Пожитки. Роман-дневник
Шрифт:
– Да, лапушка, – сказал я немного погодя, – жалко, что я не садист, а ты не мазохистка! Какой бы кайф мы сейчас испытывали!
Финальная стадия родов началась ближе к полуночи. Меня попросили выйти в предбанник, однако через стекло я продолжал все видеть и слышать. Ни одного крика от жены не последовало. Она четко выполняла указания акушерок. Когда одна из них вдруг отошла в сторону, обхватывая руками нечто темное, лоснящееся и живое, я немало удивился. Настенные часы показывали 00.10. Время рождения нашей девочки. Ее первые робкие крики оставили совершенно уникальный след в моей душе. Собственно, душу-то свою я и почувствовал
Девочка мне понравилась – прежде всего, потому, что внешним видом удовлетворяла эстетические ожидания. Как вещь она была хороша. Весила три килограмма сто двадцать граммов, ростом оказалась пятьдесят два сантиметра и получила целых девять баллов по шкале Апгар.
Присутствующие в родовой палате, естественно, навострили уши, желая услышать первое слово папеньки.
– Страшно… – сказал я, видя, что девочке очень неуютно, что она мучается и страдает, видимо, в первый раз за все свое существование.
– Страшная?!! – ослышавшись, поразилась одна из акушерок.
– Страшно… – повторил я.
Но я ошибся. Испытываемое мной при виде ребенка переживание являлось болью. Я брал проблему шире, поэтому рефлекторно назвал боль страхом. Мне и в самом деле казалось, что мы изгнали ни в чем не повинное существо из рая, где ему было полноценно хорошо. И теперь девочка получила в подарок жизнь в том виде, какой мало бы кого прельстил после блаженства обживания материнской утробы.
Я не настаиваю на данной позиции. Просто ее придерживаюсь, поскольку доказательствами обратного не располагаю.
Ребенка поднесли к груди, дабы с несколькими каплями молозива передать благотворную и родственную микрофлору. Потом я взял малышку, спеленатую, на руки и в сопровождении медсестры понес в отдельный бокс, где осуществлялись дальнейшие процедуры. Всю дорогу девочка активно рассматривала мир вокруг, хотя могла воспринимать окружающее пока только на уровне игры светотени. Всем своим лицом она выражала простую, легко читаемую мысль: «Зачем теперь все это? Ведь было так хорошо! Ведь и так уже все было! Зачем же потребовалось все менять? Неужели это лучше?»
Она не верила, что эпохальные изменения в ее жизни хороши. По правде сказать, не верил и я…
Все это я пытаюсь сбивчиво пересказать гостям, тете Вете и ее мужу Рональду, приехавшим Sofi посмотреть и себя показать. Подарков в доме становится все больше. В этот раз ребенку вручили переноску-«кенгуру», мне – бурдюк из выделанной кожи. Шикарный!
– Ё-мое! – искренне восхитился я. – Да в него ведь можно наливать все что угодно! И коньяк! И виски! И вино! И…
– …воду тоже можно, – добавила Вета с дружеской язвой в голосе.
– Слу-ушай, точно! Про воду-то я забыл совсем!
Впрочем, сегодня мной приуготовлено кое-что покрепче. Здоровенная бутылка водки экстра-класса томилась в ожидании. Но едва только, по воссоединении коллектива ценителей настоящей жизни за столом, я заикнулся про «надо бы это дело отметить», Вета страшно-безмолвно выставила в нашу сторону
руку. Указательный палец ее тянулся не к Рону и не ко мне. Он простирался междунами ! Многоопытность Веты сказалась и здесь. Своим жестом она разделила нас, чтобы властвовать.– Веточка, – примирительно начал было Рон. – Так мы что, значит…
– Рональд, я все сказала! – отрезала его жена. – Можешь даже не начинать!
От нехорошего предчувствия я моментально скис. Однако Рон предпринял еще одну попытку:
– Нет, но отметить-то надо… по-людски.
– Зачем?!
– Что значит «зачем»?
– Без выпивки нельзя отметить?
– Нет, ну тогда и жить, вообще, «зачем»?! – в сердцах воскликнул он.
– Я сказала «все», Рональд! Здесь вы пить не будете! И пожалуйста, не делай вид, что для тебя это новость. Мы перед выходом данный вопрос обсудили.
– Да, но-о… мы всегда его перед выходом обсуждаем…
– Есть чай, есть пирожные!
Я не знаю – на кого, на меня или на Рона, было жальче смотреть.
– Потом вдвоем встретитесь и можете упиться хоть до белой горячки, – утвердила Вета.
– По сто граммов, только и всего…
– Все, Рональд! Твои проблемы никого не интересуют!
– У вас еще будет возможность, – сказала Девушка ласковым голосом. – Вот я уеду летом на дачу…
– Точно! – обрадовался я. – Она уедет летом на дачу! На целый месяц! Мы тогда уже будем жить в Провинции!
– А там хорошие места? – спросил Рон.
– Отличные! Лес кругом! Мы все обсудим и отметим: Новый год, Пасху, рождение ребенка.
– Тогда ладно. Я наберу весенних грибов, и мы с тобой…
– Замечательно, Рональд, – не удержалась Вета. – Просто замечательно! Твои грибы, да к белой горячке!..
– А ребенок наш – точно в папу, – подначила Девушка. – Вечно всем недовольна, весь мир – говно и прочее. Стопроцентная генетика!
– Да нет, просто родственность душ, – смущенно поправил я.
– Лучше расскажи, как вы ее из роддома забирали, – профессионально сменила тему Вета.
– Да что тут рассказывать… Я вспомнил – что чувствуют, уходя в армию.
Это была правда. Хотя армии отходят два года жизни, а ребенку придется отдать всю оставшуюся, иначе халтурно получится.
В роддоме я пребывал в некоторой досаде, поскольку привезенный нами поздравительный букет заметно уступал в помпезности букетам «конкурентов», окружающих нас в пункте выдачи матерей с детьми. От истомы ожидания поползли мерзкие слухи – дескать, надо выкуп какой-то дать медсестре, денюжку куда-то засунуть, мол, нельзя без денюжки, раньше-то завсегда денюжку давали. Пришлось вынимать пятьсот рублей, породив новую заботу – конвертик. Его следовало раздобыть. Нельзя же денюжку прямо так давать, надобно ее в конвертик сперва запихнуть, оный конвертик потом медсестре и всовывать.
«Нормально, – думаю, – две штуки баксов пробашляли, а теперь еще медсестер задабривать».
Через минуту вернулась довольная maman.
– У них тут все предусмотрено, – доложила она, показывая нам почтовый конверт. – Я вышла. Вижу, у гардероба нянечка сидит. Я – к ней. Так и так. У нас, говорю, такое дело – внучку забираем. Хотим посоветоваться насчет выкупа , как лучше сделать. Я даже договорить не успела. Она моментально у стола ящик выдвинула, а у нее там этих конвертов целая пачка лежит.