Пожиратели мертвых (13-й воин)

– Только не вздумай опять задавать свои дурацкие вопросы.

Я ответил, что вопросов у меня нет, и передал то, что сообщил мне старик, пересказав все подробно слово в слово; не забыл я упомянуть и о бое с василиском

[26] . Внимательно выслушав меня, Хергер нахмурился, затем выругался и, топнув ногой, потребовал, чтобы я пошел вместе с ним к Беовульфу.

Беовульф руководил земляными работами на другой стороне поселения; Хергер отвел его в сторону и стал о чем-то говорить на норманнском языке, то и дело показывая рукой в мою сторону. Беовульф нахмурился, выругался и топнул ногой гораздо сильнее, чем Хергер, а потом задал тому какой-то вопрос. Хергер перевел мне:

26

Ибн Фадлан не дает в своем повествовании описания василиска, судя по всему, рассчитывая, что читателю это мифологическое существо хорошо знакомо. Это создание присутствует в ранних верованиях и религиях практически всех западных культур. Традиционно василиск представляется в виде петуха со змеиным хвостом и восемью ногами; иногда встречаются его изображения с чешуей вместо перьев. При всех различиях в описаниях василиска у разных народов, его крайняя опасность никогда не ставится под сомнение. Смертельным считается как его взгляд (наподобие взгляда Медузы Горгоны), так и яд, пропитывающий все тело. Согласно некоторым верованиям, человек, пронзивший василиска мечом, сразу же почувствует, как яд проникает через меч в руку. Тогда ради спасения своей жизни воину не остается ничего иного, как отрубить себе руку.

По всей видимости, в этом тексте василиск упоминается именно в связи с коварной способностью отравить своего убийцу даже после смерти. Старый викинг предупреждает Ибн Фадлана, а через него и его товарищей о том, что прямое столкновение с заговорщиками не решит проблему. Интересно в связи с этим вспомнить и о том, что, согласно традиционным верованиям, расправиться с василиском можно было с помощью зеркала; чудовище должно было погибнуть от собственного смертоносного взгляда.

– Беовульф спрашивает, кто этот друг Виглифа? Старик сказал тебе, как зовут друга Виглифа?

Я ответил, что имя этого друга – Рагнар. Выслушав меня, Хергер и Беовульф заговорили между собой на своем языке, явно обсуждая какой-то план действий. После этого Беовульф развернулся и ушел, оставив меня с Хергером. Тот сказал:

– Все решено.

– Что решено? – поинтересовался я.

– А тебе лучше держать язык за зубами, – заявил Хергер; как я понял, в норманнском языке это означало пожелание молчать и не говорить посторонним то, что знаешь.

Мне оставалось только вернуться к моей работе. Даже пообщавшись с Беовульфом, я узнал о заговоре не больше, чем знал до этого. В очередной раз мне пришла в голову мысль, что эти норманны – все-таки самые странные и противоречивые люди на свете. Ни в одном случае они не поступают так, как мог бы ожидать любой здравомыслящий человек. Убедившись в правоте своего суждения, я тем не менее продолжил помогать в строительстве их жалкого заборчика и столь же бесполезной, на мой взгляд, канавы. Понимая, что вмешаться в ход событий мне не удастся, я просто смотрел и ждал.

Примерно в час послеобеденной молитвы я заметил, что Хергер как бы невзначай переместился во время работы к высоченному и очень крепко сложенному молодому парню. Некоторое время Хергер усердно рыл землю рядом с этим пышущим силой и молодостью красавцем, и вдруг мне показалось, что мой переводчик приложил некоторые усилия, чтобы слетевшая с его лопаты грязь полетела прямо в лицо парню, который, по правде говоря, был на голову выше Хергера и к тому же моложе его.

Молодой человек возмутился, а Хергер поспешил принести ему свои извинения; но вскоре грязь опять полетела в лицо его соседу. Хергер снова извинился, но видно было, что на этот раз молодой человек рассердился не на шутку. У него от гнева даже покраснело лицо. Не прошло и нескольких минут, как Хергер, изловчившись, снова направил в его сторону порцию грязи. Тот выругался, сплюнул и, судя по выражению его лица, готов был немедленно любым способом объяснить Хергеру, как нужно правильно копать землю, чтобы не мешать другим. Он заорал на Хергера, который впоследствии пересказал мне содержание их, если можно так выразиться, беседы. Впрочем, основной смысл был мне понятен сразу, даже без перевода. Парень сказал:

– Ты копаешь, как собака. Хергер в ответ спросил:

– Ты что, назвал меня собакой? На это молодой человек возразил:

– Нет, я сказал, что ты копаешь, как собака, бросаешь

[27] землю куда попало, как делают животные.

