Позови меня трижды

– Трудно тебе, Боб, работу-то подыскать, чтобы совсем без техники, если, конечно, тут дело действительно в этом. Ты меня, прости, но руки-то у тебя были с детства золотые. Ты ведь даже барабанить ими мог. Что-то мне с трудом верится, что Кузю техника вдруг полюбила, а тебя - нет. Именно в сопоставлении тебя и Кузи странность. Чуешь?

– Терех, мы ведь с Кузькой с детства на пару, у нас же квартиры на одной площадке были. А он мне, ей Богу, вот так помог, поддержал... К вам вот идти я бы не решился один... Стыдно как-то. А Кузьма говорит: "Брось, ребята выручат!"

– Да все правильно он говорит, но не по себе мне от него. С тобой бы я мигом решил, а с Кузькой... Это уже надо с Валетом советоваться. И чо вы с ним до сих пор на пару бродите? Вроде кончилось детство золотое. Давай так, Раю пришлешь прямо завтра, я ее вместо Валеркиной жены в ларек посажу. Там у Валета с женой непонятки разные... Не нашего ума дело, короче. А с вами решать будем.

– Спасибо, Терех, большое спасибо!

– Рано пока, Боб, спасибо говорить, на вот пока, бери деньги, возьми-возьми!

* * *

Райка ревностно взялась за работу. Правда, продавщицей в киоск Терех поставить ее не решился. Уж больно она была того... Облезлая какая-то. Он как бы поставил ее выше, кем-то типа товароведа у себя на оптовых складах, она даже возгордилась немножко. Серьезность на рожу напустила, так еще страшнее стала, блин. Но уже через неделю Терех не представлял, как он мог обходиться без нее раньше. Поговорить с Валетом о Бобике и Кузе пока не представлялось случая, но Райка на него не давила.

Раису Терех видел раньше от силы раза два. Поэтому теперь, глядя на худую, рано постаревшую женщину, с готовностью хватавшуюся за любую работу, которая иной раз была по плечу разве что матерому мужику, он никак не мог понять, что же такое сделала жизнь со смешливой легкомысленной блондинкой? Он откровенно жалел Раису, поэтому она, относившаяся к Тереху по старой памяти с опаской, неожиданно для себя стала частым гостем в его каморке. Правда, ссорились и ругались они частенько, но, полаявшись с утра, они неизменно обедали вместе. Терех при этом всегда проявлял присущую ему широту натуры: даже после взаимного мата он первый приглашал сварливую Райку пить чай.

Честно говоря, Рая была "ракушкой". Так звали девушек, которых некоторое время назад выпускало городское училище речного флота в качестве радисток. На это отделение поступали только самые романтические деревенские девки. Ни одна городская девушка не одела бы на себя безобразный черный бушлат и толстую тельняшку до колен. Летом они выезжали на судовую практику чуть ли не до Астрахани. А зимой, при вынужденной непривычной городской праздности и склонности к этой самой романтике, ракушки быстро спивались, поэтому их общежитие имело самую дурную славу в городе.

Кузьма и Бобка повадились лазить в окна их общежития еще с девятого класса. Родители у них были среднего достатка, поэтому у мальцов всегда имелась денежка на бутылку сладкого портвейна. Бобика женили на Райке-ракушке, после визита к его родителям пожилого начальника училища во флотской форме с начищенными до зеркального блеска пуговицами. Перед скорой свадьбой жениха солдатским ремнем отлупил отец, поэтому на своей свадьбе Боб только танцевал с располневшей в талии Раисой, сидеть ему было не на чем.

Но это было когда-то очень давно. А нынче Райка вызывала у Тереха только глубокое уважение. Хлипкая на вид, она могла запросто на пару с мужиком разгрузить КАМАЗ перед ночными сменами в киосках. Она на память знала всю номенклатуру товара, в любой момент могла отследить малейшее его продвижение. Рая обладала деревенской практичностью и врожденным прагматизмом. Даже не зная такого слова, как маркетинг, она на тетрадке в косую линейку из каких-то глубоких внутренних умозаключений составила Тереху заявку для всех точек на месяц вперед. Более того, она прошлась по соседям и доказала им, что пользоваться их базой им выгоднее. А как аккуратно она заделала все русты на потолке его каморки! Теперь известка уже не сыпалась ему за шиворот.

