PR-проект «Пророк»

— Учитель истории в средней школе.

Человек в сером пиджаке внимательно посмотрел на убийцу. Убийца был кое-как причесан, нижнюю часть поцарапанного лица покрывала синеватая щетина, отчего оно производило отталкивающее впечатление.

— Вы совершили убийство? — без тени ненависти в голосе, наоборот, как-то проникновенно спросил человек в мягком пиджаке. Сейчас в нем говорил врач или духовник, а не следователь.

— Я убил Пророка.

— Расскажите, почему вы это сделали.

— Вам этого не понять.

— А вы попробуйте. А я постараюсь.

Повторялись вопросы, задававшиеся вчера, повторялись те же ответы.

— Стоп, — произнес Фимин. — Действующие лица — оставаться на местах. Остальные — перерыв пять минут. Виталич, — обратился он к режиссеру, — мне кажется, здесь чего-то не хватает. Это диалог простого бытового убийцы.

— Он и есть убийца.

— Нет — он подонок. Один на миллионы. Он — зло. И значит, в основе его удара — трезвый расчет. Это был не порыв. Вот в чем фальшь. У него — своя идеология. Он должен ее артикулировать, и задача следователя — ее разгромить. Поэтому мы не должны играть в поддавки. Все должно быть правдоподобно и на пределе эмоций. Вы слышите? — обратился он к следователю и убийце. — Все понятно?

Те утвердительно кивнули.

— Продолжаем. Надо найти уязвимые места идеологии убийцы. Перевести стрелки на него самого. Мы должны убедительно заставить его в себе сомневаться. Надо продемонстрировать его слабые места. И — обоим — больше убежденности в своей правоте. Больше искренности. Андрюша, забудь о том, что ты психиатр, ты сейчас — преступник. И сыграй, пожалуйста, психологически достоверно. Как ты умеешь лечить. Пойми, ты сейчас — не Андрей Александрович… Ты, как тебя там, Чекалин Алексей Сергеевич. Убийца и фанатик. Не мне тебе объяснять.

— Возможно, разница между нами состоит в понимании того, что такое хорошо и что такое плохо, — произнес преступник, опустив голову.

— И тем не менее вы никогда не думали, что вы апеллируете к морали и этике только потому, что сами не были успешны в то время, что не выбрали ту линию поведения, что, несмотря на какие-то усилия, или не поверили в перспективы, или поленились. Теперь вы, обвиняя тех, кто оказался успешен, ищете себе оправдание. И находите объяснение вашему поведению не в собственной лени, глупости или недальновидности, а в моральных барьерах, которые якобы стояли на вашем пути. А разницу между теми успешными, кто может себе позволить столь многое, и вами — человеком с небольшим достатком, вы ищете в разнице ваших моральных устоев, — прищурившись, следователь смотрел в лицо убийцы, ища в нем следы замешательства или растерянности.

— И нахожу ее именно там.

— Ладно, мы ушли в сторону. Но, даже если вы на кого-то в обиде, при чем здесь Пророк?

— Он оправдал всех этих людей — преступников у власти и у денег. Это знаете, как Христос был единственным смыслом существования Иоанна Предтечи — Крестителя. Пророк стал возможен благодаря тем, кого мы называем хозяевами жизни, и он даровал им право на существование. Они были преступниками, а стали почти святыми. Между тем они совершили преступления — против морали и против людей. В том числе уголовные преступления. Если воровство — преступление уголовное.

— Хорошо, если вы не признаете экономическую религию, то скажите, насколько это по-христиански — убить человека?

— Глупо было бы призывать его к покаянию или «открывать глаза», потому бездействие было преступно. Это было единственное, что я мог сделать.

— Зачем?

— Хотя бы для того, чтобы другие знали, что кара неминуема. Что за преступлением следует наказание. Это будет и предупреждение многим, и утешение еще большему числу людей.

— Думаете, вы кого-то предостережете?

— Кого-то — да.

— А кого вы утешите? Людоедов?

— Нет. Тех, кто хоть немного верит в справедливость.

— Хорошо. Представьте, вы убили человека. Вы уничтожили жизнь. Дух — это не тело. Тут не действует закон сохранения. Была жизнь, был дух — и его не стало. Было — что-то, стало — ничто. У вас не было мысли, что с таким сложным инструментом, как человек, надо обращаться осторожно. Что на разум человека можно воздействовать не только железным острием. Что словом можно воздействовать более эффективно.

— Тогда у меня, к сожалению, не было времени думать, и никогда прежде к убийству Пророка я не готовился. Мое решение и мои действия — это было как вспышка, как озарение.

— Не хотите ли вы сказать, что вы себя не контролировали, были вне себя или не отдавали отчет в собственных действиях? — На убийцу в упор смотрели внимательные глаза человека в сером пиджаке. Это были глаза юриста и глаза врача.

— Нет. Никогда раньше я не мыслил так ясно. В долю секунды передо мной возникли все доводы за и против, вся ответственность за то, что я хотел совершить, и ответственность, которую я понесу в том случае, если не совершу этого. Я не мог поступить иначе. Повторяю, такой возможности в жизни могло больше не представиться.

— Но вы, в лучшем случае, сядете в тюрьму на много лет. Из оставшейся жизни эти годы — лучшие… Вы должны были понимать, что навредите только себе, что испортите себе жизнь.

— Напротив. Я буду счастлив, что сделал что-то действительно значимое. Неужели вы думаете, что альпинист боится восхождения? В этом — его счастье. Можете считать, что я вообразил себя орудием в руках справедливости.

— Не много ли вы на себя берете? Вам ли судить о добре и зле? И вам ли судить человека и его душу? Откуда вам знать о том, что скрыто за его внешним обликом — его мотивы, его устремления, его намерения. Не суди, да не судим будешь. Вы не можете это не знать. Вы понимаете, что вы не судья. Не в вашей компетенции судить и тем более — выносить приговор.

— Я так не думаю. Представьте, если бы у власти стояли людоеды, неужели бы вы полагались на их суд? Вы должны определить для самого себя, что выше — этот суд или суд вашей совести, когда вы решаете самые важные для вас вопросы. Для меня решение самых важных вопросов в моей жизни находится исключительно в юрисдикции моей совести.

— Но что будет, если каждый присвоит себе право самостоятельно решать вопросы, пусть даже самые важные для него?

— Это право и так принадлежит каждому.

— Вероятно, вы считаете себя пупом земли.

— Каждый человек — пуп земли. В равной мере. А насчет слов Христа, которые вы здесь процитировали, я думаю, что он оговорился. Он должен был сказать: «Суди, потому как судим будешь. По судам своим». Так и есть — если есть тот свет, то судят там именно по судам нашим.

Фимин поднялся со своего стула.

— Все, достаточно, — сказал он. — Этот фанатик становится симпатичен, — может быть, повторить историю с Руби?

— Кто такой Руби? — спросил Виталич.