Хергер сказал:

– Значит, ты назвал меня животным?

Юноша ответил:

– Ты неправильно понял мои слова.

На это Хергер заявил:

– Еще бы, ведь твои слова вьются как змеи и дрожат, как руки старухи.

– Сейчас эта старуха заставит тебя почувствовать вкус смерти, – воскликнул молодой человек, выхватывая меч. Хергер, в свою очередь, тоже взялся за меч, потому что, как выяснилось, этот молодой человек и был тот самый Рагнар, друг Виглифа, вместе с которым они плели заговор против Беовульфа. Судя по всему, такое развитие событий было запланировано Беовульфом во время разговора с Хергером.

27

И в арабском, и в латинском тексте использованы слова, означающие не «швырнуть», «кинуть» или «бросить», как обычно это переводилось в данном фрагменте, а скорее «полоснуть», «хлестнуть». Считается, что использование Ибн Фадланом более жесткого и эмоционально заряженного слова, сходного по значению с глаголом «пороть», связано с его желанием подчеркнуть серьезность нанесенного оскорбления. Таким образом он сознательно или бессознательно передает нам отличное от арабского отношение скандинавов к оскорблениям и разного рода наказаниям.

Другой арабский наблюдатель, аль-Тартуши, посетил город Хедебю в 950 году нашей эры и написал о скандинавах следующее: «Преступников и провинившихся они наказывают странным и непривычным для нас образом. Всего у них существует три вида наказаний. Первое, которого виновные боятся больше всего, заключается в изгнании из племени. Второе – это продажа преступника в рабство, а третье – смертная казнь. Провинившихся женщин обычно продают в рабство. Мужчины же всегда сами выбирают смерть. Порка и вообще телесные наказания норманнам неизвестны».

Эту точку зрения разделяет, хотя и не в полной мере, Адам Бременский, германский историк и богослов, написавший в 1075 году: «Если норманны узнают, что чья-либо жена неверна своему мужу, ее тотчас же продают в рабство. Если же в предательстве или другом преступлении уличен мужчина, то он скорее предпочтет, чтобы ему отрубили голову, чем согласится на наказание плетью. У этого народа не практикуется другого способа наказания, кроме отрубания головы и продажи в рабство».

Историк Шёгрен придает большое значение утверждению Адама Бременского о том, что мужчины предпочитали быть обезглавленными, лишь бы не подвергаться порке. С его точки зрения, отсюда следует вывод о том, что наказание плетьми все же было известно среди норманнов; он выдвигает предположение, что такое наказание в основном применялось в отношении рабов. «Рабы являются собственностью, и экономически невыгодно убивать их за незначительные проступки; скорее всего, порка была общепринятой формой наказания для рабов. Вот почему свободные воины и расценивали такое наказание как позорное, уравнивавшее их с рабами». Шёгрен также заявляет: «Все, что нам известно о викингах, дает нам картину общества, имеющего в качестве негативного поведенческого полюса не понятие вины, а понятие стыда. Викинги никогда не чувствовали себя виновными в чем-либо, зато свою честь и достоинство они готовы были защищать любой ценой, чтобы избежать позора. Покорно подставить себя под плеть было для них решением запредельно постыдным и куда худшим, чем даже сама смерть».

Эти рассуждения возвращают нас обратно к рукописи Ибн Фадлана и его выбору глагола «хлестать» в словосочетании «хлестать грязью». Использование арабом столь тонкой метафоры, несущей в себе оттенок презрения и брезгливости, наводит на мысль о том, что таким образом в его тексте отражается исламское отношение к этой проблеме. В связи с этим нам не следует забывать, что хотя в мировоззрении Ибн Фадлана все вещи, явления и поступки подразделяются на чистые и нечистые, сама по себе земля вовсе не относится к категории грязных веществ. Для этого достаточно привести всего один пример: tayammum – омовение песком или пылью – предписывается заповедями в том случае, если омовение водой не представляется возможным. Таким образом, Ибн Фадлан вряд ли воспринимал осыпание чьего-либо лица землей как смертельное оскорбление; скорее всего, он куда более оскорбился бы, если бы кто-нибудь предложил ему выпить из золотого кубка, что было строжайше запрещено религиозными нормами.

Норманны очень чувствительны ко всему, что так или иначе затрагивает их честь. Они вступают в драки и поединки между собой не реже, чем во время пира справляют малую нужду, и смертельные исходы в таких поединках – дело обычное. Поединок может состояться либо непосредственно на месте нанесения оскорбления, либо, если соперники решили соблюсти все формальные требования, в том месте, где сходятся три дороги. В этот раз Рагнар решил вызвать Хергера на поединок по всем правилам.

