Позвони в мою дверь

На летние каникулы близнецов разлучали: один ехал к бабушке в Омск, другой — в «Артек» или в детский лагерь за границу. Следующий месяц производили рокировку: первый — в лагерь, второй — к бабушке. Во время короткого пересыльного этапа в Москве родители мысленно играли в игру «Найдите сходства и отличия». Ссадины на коленках симметричны, блатные словечки разные. Одинаково загорели, фрукты любят разные.

Зина и Павел забывали о своей стратегической установке — культивировать отличия — в самые ответственные моменты. И поощряли, и наказывали близнецов по бригадно-армейскому принципу — обоих разом.

* * *

День рождения Маняши совпадал с семейным торжеством Ровенских — днем свадьбы. Мане уступили субботу, а в воскресенье вечером чествовали Ровенских. Дата была не круглой — восемь лет, — и отмечали ее без помпезности: всего-то тридцать человек пригласили в отдельный зал ресторана «Савой».

Зина сидела у зеркала, наносила последние штрихи. Петров стоял у нее за спиной, завязывал галстук.

Глядя на отражение мужа, Зина весело сообщила:

— Ведь я тебя к Лене очень ревновала. Но она, представляешь, вышла замуж девственницей. Сама мне сказала. Кто бы мог подумать? Такая девушка!

Петров на секунду замер, тщательно контролируя выражение лица, продолжил завязывать узел и небрежно бросил:

— Никто бы не мог;

Про себя добавил: «И правильно бы сделал!»

Никто бы не поверил десять лет назад, что глава холдинга «Класс» Юра Ровенский может уйти от жены, тихой аморфной книгочеи Светы, и жениться на бывшей секретарше Петрова Леночке.

Историю их замужества Зина знала в пересказе Леночки — романтически подредактированном варианте. На самом деле все началось с изнасилования.

* * *

Лену воспитывала прабабка, которая не замечала изменений в окружающей жизни, а образцом бытовой устроенности считала Житомир 20-х годов. Прабабка вырастила двух дочерей, четырех внучек и придерживалась строгих правил в уходе за девочками.

Одним из непререкаемых правил было ношение панталонов. Старушка заготовила этих панталонов в сундуке на три поколения вперед. Толстые, неудобные, гладкие снаружи и с байковым начесом внутри, собранные резинкой на талии и на ногах в многочисленные складки — панталоны уродовали любое платье и стали проклятием Лениного детства. Снимет в школьном туалете, спрячет в портфель — мальчишки достанут, повесят на швабру и носятся со «знаменем» по этажам. Снимет в подъезде, засунет за радиатор — обязательно стащат. Бабка орет-надрывается:

— Перед кем ты, Петлюра, штаны снимала?

Прабабушка давно умерла, Лена устроилась на хорошую работу, отселилась от родителей, могла себе позволить покупать дорогое белье в фирменных магазинах. Травмированная в детстве чудовищными панталонами, Лена предпочитала невесомые и прозрачные детали женского туалета.

Хитом сезона было темно-бордовое белье. Оно отодвинуло в сторону нейтральное бежевое, целомудренное белое и вызывающее черное. Прикупив себе кружевное бордо, Лена вдруг поняла, что хочет купить трусики и бюстгальтер нежно-розового цвета — такого, как были проклятые панталоны. Розового не выпускала ни одна фирма. Встречалось сиреневое, грязновато-красное, а от невинного розового, популярного двадцать лет назад, давно отказались.

Нашла она свою мечту случайно — на барахолке в Лужниках. Приезжала в дирекцию стадиона за какими-то бумагами, обратно возвращалась к метро через рынок и увидела — оно! Младенчески чисто-розовое! Трусики — кружевная резинка на талии и между ягодицами, впереди гипюровый треугольник.

Бюстгальтер тоже кружевной, по центру отверстие, чтобы сосок выглядывал наружу — сбруя для публичного дома.

— Беру! — сказала Лена и назвала свой размер.

