Позволь мне верить в чудеса

И вновь чувство собственного профанства… И раздражение из-за этого. В первую очередь на себя.

Ланцова вышла из комнаты, когда Корней уже почти сделал то, что ненавидел всем сердцем, — готов был отложить решение проблемы в долгий ящик. Уйти, позволив девочке самой решать, что будет дальше.

Он поздоровался, зондируя взглядом общее состояние, но сам разговор не начинал. Готов был уйти, когда окликнула сама.

Извинилась, спокойно приняла его замечание о том, что кричать — не лучший вариант коммуникации. Корней не сомневался — девушка каждый раз делает зарубку в памяти и в будущем… Хотя какое будущее? О чем разговор?

Даже попыталась объяснить, что вчера на нее нашло. Правдиво не с первого раза, но все же.

Оказалось, дело в сложностях с парнем. Тем, который замечательный и самый лучший на свете…

Точно также, как утром, при воспоминании о врезавшейся в память формулировке захотелось скривиться. Потому что п

о

шло. Потому что нет на свете «самых лучших». Есть подходящие. Иногда действительно самые, но все равно с изъянами.

А отношения, в которых сыплют подобными фразами, обречены на позорный провал. Потому что ко всему подходить нужно трезво. И к партнеру своему тоже. Иначе будет больно, когда возложенные ожидания не оправдаются. И стыдно, потому что всему миру об этих ожиданиях ты уже протрубил или протрубила. И в вечной любви поклялась, а теперь… Остается только делать вид, что никогда с твоих уст не слетало это преждевременное, как оказалось, «самый лучший».

Но девочке позволительно — слишком молоденькая. Подрастет, сама поймет, а пока… Пусть будет лучший на свете. Ему-то что?

Вроде бы ничего. И действительно лучше, чтобы быстрее помирились, потому что… Видеть ее адекватной куда приятней. И глазу. И уму.

Когда девочка спросила о ссорах с людьми, Корней ответил честно. Зная ее пусть недолго, но уже достаточно хорошо, чтобы пытаться предугадать, готов был к тому, что начнет отрицать. Потому что формулировки, похожие на «

я не ссорюсь с людьми, а оговариваю правила, и если меня что-то не устраивает в их исполнении — ухожу сам или прошу уйти

«явно противоречат ее представлениям об этом прекрасном розовом мире, полном любви и понимания. Но она удивила. Возражать не стала, а вот вопрос задала.

На который Корней тоже ответил честно.

Действительно особенная. Должна бы раздражать, а по факту… Как-то оказалась в роли человека, которому прощено непростительное.

И пусть у Корнея планка того самого «непростительного» стоит практически над землей — любой споткнется, но в этом и суть. Споткнувшиеся в малом ему не нужны. Крупного ждать он не хочет.

Мужчина всегда строил свой мир на четком понимании: полная свобода обретается отсутствием привязанностей. Это отсутствие (и существующее, и потенциальное тоже) совершенно не пугало. И та самая требовательная планка была установлена жестче некуда именно потому, что чем меньше людей, за которых он будет волноваться — тем легче жить самому. А привязанности — это всегда волнение. Отсутствие прямой зависимости между всем происходящим и исключительно твоей волей. Это усложняет. Поэтому прощаться с людьми нужно легко. А для этого не стоит привязываться к ним. Это не так уж и сложно. Особенно, когда не чувствуешь в подобном необходимости. Так, как Корней.

Куда лучше волноваться за объекты и результаты своей работы. Просто потому, что там влияешь ты, а тут — на тебя.

И Ланцова ночью сшибла планку. Вряд ли была с состоянии это понять, но сделала. Должна бы полететь носом по покосам… А получила «шанс на прощение». Получит ли еще один, повтори подобное, Корней не знал, но утром, когда вышла и заговора… Ему отлегло.

— После четырех поеду на объект. Ты со мной? — когда Артур закончил отчитываться, Корней кивнул, поблагодарил за работу и даже похвалил. Без восторгов, но так, чтобы парень понял — с задачами он справляется, начальство довольно. Сначала во взгляде блеснула радость, следом — сомнение.

— Если можно.

— Если предлагаю — значит, можно.

Парню тоже присуща была некоторая робость, в этом он даже напоминал Корнею Ланцову.

Высоцкий следил, как новый подчиненный выходит из кабинета, в какой-то момент хмыкнув.

Может это возрастные изменения? Стремление окружать себя подобными людьми? Вроде бы простыми, но копнешь глубже… Зачем-то… А там интересно. Непривычно, подчас неожиданно, но интересно.

Когда дверь в кабинет вновь была закрыта, Корней встал из-за стола, прошел к дивану, опустился на него, вытянув ноги. На пару секунд прикрыл глаза. Немного поднадоело систематически не высыпаться. Но одно, когда понимаешь — почему и для чего, а просто крутиться полночи, чувствуя несвойственную себе же тревогу, — это уже глупость.

Одна надежда на то, что сегодня с этим проблем не возникнет.

Телефон снова ожил, опять звонила Илона. Корней глянул на часы — тринадцать тридцать. На самом деле, идеальное время для звонка. С огромной вероятностью он не на встрече. С такой же — не на обеде. Она угадала.

— Привет.

Мужчина взял, снова закрывая глаза.

— Привет. Не отвлекла?

— Нет. Все хорошо.

Произнес, замолк… Илона тоже не спешила. Судя по звукам — перебирала вещи в шкафу, потому что в трубке слышны были щелчки вешалок друг о друга.

— У тебя есть планы на вечер? Мы давно не виделись.

Это не звучало, как упрек. Скорее объяснение, чем обусловлено предложение.

И Корнею не надо было об этом напоминать. Да и против встречи он ничего не имел. И против второй подряд бессонной ночи, но уже по объяснимой для себя же причине, тоже, только вот…

— Сегодня не получится. Прости.

Где-то там снова пауза… И щелчки вешалок прекратились. Видимо, Илона ожидала другого ответа. Положа руку на сердце, Корней это понимал. И ее растерянность тоже. Но приоритетность задач, как всегда, была важнее сожаления.

— У тебя все хорошо? — Илона задала безобидный вопрос, Корней открыл глаза, фокусируя взгляд на белом потолке.

— Да. Все нормально.

— Много работы? — и снова безобидный.

— Как всегда.

— А у нас? — и только третий — не совсем в типичной для их взаимоотношений манере.

— Тоже. Насколько мне известно.

Илона никогда не призналась бы, но наверняка надеялась на то, что Корней этим не ограничится. Ждала, прижав трубку к уху. Ему же… Нечего было добавить. Он не видел трагедии в том, что сейчас встречаться получается реже. Неудобства — да. Были. Но трагедии — никакой. И повода для волнений тоже нет. Разберется с девочкой, разгребется с работой, если ничего не изменится ни у него, ни у Илоны — все вернется на круги своя.

— Хорошо. Тогда… — она попыталась вернуть голосу привычный тон. Корней это заметил и оценил.

— Тогда я позвоню тебе. Не забивай голову глупостями.

Корней сбросил звонок, отложил телефон, тут же возвращаясь к размышлениям минутной давности. О том, что в приоритетах на сегодня стоит выше, чем вечер с Илоной — о необходимости понять, в его квартире — бывшей вечной зоной штиля — все в норме или новый шторм? Его заботило только это, конечно. Только собственный комфорт в сложившихся обстоятельствах. И девочка в той мере, в какой этот комфорт зависел от нее.