Прачечная, стирающая печали
Шрифт:
«Это куст с помидорами из моего сада. Почва хорошая, деревенская, поэтому куст будет расти в любом месте, куда вы его поставите. Главное – хорошенько его поливать. Подождите совсем немного, и помидоры созреют. Даже в жизни таких крошек наступает время, когда они достигают пика своего вкуса. Совсем как люди, вы не находите? После того как горечь и кислинка проходят, жизнь становится сладкой. Просто подождите еще немного. Это время обязательно наступит! Куда бы ни привела вас жизнь, желаю вам всегда оставаться здоровой».
Длинные горизонтальные штрихи напомнили Мире о пожилом господине, в сознании промелькнуло теплое и успокаивающее
На двери звякнул колокольчик, и в прачечную вошел пожилой господин. В одной руке он держал поводок, в другой – тонкое летнее одеяло. Мира поспешно вытерла щеки и встала. Господин Чан хотел было сделать вид, что ничего не заметил, но, увидев, что Мира не может справиться со слезами, сказал:
– Помидоры черри очень круглые, правда?
– Да…
Господин Чан не хотел спугнуть Миру, поэтому он положил одеяло в стиральную машину и завел непринужденный разговор:
– Я уже достал летнее одеяло. В последние дни резко потеплело. Говорят, что Корея перестала быть страной с четким делением на четыре времени года. Похоже, так оно и есть.
Глаза Миры расширились. Она склонила голову перед господином Чаном в знак благодарности:
– Спасибо вам. Большое спасибо. Я очень ценю это.
Господин Чан улыбнулся, как бы говоря, что все в порядке.
– Что вы, мне даже неловко. Эти помидоры из моего сада. Не так уж дорого они мне обошлись, чтобы вы так меня благодарили…
– Они придали мне сил, – решительно перебила Мира, и впервые за долгое время голос ее звучал ясно и твердо. – Ваши слова придали мне сил. Я была благодарна за то, что меня кто-то выслушал. С тех пор как я стала сидеть дома и воспитывать ребенка, не было никого, кто бы меня выслушал. С мужем мы говорили только о нашем ребенке, и мне казалось, что я разучилась говорить о себе. В супермаркетах – месте, куда я хожу чаще всего, – меня спрашивают только: «У вас есть карта магазина?» Вы – первый человек, который спросил о моей жизни…
У господина Чана сжалось горло, когда он слушал захлебывающийся от эмоций голос Миры.
– Спасибо вам. Теперь, когда мы переезжаем, я, наверное, больше не смогу сюда приходить… – Мира запнулась, пытаясь сдержать слезы, и тогда господин Чан ответил:
– Мое послание было не вопросом, а утверждением. Утверждением, что у вас будет все хорошо. Вы ведь знаете разницу между вопросительным и восклицательным знаками?
Пока господин Чан говорил, Мира всхлипывала все громче и громче. В следующую секунду дверь прачечной распахнулась. Ночью Нахи снова описалась и бросилась искать маму. Учхоль привел ее в прачечную.
– Мама! Почему ты плачешь?
– Что случилось, дорогая?
Нахи, на глазах которой мгновенно выступили слезы, посмотрела на господина Чана и спросила:
– Мама, дедушка тебя отругал?
От этого невинного вопроса лицо господина Чана озарилось улыбкой. Он подумал о своем внуке Сучхане, который до позднего вечера усердно занимается в английской академии, готовясь к учебе в Америке.
– Нет, мама плачет, потому что она счастлива. Мама плачет от радости, – сказала Мира, и Нахи с облегчением обняла ее.
Потом девочка потрогала куст стоящих перед ними помидоров:
– Ух ты! Помидорки!
– Это подарок от дедушки.
Мы должны сказать ему спасибо.Нахи низко поклонилась господину Чану и сказала: «Спасибо». Учхоль с недоумением наблюдал за развернувшейся перед ним сценой.
– Дорогая, что происходит?
– Расскажу, когда вернемся домой.
Тут Нахи увидела лежащий на столе дневник и вслух прочитала:
– «Я не хочу жить. Почему жизнь такая трудная?» А? Это мамин почерк…
Покраснев от смущения, Мира растерянно переводила взгляд с Учхоля на Нахи. Господин Чан тоже смотрел между ними.
– А, это…
– Мама, ты не хочешь жить? Это потому, что я по ночам писаюсь и ты устала?
Нахи расплакалась прежде, чем успела договорить. Учхоль тяжело вздохнул, словно напрочь позабыв о присутствии господина Чана. Господин Чан не знал, что сказать или сделать, и даже Чиндоль замер, почувствовав напряженную атмосферу, и теперь только медленно моргал.
– Мира, что нам делать, если ты не хочешь жить? Разве люди живут потому, что это весело? Или потому, что хотят? Если тебе тяжело из-за ситуации с жильем, то можно поискать квартиру поменьше. Нам хватит двух комнат, больше не нужно. Я буду брать больше подработок. Нахи еще мала, и…
– Думаешь, сейчас мы живем хорошо? У нас всего две комнаты. Наша спальня и комната Нахи. Одежда, книги и игрушки Нахи валяются по всему дому, потому что их некуда положить. В комнате не помещается даже письменный стол, поэтому, когда приходят репетиторы, нам приходится ставить стол в спальне. Разве не так?
– Но если тебе нравится этот район…
– Я думала, что в этом году смогу вернуться на работу! Я бы работала, зарабатывала деньги и забирала Нахи из школы. Я не хочу постоянно слышать жалобы о том, как ты устал, и не хочу постоянно требовать: «Деньги, деньги, деньги!» – выкрикнула Мира, словно выплескивая скопившиеся внутри нее чувства.
Учхоль опустил голову. Нахи заплакала еще громче. Мира попыталась успокоить ее, но слезам не было конца.
Господин Чан посмотрел на стиральную машину, куда положил свое одеяло. До конца стирки оставалась тридцать одна минута. Он решил покинуть прачечную на это время, чтобы Мира и ее родные могли поговорить наедине. На белой мордочке Чиндоля виднелись темно-коричневые пятна – слезные дорожки, появляющиеся под глазами собак. Почувствовав, как в носу защипало, господин Чан торопливо направился к двери. Выйдя из прачечной, они с Чиндолем направились вдоль улиц Ённамдона. Было уже довольно поздно, однако в районе кипела жизнь, словно вечер только начинался.
– Чиндоль, давай немного пройдемся?
Чиндоль в ответ завилял хвостом. После выписки он уже полностью восстановился и теперь бордо шел в ногу с хозяином. В шумном Ённамдоне их шаги были неслышимыми. Господин Чан не смог уйти далеко и через несколько шагов присел на скамейку, преследуемый плачем Нахи.
– Ох уж эти деньги… Они приносят людям много бед. Верно, Чиндоль? – господин Чан снова вздохнул, переживая за семью Миры. – Что же нам делать, Чиндоль?
Тем временем в прачечной Мира крепко обняла Нахи, а Учхоль отвернулся, глотая слезы. Он не хотел показывать свою уязвимость – то ли из гордости, то ли потому, что был главой семьи. Примерно через час, когда господин Чан вернулся в прачечную, Мира с семьей уже ушли. Горшок с кустом помидоров исчез, но ежедневник по-прежнему лежал на столе, и на одной из страниц детским почерком было написано: