуло из груди. На него смотрел своими пустыми глазницами чёрный череп. Обгоревший череп, сбоку приваленный какой-то золой. Бог ты мой! Неужели это всё, что осталось от Владимировича? Что теперь сказать его жене? Ведь только это и осталось от него…

* * *

Механик Макаров подскочил от ужаса на койке. Неловко дёрнул обожженной ногой. Боль пронзила его до мозга. Сдержав стон, он осторожно попытался положить ногу удобнее. Но она ныла, и что-то в районе пальцев нестерпимо жгло. Выпив пару глотков воды из кувшина, стоявшего на крепежах переборки, он глянул со своей лазаретной, гравитационной койки в ноги. Там на раскладушках мирно посапывали Вадик и Серега.

«Алика», слегка вибрируя корпусом от работы главного двигателя, мерно переваливаясь, с борта на борт, шла своим курсом. Через пять дней Япония. А там, через недельку домой. Все-таки он будет дома не в ноябре, а в августе. Он сходит с женой в осенний лес, они искупаются в море, он соберёт самый лучший букет полевых цветов. И, прикрыв ей глаза ладонями спросит:

– Мамусь, а что ты сейчас хочешь от своего заплутавшего счастья?

И он вновь будет слышать её радостный смех. А вот вчера услышал её слёзы. Зачем позвонил домой?

Хотелось сказать, что не в ноябре, а через пару недель он будет дома. Но женская реакция непредсказуема. В ответ были только слёзы и тревога:

– Ты живой, ты здоровый, ты не обожжён, цел?

И, несмотря на все увещевания, он не смог ни в чём её убедить.

– Ты меня всегда обманываешь. Я знаю, ты такой. Даже сейчас ты меня обманул.

Ну что сказать ещё? Ну, сделал ещё одну ошибку. Надо было звонить перед вылетом из Японии домой. Кэптин Брэдли так и сделает.

Убаюкивая, качается «Алика». Боль в ноге немного поутихла, и он стал опять засыпать…

Будильник радостно возвестил, что новый день наступил. Яркое утреннее солнце уже заглядывало в иллюминатор спальни. Небо было без единой тучки. Бирюзово – синий океан катил валы зыби и «Леди Белла» отвечала ему лёгким покачиванием. Слегка дрожа корпусом, она шла на северо-восток. Я прислушался, различая работу цилиндров главного двигателя. Они, где-то внизу, отвечали равномерными басовито-мягкими ударами. Хорошо! Не зря поработали на стоянке. Теперь на месяц точно гарантирована надёжная работа моего «Зульцера». А там – придём в порт, вскроем, посмотрим…