— Мы только оптом торгуем, — лениво отозвалась продавщица. — Коробками. Весь размерный ряд: трусы от сорок четвертого до пятьдесят четвертого, бюстгальтеры от наперстков до парашютов.

— Зачем мне размерный ряд? — возмутилась Лена.

— А мне какое дело?

Узнав, что коробка розовой мечты стоит дешевле, чем один гарнитур в дорогом магазине, Лена решилась — купила весь размерный ряд. Она проволокла коробку через рынок, поймала такси и поехала домой.

Далее следует ряд случайностей, без которых не обходится истинно судьбоносное событие. Случайность первая: Ровенскому понадобились бумаги, которые Лена взяла в Лужниках. Он из машины позвонил в контору, узнал, что Лене разрешили принести бумаги завтра. Случайность вторая: водитель сообщил Юре, что они проедут мимо ее дома. Случайность третья, интуитивная: Ровенский передумал посылать водителя, решил подняться сам. Случайность четвертая, решающая: Лена забыла запереть дверь.

Как известно, судьба не стучится в запертые двери, входит в те, которые для нее распахнули.

Лена не слышала звонка, потому что в квартире гремела музыка. Юра толкнул дверь, прошел по коридорчику и замер на пороге комнаты. Такого он еще не видел!

По всей комнате гроздьями — на люстре, на рамках картин, на телевизоре, на шторах — висели розовые бюстгальтеры и кружевные трусики.

Сама Лена, облаченная в такое же белье, плясала на ковре. В такт музыке она то крутила ягодицами, практически голыми, то по-цыгански трясла едва прикрытой грудью. Ритм она поддерживала круговыми движениями рук, в которых держала еще по паре бюстгальтеров.

Оторопь, которую испытал Юра в первые секунды, перешла в возбуждение невероятной мощи. Он быстро скинул ботинки и брюки. Бросился на Лену.

Она испуганно вскрикнула, а через мгновение уже отбивалась от Юры. Силы были неравны: обезумевший Ровенский мог бы изнасиловать и тигрицу. Он сделал Лене подсечку и повалил на ковер.

Как по заказу, музыка кончилась в тот момент, когда затих Ровенский. Лена спихнула его с себя, вскочила, — Скотина! Сволочь! — кричала она. — Петлюра!

— Лен, ну извини! — ухмыльнулся Юра, поднимаясь. — Кто же устоит?

— Конь в пальто! — плюнула Лена в его сторону.

Ровенский действительно был в пальто, а также в пиджаке, в рубашке с галстуком и в носках, но без брюк. Он опустил глаза и увидел кровь у себя на бедрах.

— Лена, ты что, девочкой была? — ахнул он.

— Бабушкой! — рыдала Лена. — Убирайся отсюда!

— Лен, я не хотел, то есть очень хотел, — бормотал Юра, одеваясь. — Хочешь, пойдем в ресторан? Можно я помоюсь?

— Вон!!! — завопила Лена, топая ногами. — Пошел вон!!!

— Все, ухожу.

Юра поднял руки: сдаюсь — и попятился спиной к выходу. Захлопнув за собой дверь, он на лестничной площадке услышал рыдания и проклятия девушки.

Лена не помышляла о романе с Ровенским не потому, что тот был примерным семьянином, напротив — всеядным бабником. Совсем как морковка, пробившаяся сквозь асфальт: листики можно пощипать, а чтобы вытащить из земли (читай — семьи), потребуется отбойный молоток. Лена делала ставку на Петрова, ставку выиграла многодетная мать.

А что, если безобразная сцена с Ровенским обернется первой трещиной в асфальте? Вяло начавшиеся месячные он в суматохе принял за порушение девственности, ее визг — за крик боли. На забавной ошибке можно сыграть. Не давить, мягко стелить, не навязываться. Стоя под душем, Лена обдумывала дальнейшие действия. На работу завтра не идти, сказаться больной. Сколько дней: три, пять? За пять дней Ровенский забудет, как мать родную зовут.