Познавая Иисуса через Ветхий Завет

1. Избавить Израиль от угнетателей (ст. 6);

2. Установить особые отношения между Богом и Израилем: «Приму вас Себе в народ и буду вам Богом» (ст. 7а);

3. Дать знание о Яхве: «Вы узнаете, что Я Господь, Бог ваш» (ст. 76);

4. Даровать обетованную землю: «Введу вас в ту землю, о которой Я, подняв руку Мою, клялся дать ее Аврааму, Исааку и Иакову» (ст. 8).

По мере развития этих тем, в остальной части Пятикнижия (особенно в разделах Книг Левит и Второзаконие, посвященных благословению и проклятию) можно увидеть важные моменты. Оказывается, особые отношения с Богом включают в себя обетование благополучия и защиты при условии послушания; знание Яхве как уникального и живого Бога — это и ответственность, и привилегия, данная им через уникальный опыт Его спасительной силы (см.: Втор. 4:32—39); а земля — это дар, который не следует считать само собой разумеющимся и беззаботно растрачивать, это место, где нужно жить, благословляя Бога, чтобы это гарантировало долговременное наслаждение самим даром (см.: Втор. 8).

Следовательно, ответ, обуславливаемый данным заветом, — это абсолютная и исключительная верность Яхве. Это предполагает не только поклонение одному лишь Яхве и исключение всех других богов, но и моральную ориентацию на Его нравственные ценности и природу. Заповеди и законы подчеркивают то и другое. Иисус определил сущность закона — то есть стержень, на котором весь закон держится, — как любовь к Господу Богу (см.: Втор. 6:5) и к своему ближнему (см.: Лев. 19:18), и это подтверждается противоположным, негативным акцентом (особенно во Втор. 4–11) на взаимно связанных друг с другом грехах идолопоклонства и неправды.

Иногда это метко характеризуется как «скрещение» линий обязательств по завету. Иными словами, существует вертикальная линия верности и послушания одному лишь Богу, и есть горизонтальная линия любви, сострадания, справедливости и братского отношения к другим человеческим существам. Две эти линии неразделимы. Мы иногда видим это в законе — в том, как общественное законодательство возникает в результате благодарности и верности Богу, Который освободил израильтян. Такое милостивое Божье деяние требует сопоставимого с ним сострадания и справедливости по отношению к слабым, бедным и беззащитным в их собственном обществе. Эта особенность еврейского закона оказала большое влияние на Иисуса, как мы увидим это в гл. 5 нашей книги.

Если еще раз посмотреть на отношения между Синайским заветом и Авраамовым заветом, то мы увидим несомненную связь между ответом, который требуется в соответствии с Синайским заветом, и основной целью Авраамова завета. Иными словами, верность Израиля Яхве и повиновение закону были главными средствами, благодаря которым израильтяне давали возможность Богу достигать своей цели — нести благословение всем народам. Синайский завет не был концом как таковым и не был предназначен для того, чтобы сделать Израиль отдельным народом ради их собственной пользы и выгоды. Он был средством, рассчитанным на достижение конечной всемирной цели ради всего человечества. Пророки это осознавали, о чем говорят такие отрывки, как Иер. 4:1,2 и Ис. 48:17–19.

ЗАВЕТ С ДАВИДОМ 2 Цар. 7; 23:1–7; Пс. 88; 131

Масштаб завета с Давидом был ограничен в основном домом Давида. И это, по сути, было также содержанием завета: появится дом Давида, который будет царствовать в Израиле.

Как мы видели в историческом обзоре в гл. 1 нашей книги, появление монархии было важнейшим изменением в характере Израиля как народа. Прожив какое–то время в рамках непрочного союза колен, внутренне раздробленного и испытывавшего давление со стороны хананеев и других врагов, израильтяне в конце концов объединились в одно государство, которое не только занимало обещанную Аврааму территорию, но и управляло несколькими подчиненными государствами на своих границах. И в момент этого перелома в жизни народа, пусть и вызванного человеческими желаниями и компромиссами, которые Сам Бог, через Самуила, не одобрил, Бог снова подтвердил Свои обязательства в отношении их будущего, заключив еще один завет с царем, которого Он им дал. И хотя масштаб обетования охватывал только дом Давида, это был фактически завет для всего народа, потому что обещание непрерывности роду Давида подразумевало обещание будущего и для Израиля тоже.

