Пожизненный срок

— Патрик прошлой ночью ездил в Сёдерманланд? — спросил он, ткнув пальцем в статью с красочным описанием болота.

— Господи, ну конечно же нет, — изумился Спикен. — Почему ты вдруг об этом подумал?

— Стоячая вода и тучи беспощадных комаров, — процитировал Шюман.

— Все и так знают, как выглядит болото. Ты вот это видел?

Спикен ткнул пальцем в экран.

— Министр иностранных дел намекнул, что Виктора Габриэльссона вот-вот освободят.

«Виктор Габриэльссон? Это еще кто такой?»

— В самом деле? — спросил Шюман. — Почему?

Спикен посмотрел на экран и прочитал следующее сообщение:

— Почти достигнуто «дипломатическое решение». Материал главного агентства новостей: «В Стокгольме министр иностранных дел заявил, что Виктора Габриэльссона, отбывшего пятнадцать лет в тюрьме Нью-Джерси за соучастие в убийстве полицейского, в самом скором времени ожидает экстрадиция в Швецию…»

«А, так это та старая история с убийством полицейского».

— Я поверю в это, когда его действительно освободят, — сказал Шюман.

Спикен нажал клавишу и прочел следующее сообщение:

— Девушка, выигравшая конкурс «Большой Брат», собирается избавиться от своих силиконовых грудей. Она символически похоронит их в плексигласовом гробу и выложит в Интернет на аукцион. Вырученные деньги пойдут на помощь детям в воюющей Руанде.

Андерс Шюман встал.

— Позвоните в детский сад, куда ходил Александр. Может, нам разрешат посмотреть, нет ли его фотографий там. Они любят увешивать фотографиями детей доски объявлений.

Шеф новостной редакции удивленно вскинул брови.

— Интересно, как ты думаешь, где мы добыли его фотографии для сегодняшнего выпуска? — спросил он.

Андерс Шюман вернулся в кабинет, плотно закрыл дверь и тяжело вздохнул. Он уже собрался сесть, когда раздался стук в дверь.

На пороге стояла Анника Бенгтзон. Она открыла дверь раньше, чем он успел жестом пригласить ее войти. Волосы ее были в полном беспорядке, а на лице застыло упрямое выражение бультерьера, не предвещавшее ничего хорошего.

— Что случилось? — устало спросил он.

— Я нашла несколько по-настоящему интересных фактов о Давиде Линдхольме. Его дважды обвиняли в избиении людей. Он действовал по поручению наркомафии, запугивая мелких наркодилеров, пытавшихся соскочить с крючка и уменьшить доходы наркоторговцев.

Шюман попытался сохранить бесстрастное выражение лица.

— Его в этом обвиняли? Когда?

— Восемнадцать лет назад. И двадцать лет назад.

— Ты говоришь «обвиняли». Он был признан виновным?

— Нет, и это тоже очень интересная история. Каждый раз его оправдывали.

— И ты хочешь об этом написать?

— Думаю, что это будет портрет совершенно другого Давида Линдхольма.

— Эта информация получена от?..

— Я ознакомилась с материалами предварительного следствия, а также встречалась с одним из избитых Линдхольмом людей. Он сказал, что счастлив оттого, что Давид умер.

Шюман прикрыл ладонью глаза, чтобы набраться сил.

— Итак, ты хочешь, чтобы я опубликовал историю, в которой будет рассказано, что убитый герой был на самом деле головорезом на службе мафии, а основан этот рассказ будет на том факте, что его признали невиновным в превышении полномочий? Да еще двадцать лет назад.

Анника прикусила губу.

— Ты все извращаешь…

— Клевета на умершего, — сказал он. — Это серьезное преступление. Один главный редактор за такие штуки сел в тюрьму.

— Да, но…

— Меня сегодня уже один раз протащили мордой по столу. Я больше не желаю об этом слышать. Иди и ищи себе жилье.

— Да, да, — сказала Анника и торопливо вышла из кабинета.

Андерс Шюман сел на стул и обхватил лицо ладонями.

«Это не плод моего больного воображения. Работа год от года действительно становится все более грязной».

Процедура предъявления обвинения была назначена в зале особых судебных заседаний, и Нина приехала одной из первых. Она чувствовала себя неловко в полицейской форме, хотя давно уже должна была к ней привыкнуть, и особенно — в этой ситуации.

В коридоре толпились многочисленные журналисты — корреспонденты газет и радиостанций. Приехали две бригады телевизионщиков. Все они внимательно разглядывали Нину, недоумевая, вероятно, что она здесь делает.

«Гиены! Пришли урвать кусочек падали».

Отогнав непрошеную мысль, она направилась в зал суда.

Одновременно подошедший инспектор К. придержал дверь.

— Иди и сядь в первом ряду, — тихо сказал он Нине.

Она удивленно посмотрела на комиссара.

— Мы должны сидеть все вместе, отдельно от гражданских, — пояснил он.

Нина сделала, как ей велели, и села в первом ряду. Место судьи было напротив, слева прокурор, справа — защита.

Нина бывала в этом зале не один раз, выступая свидетелем во множестве подобных заседаний.

«Но такого еще не было».

Она взглянула на дверь за скамьей защиты. Она вела в зал ожидания, непосредственно связанный с тюрьмой Кронеберг «дорогой вздохов». Этим коридором заключенных приводили в секретный зал заседаний, минуя забитый народом суд.

«Ты сейчас сидишь за этой дверью. Осознаешь ли ты, что происходит?»

Зал быстро заполнялся людьми, репортерами с записывающей аппаратурой, судебными художниками с большими блокнотами. Они шумели, жестикулировали, толкались и болтали, создавая гул, похожий на рокот неиссякаемого водопада.

Нина наклонилась к инспектору К.

— Кто назначен ее государственным защитником? — шепотом спросила она.

— Матс Леннстрём, — негромко ответил К.

«Кто?»

— Кто он? В каких делах он еще участвовал?

Прежде чем К. успел ответить, дверь за судейской кафедрой открылась, судья и секретарь заняли свои места. Через секунду из зала ожидания вышел темноволосый человек в костюме, а за ним конвоир провел к скамье подсудимых Юлию.

Нина инстинктивно подалась вперед. «Господи, как ужасно она выглядит!» Волосы немытые и нечесаные, тюремная роба измята так, словно Юлия в ней спала.