Обычай норманнов при проведении поединков таков: в назначенное время родственники и друзья противников собираются в условленном месте и расстилают на земле коровью шкуру. Эта шкура закрепляется четырьмя колышками. Поединок должен происходить на этой шкуре, причем каждый из участников обязан все время находиться на ней хотя бы одной ногой; это правило служит для того, чтобы ограничить свободу перемещения дерущихся и заставить их держаться близко друг к другу. На поединок каждый из участников приходит с одним мечом и тремя щитами. Если у кого-либо из них по ходу боя будут разбиты все три щита, он должен продолжать сражаться без защиты, и бой идет до смерти одного из противников.

Эти правила были оглашены старухой – ангелом смерти – перед расстеленной на земле коровьей шкурой. К тому времени место поединка уже окружили все люди из отряда Беовульфа и жители королевства Ротгара. Я тоже был там, хотя и не в первых рядах зрителей, и больше всего меня поразил тот факт, что все эти люди готовы забыть об угрозе нападения Коргона, которого, как мне казалось раньше, они боятся больше всего на свете, ради того, чтобы присутствовать на поединке и переживать за одного из участников.

Бой между Рагнаром и Хергером шел следующим образом. Хергер нанес первый удар. Это право всегда принадлежало тому, кого вызвали на поединок. Меч Хергера с грохотом обрушился на щит Рагнара. Лично я всерьез опасался за судьбу Хергера, потому что молодой человек был намного крупнее и явно намного сильнее. Первый же удар Рагнара выбил щит из рук Хергера, и тому пришлось попросить второй щит из его запаса.

Противники снова сошлись в жестокой схватке. Я бросил взгляд на Беовульфа, но лицо нашего командира не выражало ровным счетом ничего; как мне показалось, с не меньшим любопытством поглядывали на Беовульфа и стоявшие по другую сторону от дерущихся Виглиф и королевский герольд.

Буквально через несколько секунд был разбит на куски и второй щит Хергера, и он попросил третий и последний. Судя по красному и покрывшемуся капельками пота лицу Хергера, он уже очень устал; в отличие от него, Рагнар вел поединок если не играючи, то, казалось, без серьезных усилий.

Когда под ударами меча Рагнара треснул третий щит, положение Хергера стало просто отчаянным – по крайней мере, так показалось в какой-то момент. Он стоял, крепко уперевшись обеими ногами в землю и чуть согнувшись, тяжело дышал и выглядел крайне усталым. Именно этот момент Рагнар выбрал для того, чтобы напасть на него. В этот миг Хергер стремительно, будто на крыльях, переместился в сторону, и меч молодого Рагнара рассек воздух там, где только что стоял противник. В ту же секунду Хергер перекинул меч из одной руки в другую, поскольку норманны умеют биться и правой, и левой рукой, причем одинаково хорошо. И в столь же стремительном броске Хергер отсек голову Рагнара одним молниеносным ударом клинка.

Я своими глазами видел, как кровь фонтаном ударила из шеи Рагнара и как его голова полетела по воздуху прямо в толпу, и я также своими глазами видел, что голова упала на землю прежде, чем рухнуло обезглавленное тело. Теперь Хергер отошел в сторону, и тут мне вдруг стало ясно, что поединок целиком и полностью был притворством с его стороны, потому что больше он не пыхтел и не задыхался, а стоял без всяких признаков усталости, и его грудь не вздымалась от тяжелого дыхания; он держал свой меч легко, и вид у него был такой, будто ему ничего не стоит расправиться еще с дюжиной таких противников. Потом он подошел к Виглифу и сказал: – Воздай почести своему другу. – Это, как я понял, относилось к проведению погребального обряда.

По дороге от места поединка обратно ко дворцу Хергер объяснил мне, что разыграл этот спектакль специально, чтобы Виглиф понял: люди Беовульфа не только сильные и храбрые воины, но и обладают большим умом и хитростью.

–Так он будет больше нас бояться, – сказал Хергер, – и не станет плести заговоры против нас.

По правде говоря, у меня были сомнения относительно того, что этот план сработает, но в то же время я не могу не признать, что норманны ценят умение перехитрить противника даже больше, чем самый хитрый хазар, и уж наверняка больше, чем самый лживый купец из Бахрейна, для которого обман является своего рода формой искусства. Тактическая хитрость и воинская смекалка ценятся среди норманнов даже выше, чем просто огромная сила в бою.