Позывной "Курсант" 2

Я уже настолько привык по территории школы передвигаться исключительно в его сопровождении, что происходящее казалось невероятным. Мы с Бернесом в нерешительности топтались на крыльце главного корпуса, пытаясь сообразить, в каком случае получим мандюлей больше. Если отправимся к бараку самостоятельно или если останемся торчать на месте? Учитывая все обстоятельства и часто просыпающуюся в Шипко дурь, оба варианта вполне реальны. Есть, правда, еще третий. Нас тупо проверяют. Не знаю, конечно, в чем, но уверен в креативности чекистам не откажешь. Если они на полном серьезе заподозрили, будто кто-то из детдомовцев мог порешить Зайцева, чего можно ожидать от этих горе-детективов. Может, Шипко сидит в ближайших кустах и наблюдает за нами исподтишка. Ждёт, к примеру, не угандошим ли мы с Бернесом друг друга.

— Вам что, тренировки мало показалось? — Входная дверь распахнулась и к на крыльце появился Молодечный. — Я же сказал, шагом марш по местам. Задумали какую-то ерунду?

Кривоносый, прищурился с намеком. Видимо, он тоже относится к числу тех сотрудников школы, которые сомневаются в человеколюбии детдомовцев. Ну, или просто глумится. Такое тоже может быть. Я уже понял, характер у Молодечного не сахарный. Впрочем, все они тут молодцы!

— Так это… — Промычал Бернес, изобразив на лице смущение. — Товарищ сержант государственной безопасности…Мы вроде товарища сержанта государственной безопасности ждем…

Кривоносый насмешливо поднял одну бровь.

— Ну, то есть другого товарища сержанта…– Марк сообразил, как нелепо прозвучала его предыдущая фраза и попробовал исправить ситуацию, дабы не выглядеть идиотом. — Не Вас… То есть… Вас мы тоже ждём. Всегда. Но не сейчас.

Молодечный покачал головой, при этом продолжая улыбаться. Ну, ясное дело. Бернес в данную секунду выглядел очень весело, а говорил — вообще обхохочешься.

— Ну, то есть… — Попытался снова объясниться Марк.

— Да все понятно, слушатель Либерман. — Кривоносый поднял руку, останавливая поток бессвязной речи Бернеса. — Я сказал, шагом марш на место дислокации!

Последнюю фразу Молодечный произнес уже строго, вполне серьёзным тоном. Мы с Бернесом решили не испытывать судьбу и шустро рванули в сторону барака. Шипко где-то носит, в конце концов, а Кривоносый — вот он. Рядышком. Он приказал, мы выполняем.

И что нас ждало по возвращению? Голос Панасыча, читающий детдомовцам… Что? Сказки? Стихи? Шипко сошел с ума? Я придвинулся ближе к косяку, дабы удостовериться, это не галлюцинации.

— Повторяю! В неверном свете свечи светились серьги! — Снова произнёс Панасыч загадочную фразу.

— Ну, не сволочь тебе… — Тихо, почти еле слышно прошептал я Бернесу. — Мы там все сердце себе в клочья порвали, все глаза проглядели, ожидая товарища сержанта, а он тут избу-читальню организовал.

Марк хмыкнул в кулак, прижав его ко рту. Наверное, чтоб не засмеяться слишком громко.

— Товарищ сержант государственной безопасности, а кому свеча должна верить? — Раздался голос Подкидыша. — Она же эта… Она — вещь бездушная. Как может свеча верить или не верить? Вот если сказать про человека, оно понятно. А тут — свеча.

— Разин, в рот те ноги! Ещё раз перебьешь меня, будешь сам как свеча! Вещь бездушная! Сам больше вообще никому верить не будешь! Понятно? — Гаркнул во весь голос Панасыч.

Вот скажу честно, аж на душе потеплело. Сразу стало хорошо и приятно. Мир не рухнул, солнце, луна и земля на своих местах. Вот такой Шипко — понятный, свой. А то начал тоже…

Что пробурчал в ответ Подкидыш, слышно уже не было. Думаю, он просто очень хотел, чтоб и Панасыч его недовольства не расслышал, дабы не огрести. Но промолчать и не высказаться Ванька просто не мог.

— Корчагин! Дурья твоя башка! Ты что пишешь? — Внезапный рёв старшины заставил подпрыгнуть на месте. — Ты же русский язык вроде знаешь! Говоришь на нем складно! Почему элементарных слов не написать не можешь?

— Чего не знаю, товарищ сержант государственной безопасности? — Прогундосил Корчагин. Прогундосил…Странно. Когда мы уходили, у Матвея не было столь ярко выраженного прононса. — За вами же записываю. Вы говорите, я пишу. Ничего не придумал. Все, как положено. А Вы опять ругаетесь. И между прочим, можно было не хватать меня за нос, когда я к Старшому повернулся. Я хотел только спросить. А Вы… Чуть нос мне в другую сторону не вывернули.

— Был приказ не списывать. А ты, Корчагин, оказывается, на оба уха туговат. Не услышал приказа. — Ответил Шипко. — И вот что ты сейчас несешь? В какую другую сторону? В другую сторону нос повернется, если я тебе его прямо в физиономию вобью. Понял?

Все. Мое любопытство кричало благим матом и требовало показать ему, что происходит в комнате. Я аккуратно потянул дверь за ручку. Кроме того, не вечно же нам на пороге отираться. Так-то, мы с Бернесом даже обед пропустили. Имелась очень большая надежда, что кто-нибудь из пацанов догадался прихватить его с собой. Жрать хотелось безумно.

— И вот тут… Что ты записываешь, Корчагин? Смотри?! Я разве так говорил? Какое свИтились? Проверяем словом «свет», а не «свит»! У тебя, Корчагин, солнце тоже свИтит? Слово через «Е» писать надо.

Мы с Бернесом переступили порог спальни в тот момент, когда Шипко стоял рядом с Матвеем и указательным пальцем методично тыкал в его тетрадь.

— Не понял… — Протянул Марк.

Я как бы тоже удивился, но решил промолчать. Наши сложные взаимоотношения с Панасычем не предполагают пока что свободы слова.

Просто комната значительно изменилась с того момента, как мы были в ней последний раз. Теперь помимо кроватей имелось еще два больших стола, продвинутых друг к другу. За столами сидели детдомовцы. Вид у них был очень несчастный. Перед каждым лежала тетрадь, стояла чернильница. Панасыч с открытой книгой в руках замер рядом с пацанами. Его лицо наоборот выглядело вполне привычно. Так как он только что орал на Корчагина, оно было чуть краснее положенного. Но при этом — очень довольное.

— Иванов! — Гаркнул Шипко, выбрав очередную жертву. — Ты прям стремишься к должности вечного поломоя! Опять на стол капнул? Да что ты елозишь этой промокашкой, только грязь развёл… Не елозь, говорю!

— Ну товарищ сержант государственной безопасноти, — пытался отодвинуться и одновременно слиться со столешницей детдомовец. — Не умею я этой ерундовиной пользоваться. — Отдайте карандаш обратно. Что за издевательство? Писали же сначала карандашами! Как люди.

— Не издевательство, а педагогический момент! — Ткнул пальцем куда-то в потолок Шипко. — Письмо пером вырабатывает в вас усидчивость и аккуратность, потому что… Иванов! Аккуратность! А не слой грязи на столе! Ты что, в рот те ноги, каплю нормально промокнуть не способен?