Пожиратели таланта. Серебряная пуля в сердце (сборник)

«И вот как я скажу ей сейчас о смерти ее дочери?» – думала Лиза, дожидаясь возвращения хозяйки.

Наконец она вернулась с подносом, на котором стояли фарфоровый чайник, чашки, сахарница. И принялась все это расставлять на столе.

– Знаете, у вас такое сейчас нехорошее лицо… – вдруг сказала она, не глядя Лизе в глаза. – Вы же пришли ко мне не для того, чтобы поговорить о Любе как о поэтессе. Это вы могли бы сделать и раньше. Думаю, с Любой что-то случилось. Что-то страшное. И вы просто не знаете, как мне об этом сообщить.

– Я не уверена…

– Она пропала. Не звонит, ничего о себе не сообщает. При том что у нас с ней были очень сложные отношения и я не разделяю некоторые ее взгляды на жизнь – в частности, не люблю я все эти сомнительные группы, клубы, тусовки, как это сейчас принято называть, – тем не менее у нас с ней была какая-то внутренняя, что ли, договоренность: мы всегда должны знать друг о друге все. И уж конечно, где кто находится. Я тоже не сижу дома, постоянно куда-то езжу, чаще всего в Крым, у меня там сестра. И в Москве бываю часто, у своих друзей. Покупаю самый дешевый билет – и вперед! Ту-ту! И Люба всегда знает, где я. И я всегда знаю, точнее, знала, где она бывает. Но ее нет уже третий день подряд!

– Вы знаете все места, где она бывает? – Лиза не рискнула произнести это в прошедшем времени, по той простой причине, что сейчас, находясь в квартире Лоры, подумала, а что, если все-таки в подвале погибла другая женщина?

– Вообще-то, она очень любит… любила… Уф… Любит свой дом. У нее на Пушкинской маленькая квартирка. Это ее мастерская, студия, будуар, гнездо, называйте как хотите. Там она сочиняет свои стихи, принимает своих гостей, там у нее ночует всякий сброд. Вот так.

– Как это понимать?

– Да так и понимать: что пьют эти писатели, поэты, художники по-страшному. А потом просто не могут подняться с места, вот и ночуют у Любы. Вы не представляете себе, сколько постельного белья я отправила на ее квартиру! А сколько посуды? И куда все это девается? Непонятно. Посуда бьется, а постель? Простыни-то куда исчезают? Я уж не говорю про одежду. У нее прошлым летом пропали новые зимние сапоги. Прекрасные, на меху. Я связала ей два свитера – они тоже куда-то делись.

– У нее не было такого пестрого вязаного платья… оно зеленое с оранжевым, красным, желтым?..

– Да. Она очень любит это платье. И носит… носила даже летом… Может, хватит меня мучить? Она была в нем?! Где ее нашли?!

– Вам придется поехать со мной на опознание, – дрогнувшим голосом проговорила Лиза, чувствуя себя – почему-то – виновной в смерти Любы. – Нашли женщину… девушку… Очень похожую на Любу. В пестром вязаном платье. У женщины рыжие волосы. Очень белая кожа. И верхний резец обломан…

– Что, извините, обломано? Я не поняла?

– Верхний зуб.

– Где ее нашли? Что с ней?

– Ее нашли в подвале, здесь, в центре, на Аткарской улице…

– Ее изнасиловали? – спросила Лора Брит (скорее всего, ее настоящее имя было Лариса Горохова или что-нибудь в этом роде) неестественно высоким голосом.

– Нет-нет! От нее чего-то хотели. Я поэтому-то и пришла к вам, чтобы расспросить, что такого могла знать ваша дочь, чтобы ею так… заинтересовались?

– Быть может, она знала какую-нибудь волшебную рифму? – Она издала нервный хохоток. – Или не пожелала сказать своим друзьям-собутыльникам, где прячет бутылку коньяку?

– Я понимаю, вы сейчас в таком состоянии… Но, пожалуйста, попытайтесь вспомнить: когда вы последний раз видели свою дочь, когда разговаривали с ней? Может, у нее появились новые знакомые – или знакомый, мужчина. О чем вы с Любой говорили, что она рассказывала вам? Может, у нее появились деньги? Или, наоборот, вы почувствовали, что она отдает кому-то деньги… Сами понимаете, в жизни случается всякое. И если люди, составлявшие окружение Любы, знали о ее душевной доброте и пользовались ею, то, возможно, появился кто-то новый, кто воспользовался этим в большей степени…

– Вы полагаете, что ее могли заставить подписать документы на продажу ее квартиры? – вдруг оживилась Лора.

– О какой квартире идет речь?

– Да о Любиной квартире я и говорю! Дело в том, что на той улице, где она жила, какие-то богачи выкупили все эти маленькие одноэтажные квартиры в старых, еще купеческих домах. Там все выкупали, ремонтировали и продавали под офисы. Или сдавали внаем. Место тихое, но престижное – все-таки самый центр!

Лиза с трудом представила, что в предполагаемой ситуации люди, заинтересованные в том, чтобы Люба продала им свою квартиру, стали бы ее пытать! Да ее в два счета заставили бы подписать все, что угодно…

– Скажите, Люба боялась боли?

– Да. Очень. Поэтому-то и к зубному не ходила.

– Как вы думаете, если бы люди, перед которыми поставили цель – получить подпись Любы на продажу ее квартиры, – надавили бы на Любу, ну, я имею в виду, стали бы ее запугивать, ударили бы ее пару раз…

– Она бы все подписала. Она в этом плане слабая… Физическая боль для нее – почти что смерть. Возможно, потом бы она и обратилась в полицию, но терпеть боль не стала бы. Она и горчичники-то не терпит… Боже, неужели Любочка умерла?!

Лиза подумала, что Лора еще не осознала сам факт смерти своей дочери. Возможно, это произойдет лишь в ту минуту, когда она увидит Любу мертвой. А так, пока что, Лора словно бы репетировала роль для нового спектакля, вживалась в образ безутешной матери, у которой убили дочь.

– Знаете, давайте все-таки выпьем по чашке чаю, – и она вновь улыбнулась – странно, страшно. И кто знает, когда наступит момент, когда ее прорвет, когда чувства буквально взорвут ее изнутри?!

Лиза выпила чай, потом, решив, что настало время действовать, предложила Лоре переодеться, чтобы поехать в морг.

– В морг, значит? Сейчас, я мигом…

Лора, путаясь в складках халата, скрылась в одной из комнат и вскоре вышла оттуда в светлых брюках и голубом кашемировом свитере. Ну точно, не осознала. Иначе надела бы что-нибудь темное.

– Вы уж извините, что я не угостила вас апельсинами, – сказала Лора уже на лестнице, когда они спускались вниз. – Знаете, у меня в голове сейчас такая каша… И еще – ощущение, словно вот сейчас моя голова разлетится, взорвется, как бомба! Что-то с моей головой не в порядке. Мне все кажется, что я играю какую-то роль, что я на съемочной площадке, и это при том, что я ни разу в жизни не снималась в кино! Должно быть, если бы это была игра, а не сама жизнь, я бы сейчас натурально так рыдала, да? Да, кстати…