Позволь мне верить в чудеса

А когда дверь за Илоной закрылась, набрал Ланцову.

Готов был к тому, что девочка сбросит. От стыда ли, от злости, от страха — неважно. Но могла.

Поэтому слушал гудки, испытывая напряжение. А когда взяла — на секунду закрыл глаза. Уже хорошо…

— Алло, — произнесла тихо, как-то затравленно даже. И стоило услышать приветствие в таком тоне, Высоцкий снова испытал приступ раздражения. Не на нее, конечно. На себя. Она-то тут причем?

— Привет.

Попытался придать голосу вряд ли дружелюбия, но хотя бы намека на мягкость.

— З-здравствуйте…

Но его попытка осталась без внимания… Или была неудачной.

— Ты далеко?

— Я… Во дворе сижу…

Произнесла с паузой.

Корней готов был поклясться — делает это, опустив голову, глядя виновато на колени. Всегда виновато…

— Поднимайся… — свободная от мобильного рука сама потянулась к лицу, захотелось закрыть глаза, пройтись по ним пальцами, надавливая на глазницы… Нет, чтобы наехать… Нет, чтобы съязвить… Ему так, пожалуй, было бы проще.

— Хорошо…

Аня ответила совсем шепотом, в трубке воцарилась тишина. Возможно, девочка ждала, когда скинет сам Высоцкий, а он просто почему-то завис, не спеша это делать…

Молчали не меньше десяти секунд, потом же Корней убрал руку от глаз, открыл их, глядя перед собой…

— Извини, — произнес, прося прощение у нее чуть ли не впервые. Но за косяк, явно больший, чем все ее промахи вместе взятые…

* * *

На протяжении проведенного на улице часа Аня не проронила ни единой слезинки. Вышла из подъезда, прекрасно понимая, что выглядит более чем странно: бледная, словно перепуганная девочка, которая еще пять минут тому назад влетала в подъезд, лучась улыбкой, но консьерж, с которым она так радостно здоровалась тогда же, не сказал ничего, когда выходила.

А потом… Брела… Брела… Брела… Периодически запинаясь на ровном месте… Брела… Брела… Брела… Пока не поняла, что обошла ЖК по кругу и снова оказалась у дома, в котором жил Высоцкий.

Села на скамью под ним, положила руки на колени… А дальше сидела… Сидела… Сидела…

Не в состоянии собраться и на что-то решиться.

Аня понимала, что ни обижаться, ни злиться, ни испытывать хоть какие-то чувства кроме стыда за то, что так позорно ворвалась в чужую квартиру, когда там ее не ждали, права не имеет. Понимала… Теперь… Что раз Высоцкий не прочел сообщение, должна была хотя бы позвонить, а то и бродить вот так же, как бродила сейчас, но

до того

, как вломиться, а не

после

…

И как бы Аня ни пыталась отогнать ненужные воспоминания, они сами врывались в голову, раз за разом делая больно…

Ведь не увидела почти ничего, а в душе — противная лужа. Грязная и холодная. Катастрофически.

И от одной только мысли, что когда-то придется снова смотреть Высоцкому в глаза — паника. И потому, что стыдно. И потому, что больно…

Когда-то она уже чувствовала подобное — той ночью, которую он провел с этой же или другой женщиной, предпочтя ей ужин с Аней в собственном жилье. Но теперь понимала — тогда были цветочки, а ягодки теперь. Ведь чтобы перебить то воспоминания, всего и требовалось, что назвать ее «особенной», а это… Не забудешь. Кто-то другой смог бы, даже, может, посмеялся бы, но она — нет.

И что делать — не знает.

Мыслей «сбежать» у Ани не было. Понимала, что никому этим лучше не сделает. Поэтому сначала бродила, потом сидела. Чего ждала — сама не знала.

Иногда не выдерживала — вскидывала взгляд на квартиру Высоцкого… И испытывала новый укол каждый раз, не обнаруживая в окнах свет. Значит…

Что это значило, было понятно без слов, но Ане каждый раз приходилось мотать головой, отгоняя настойчивые образы.

А она ведь… Как последняя дура…

И образы заменялись, но не пустотой, как хотелось бы, а другими — почти такими же болезненными. Воспоминаниями о том, как бежала навстречу, как радовалась своей находке с пирожными, как…

Как была наивна. Как была глупа. Как высоко взлетела со своими идиотскими мечтами. И как больно грохнулась. Будто ударившись разом всем телом. И разбив душу всмятку.

Душу, совершенно не нужную тому человеку, в которого она так безнадежно, так больно и печально влюблена.

Который… Который поэтому не настоял на том, чтобы подвести. У которого, как оказалось, были куда более важные… И приятные планы.

* * *

С приближением ночи, на улице становилось все холодней. Особенно сидевшей на лавке без движения девушке. Но все, на что хватило сил — это обнять себя руками, продолжая смотреть перед собой…

Можно было зайти в какое-то кафе, заказать там какао и просто дождаться, пока Высоцкий сам все поймет, ведь… Еще одним поводам для приступа отчаянного стыда стало то, что Аня осознала далеко не сразу — она оставила в квартире «следы». А значит, сделать вид, что ее там вовсе не было, уже не получится. Промелькнула шальная мысль точно так же незаметно вернуться, забрать вещи и смыться, но девушка отказалась от нее тут же — даже заткнув уши и зажмурившись, все равно ведь будет знать, что происходит за полузакрытой дверью… Все равно будет гадко… Все равно только хуже… Лучше стыд встречи "после", чем еще раз пережить то ужасное "до".

И от идеи с кафе тоже отказалась. Там были бы люди. Там ее заторможенность наверняка бросилась бы кому-то в глаза. Могли подойти, спросить, что случилось. А ей-то нечего ответить. Ведь на самом деле не случилось ничего. Просто одна чудачка не смогла справиться с природной мечтательностью и получила за это хороший удар наотмашь. И в этом никто не виноват. Только она…

Когда в куртке зажужжал телефон, Аня задрожала. Не вздрогнула от испуга, а именно задрожала, ведь прекрасно знала, что звонить может один единственный человек. И что значит его звонок тоже знала прекрасно.

Достала мобильный из кармана, несколько бесконечных секунд смотрела на надпись «Корней Высоцкий»… Самой казалось, что ни на что не надеялась, ко всему была готова, а стоило поднести телефон к уху, произнести тихое «алло» и услышать его ответное «привет», стало еще гаже. И откуда-то взялись моментально подступившие к глазам слезы. Пришлось срочно запрокидывать голову и часто моргать, выдавливая из себя тихое:

— З-здравствуйте…

Он продолжил не сразу, а Аня понятия не имела, что сказать. Да и стоит ли… Готовилась к худшему — сообщению, что ее вещи собраны и ждут на лестничной клетке… И идти она с ними может на все четыре стороны, раз не в состоянии понять, что без предварительного одобрения в квартиру соваться не стоило бы. Хотя настолько ли это «худшее» — уже и сама сомневалась.

— Ты далеко? — Высоцкий спросил, Аня провела пальцами свободной руки по коже под глазом, не давая позорной слезе скатиться. Опустила голову, глядя виновато на колени…

— Я… Во дворе сижу… — произнесла с паузой. Очень хотела бы, чтобы звучало хотя бы спокойно, но понятия не имела, так ли это…

— Поднимайся… — а когда услышала следующее слово, снова застыла, автоматически выравниваясь, глядя перед собой.

В голове крутился вопрос, который она ни за что в жизни не задала бы. «Поднимайся, чтобы что?». Меньше всего ей хотелось сейчас видеть Высоцкого. Тем более… Там ведь, наверное, эта женщина…