Нет, Райку было за что уважать. Хотя бы за то, что она нисколько не мешала дружбе Кузьки и Бобки, подобно другим женам, усиленно разбивавшим после свадьбы холостяцкий мужской кружок супруга. А ведь это было достаточно накладно для семейного бюджета. Бобыль Кузька и теперь по неделям пропадал у них в нынешней халупе на окраине. Он даже свою раскладушку у них имел. Нет, выдержать Кузьму, по мнению Тереха, могла только золотая баба.

Раиса всегда с особой теплотой рассказывала за обедом о своих детях девчонке семнадцати лет и пареньке восьми годков. Такая разница объяснялась тем, что со старшенькой Райка просто залетела до свадьбы по малолетству. И только через девять лет она душевно созрела для деторождения. Она полностью верховодила в семье, но Бобка беспрекословно подчинялся ей не по слабости характера, чего о бывшей шпане не скажешь, а из каких-то других душевных порывов. После той дурацкой свадьбы Боб никогда уже не ходил с Кузькой по девкам и ни разу не дал повода переживать на этот счет жене.

Поэтому, когда Райка пожаловалась Тереху о том, что ее дочь заявила о своем непреклонном желании уйти в монастырь, открывшийся недавно в пригородном селе, что ни она, ни Боб не могут найти к девчонке подхода, Терех сам поехал разбираться с Бобкиным потомством.

Девчонка была - вылитая Райка, какой Терех помнил ее до ухода в армию. Но легкой Райкиной улыбчивости у Оли не было, в глазах стояло то же, что портило и нынешнюю Раису. Тереху с трудом удалось разговорить замкнутую девушку, которая пустила в темную комнатку, где она теперь жила, одного его. С матерью она перед этим не разговаривала уже два дня. Разговор с Олей был очень тяжелым, девчонка ничего не могла поделать с возникшим у нее страхом перед жизнью. В тех ночных выколачиваниях денег ей тоже досталось маленько, и Терех впервые всерьез задумался о том, что ему придется сдавать под планируемый фирмой банковский кредит свою квартиру, а не Валеркину, потому что у Валеры все-таки сын... Он смотрел на плачущую Олю, которая невольно стала свидетельницей полной беспомощности своих родителей и очень боялась своей собственной несостоятельности, и жалел ее так же, как и Райку. Его ужаснула невольная мысль, что каждому нашему поступку самые беспощадные судьи - наши собственные дети. Ведь и он до сих пор не мог простить отцу того, что тот сошелся с тетей Галей.

Выйдя от Ольги, Терех без обиняков сказал, что девку надо показать в психушке. Не в смысле головы, а в отделении по всяким депрессиям. Травки там, витаминчики иголкой в попу, а главное, конечно, по больше тряпок девке набрать на рынке, журналов с картинками и косметики. И пока Райка плакала на кухне, Терех терпеливо ей разъяснял, что такое может быть со всяким. Что взять с девчонки-соплюшки, которой, если она не врет, даже пистолет к голове приставляли! А Бобку он вот-вот устроит на работу, и они, глядишь, еще все восстановят. Дела-то идут - нормалек! Народ ихний пить никто еще не разучил, так что все они выкрутятся. А хорошая психушка гораздо лучше всякого монастыря, тем более, что там тоже к обеду в колокол звонят. На том и порешили.

Терех не знал, что Райка плакала не только о дочери, но и о самом младшем члене их семейства, до сих пор стоявшем на диспансерном учете с диагнозом "Дистрофия".

МАРЬЯЖНЫЙ ИНТЕРЕС

– Терех! Впусти!

– Ты чего?

– Я переночую у тебя.

– Называется: "Вернулся муж из командировки"...

– Ты знал?

– Знал, конечно. Ты лучше спроси, кто не знал.

– Ты почему молчал, сука?

– А я в такие дела не суюсь. Я ему морду два раза бил. Я виноват, что не помогло?