Контекст, в котором изложен завет с Давидом, также делает эту связь очевидной. В главе, идущей непосредственно перед этим событием (см.: 2 Цар. 6), говорится о том, как Давид привез Ковчег завета в Иерусалим. Давид недавно захватил Иерусалим и сделал его своей столицей. Из Иерусалима он правил всеми коленами, а до этого в течение семи лет властвовал над коленом Иудиным в Хевроне. Ковчег, более чем что–либо другое, символизировал древнюю историческую традицию и веру Израиля как народа Яхве. Он был собран на Синае и символизировал все, что Синайский завет означал для Израиля — закон, святость Яхве, доступ к Нему через пролитие жертвенной крови и Его присутствие среди Своего народа. Перенос Ковчега завета в Иерусалим, следовательно, был обдуманным действием, с целью продемонстрировать верность древним традиция исторической веры Израиля в Яхве, показать, что представление Давида о царствовании зиждилось на том же основании завета, что и у союза колен.

Из Божьего слова, полученного Давидом через пророка Нафана, мы также узнаем, что содержание этого обетования предназначалось и для дома Давида, и для Израиля, которому Бог обещал долговременную защиту и покой (см.: 2 Цар. 7:10 и дал.). И редактор первых двух Книг Царств явно хотел, чтобы его читатели услышали очевидный отзвук темы исхода,

Синая, в ответной молитве, вознесенной Давидом после того, как он услышал Божье обетование через Нафана. (Почитайте 2 Цар. 7:22—24 и сравните это с Втор. 4:32—38.) Завет с Давидом, таким образом, представляется в историческом документе не как нечто совершенно новое или разрыв с прошлым, а как распространение на царей из рода Давида, которые теперь будут царствовать над народом, основанных на завете отношений с Богом.

В Давидовом завете есть не только эти очевидные связи с Синайским заветом, но он еще, как нам представляется, намеренно оформлен таким образом, чтобы напомнить и об Авраамовом завете тоже. Мы уже видели, что именно Давид был фактически первым, кто овладел всей обещанной Аврааму территорией. Среди других параллелей можно отметить обещание сделать Давида великим, сделать его имя великим, поддерживать особые отношения благословения с ним и его потомками и в особенности — обещание дать ему сына и наследника.

Эти отзвуки Авраамовой традиции в историческом повествовании звучат еще громче в поэтическом материале, когда речь заходит о престоле Давида и о Божьем замысле относительно народов, не входящих в состав Израиля. Есть, например, псалмы, известные как «царские псалмы», в которых прославляются различные особенности царствования рода Давида и его опора на Сион. Для этих царских псалмов характерна идея, что Давид (или его потомок на престоле) правит всеми народами на земле. И кто бы ни был автором этих гимнов (см., напр.: Пс. 2:8 и дал., 71:8—11; 109:6), он прекрасно знал, что подобное господство над миром никогда не было привилегией какого–либо царя из рода Давида. И учитывая то, как продолжалась история этого царства, было бы нелепо думать, что такое когда–нибудь случится. Тем не менее такие гимны сочинялись, и народ их пел и, по всей видимости, что–то хотел этим выразить.

Кто–то может сказать, что это была типичная восточная лесть в адрес монархов с их раздутыми имперскими амбициями и что, возможно, никто не воспринимал это всерьез (или, по крайней мере, буквально). Однако иногда совершенно очевидно, что псалмопевцы имели в виду нечто большее, чем исторические и географические сведения о царстве Давида как таковом. Скорее, они понимали, что за престолом Давида стоял престол Самого Яхве (это наиболее очевидно в Пс. 2) и что Божий замысел, реализуемый через царя Израиля, был тем же, что и для самого Израиля, — быть проводником Его намерений в отношении всех народов. В Пс. 71, одном из самых значительных царских псалмов, о сыне Давида говорится следующее:

Будет имя его вовек; доколе пребывает солнце, будет передаваться имя его. И благословятся в нем племена, все народы ублажат его (ст. 17. Курсив мой. — К. Р).

Отзвук обетования Аврааму едва ли мог бы прозвучать громче и яснее.

Рассматривая содержание Давидова завета, мы обнаруживаем, что в нем усиливаются связи, на которые мы уже указали при разборе Синайского и Авраамова заветов. Это то же основополагающее требование верности и послушания, основанное в данном случае на отношении сына к отцу, которое Бог дает Давиду и его потомкам на престоле. Отношение царя из рода Давида к Богу, представляющее собой отношение между сыном и отцом, можно обнаружить и в исторической литературе (см.: 2 Цар. 7:14), а также в поэтических восхвалениях (напр., в Пс. 2:7; 88:27 и дал.). Среди прочего это указывает на то, что царь в каком–то смысле «воплощал Израиль» (см.: Исх. 4:22), поскольку Израиль определяется также как «первенец». Но в контексте завета Давида это служит двойной цели: сделать акцент на Божьей любви (то есть на Его непоколебимом обязательстве), с одной стороны, и требовании послушания (главнейшем сыновнем долге), с другой. Мы разберем в следующей главе, как то и другое играют определяющую роль в самосознании Иисуса как Сына Божьего.