Пожиратель
Шрифт:
— Алиса… Пьетро больше не считают за свидетеля.
— Но…
— Алиса, рисунок, который Пьетро держит в руках, положил конец слову «достоверность». И в любом случае завтра нас выписывают. Хотя я предпочла бы остаться здесь, чем возвращаться домой.
И она снова точно провалилась куда-то, на этот раз не закрывая глаз, поскольку синьора Монти не спала. Синьора Монти лишь ушла в себя. Мать и сын. Похожи друг на друга, как никогда.
Алиса подошла к Пьетро:
— Пьетро, я верю тебе. Я все еще верю и буду верить всегда. Покажи мне рисунок, пожалуйста.
Даже не шелохнулся.
— Я хочу помочь тебе, Пьетро. Мне нужно понять. И ты единственный, кто может помочь мне, прошу тебя.
Казалось, ничего не изменилось, взгляд прикован к потолку,
Алиса посмотрела на рисунок.
Опять он. Он — который засасывает и пожирает, опустошает и исчезает. Алиса опять увидела лицо Лукреции за изображением старика. Увидела, как ужасающая и злобная ухмылка обезображивает ее лицо. Это был он, тот же человек. Тот же старик, то же «нечто». Только теперь Пьетро добавил одну деталь: надпись. В правом углу листа Пьетро подписал: «Человек-Призрак». Алиса зашаталась. Человек-Призрак. Надпись разодрала ей мозг, принялась рыться в нем, как роют землю когтистые лапы зверя. В надписи была та же сила, что и в лице старика.
Как?.. Когда?.. Она не помнила. Сердце ускоренно забилось, голова закружилась. Алиса села на кровать. Ей бы хотелось, но она не смогла заплакать. Она пришла в ярость. Резко встала, вышла из комнаты и остановила первого встречного санитара:
— Где врач, который занимается пациентом из палаты номер двадцать семь?
— Он сейчас не принимает.
— Меня примет. Я воспитательница мальчика из двадцать седьмой, и мне необходимо немедленно с ним поговорить.
Санитару совсем не хотелось скандалов.
— Пойду посмотрю.
— Я пойду с вами.
Санитар подумал, что в следующий раз он найдет другую отговорку. И — с Алисой, дышащей ему в затылок, — постучал в дверь заведующего отделением.
— Входите.
Алиса влетела внутрь, саркастически прошипела: «Здравствуйте!» — и с силой шлепнула рисунок Пьетро на стол:
— Объясните мне, почему свидетельство единственного очевидца признается недостоверным?
Заведующий нахмурился:
— Прежде всего, сядьте и успокойтесь.
Алиса не села и не успокоилась:
— Аутист, а в особенности Пьетро Монти, — это человек с расстройством личности высокого уровня функционирования. Он отнюдь не идиот, если вы еще не заметили.
Заведующего она окончательно взбесила. Он ненавидел спорить с людьми, ненавидел спорить с молодыми девицами и ненавидел прерывать компьютерную игру в нарды, раскрытую у него на экране. К счастью, экран был не виден за его спиной.
— Послушайте меня внимательно, синьорина. Не думаю, что воспитательница должна напоминать мне, что такое психическое расстройство высокого уровня функционирования. Никто не считает Пьетро Монти идиотом. Но в случае, если вы кое-что пропустили: Пьетро Монти находится под воздействием шока.
— Конечно, он под воздействием шока! И думаю, он поразится, узнав, что вы не верите его показаниям!
— Показания?! — Заведующий схватил листок, который Алиса положила на стол, и замахал им в воздухе. — И этот рисунок вы называете показаниями?! Знаете, что я вам скажу? Что ваш Пьетро — большой художник, синьорина. Но чтобы остановить маньяка, надо поискать что-нибудь получше обычного хорошего рисунка!
— И все-таки это портрет! Рисунок верен! Вы — заведующий отделением психиатрии. Вы обязаны были передать этот рисунок полиции.
— Мужчина, всасывающий ребенка глазами, — это фантастика. Вы об этом подумали, нет? Пьетро подписал внизу: «Человек-Призрак». И его мать заверяла нас неоднократно, что Пьетро снился этот тип, перед тем как исчез Дарио Монти. И еще, свои обязанности я и сам знаю. А вы думайте о своих.
— Пьетро он снился и до исчезновения Дарио, а именно после смерти Филиппо, Франческо и Луки.
— Я прошу вас выйти, синьорина.
— Последнее, доктор. Может, это вы забыли кое-что? Вы считаете этот рисунок полной фантазией.
Прекрасно. Я напомню вам, доктор. Люди с расстройством личности высокого уровня функционирования, аутисты с синдромом Аспергера, не способны символически мыслить. А это значит, они могут рисовать только то, что видят. И если аутист изображает человека, он изображает его так, как тот выглядит в реальности, а не как он себе его вообразил. Вы когда-нибудь пытались использовать метафоры в разговоре с человеком, у которого расстройство личности высокого уровня функционирования, доктор? Он их не понимает. Вы когда-либо просили человека с расстройством личности высокого уровня функционирования передать соль, а тот не соглашался бы и не передал ее вам, доктор? Аспергеры не лгут, аспергеры не придумывают, когда рисуют. Они показывают, доктор. А мы — те, кто мог бы сделать хоть что-нибудь для них, — даже не слушаем их.В глазах жгло. Алиса резко повернулась и вышла. Только сейчас она заметила, что санитар все это время стоял у двери с выражением изумления на лице, с выражением, больше присущим вдруг задумавшейся заднице. Он отступил, пропуская ее.
— А тебе чего надо? — спросил заведующий.
Санитар закрыл дверь и исчез.
— Пойду посмотрю, что за гений… — прошептал он себе под нос.
Заведующий взял в руки рисунок. Эта девчонка была права насчет аспергера. А тот ребенок, которого засосали глазами? Не пересмотрят ли ученые-врачи некоторые свои тезисы, потому что в любом случае этоне может быть правдой. Хотя старик, пожалуй, может…
Он закрыл нарды. И позвонил в полицию.
Ровно в десять вечера Алиса выключила свет. День был длинный и насыщенный, хотелось закончить его быстро. Даже не успев подумать, насколько еще рано, она уже дремала.
Она увидела лицо Лукреции, наползающее на лицо Дарио, и Человека-Призрака, который всасывал ее внутрь своих пустых орбит. Она увидела все в подробностях: как ноги Лукреции становились тонкими, пока совсем не исчезли, как истощалось, таяло, испарялось тело. Увидела, как Лукреция превратилась в пыль. И как была втянута жадными глазами этого нечеловеческого создания. Алиса увидела себя, свернувшуюся клубочком под деревом, обмочившуюся. Увидела себя с вытаращенными глазами. Увидела мириады туч — жестко сталкивающихся друг с другом булыжников. И кровоточащее небо. Увидела воду, текущую вспять, черную, в которой не отражается небо. Надо всем этим витал голос Дэнни, не тот, что она слышана в клинике, нет. Не голос взрослого человека. Писклявый голос ребенка, исторгнутый из тайников памяти. Голос вызывал рябь на изображении, как мертвое тело, брошенное в воду.
— Он всегда здесь, от нас не отходит и по ночам снова приходит! В темном доме, пустом, у реки, всякому здравому смыслу вопреки, небо, нарисованное на холсте, аду подобно, оттуда он смотрит на мир злобно. На него не смотри, его не ищи. Он увидит тебя, ты поверишь в него! Поверишь в него, он увидит тебя!
Во сне она осталась одна. В пустом, сюрреалистическом парке. Она-ребенок встала, пошла к дому. Дверь была открыта, крысы исчезли, только паутина, грязь, тюбики с масляной краской и одежда, идеально сложенная в стопки. Она узнала платьице Лукреции, белое с красными вишенками. Она приказала своим ногам вывести ее из дома, но ноги шли вперед, в комнату Дэнни. Дверь была плотно закрыта. Другие — нет. Другие распахнуты, а вокруг гулял враждебный ветер, поднимая пыль, танцующую в воздухе и царапающую глаза. Воняло ржаным виски. Воняло сексом. Воняло мочой. Ноги привели Алису к двери, в которую рвался ветер, словно намереваясь выломать ее из петель. Визгливый свист воздуха, проникающего сквозь щели косяков, походил на блеяние баранов, с которых сдирают шкуру. Потом ручка опустилась, и дверь открылась. На Алису смотрел черный кролик ростом с человека, как тот старик. С губ его стекала вязкая вонючая слюна, лапы были загнуты и светились красным. Ноги Алисы вросли в пол. Она опустила глаза. Трава. Трава, перебравшись через окно, протянула свои зеленые когти и теперь опутывала ей щиколотки.