Практически невиновна

– И еще, Маша. Я тут прочитала, в твоем возрасте обязательно надо сделать анализ, постой, я записала, анализ крови на хо-рио-ни-ческий го-надо-тро-пин. Ты сделала?..

…Маша стряхнула с бюста крошки от имбирного коржика.

– Я должна подумать, – сказала она строителю. – И проконсультироваться с кем-нибудь.

– Дешевле не найдете, – предупредил прораб.

Его слова были абсолютно справедливы. Он являлся пятым экспертом, привлеченным к осмотру пепелища. Другие просили еще больше.

В сумке у Марии зазвонил телефон.

– Привет, – услышала она голос Аполлинарии.

Маша напряглась. Она разговаривала с подругой пару недель назад, и Полина сообщила, что операция откладывается. Сейчас, ориентируясь на интонацию одного-единственного слова, Маша не могла сделать вывод, какую новость – радостную или трагичную – сообщит ей Аполлинария.

– Как вы там? – осторожно поинтересовалась Маша.

– Уже все.

– Что – все? – упавшим голосом спросила Мария.

– Уже сделали операцию. Все нормально. Без фатальных неожиданностей. Николаша в обычной палате.

– О!!! – расслабленно выдохнула Мария. Ее сердце бешено колотилось, в животе разразилось восстание пупсиков – детеныш переволновался вместе с мамашей. – Как я рада! Какое счастье!

– А я как рада! Правда, через полгода, сказали, сделают еще одну операцию. Но уже и сейчас – никакого сравнения! Представляешь, у него появилось на щеках нечто, отдаленно напоминающее румянец! Ты представляешь, Маш, румянец!

– Вот это да! – всхлипнула Маша. По ее лицу потекли слезы. Она достала носовой платок.

Прораб озадаченно смотрел на клиентку. Он решил пока не уходить, мало ли что. Дама в положении, да еще и рыдает. Вдруг понадобится медицинская помощь?

Аполлинария тоже рыдала в трубку.

– Мы решили остаться, – сказала она, немного успокоившись. – Какой смысл мотаться туда-сюда. Николаше трудно дался перелет. А здесь отличный опыт реабилитации после кардиохирургического вмешательства. Ты бы видела, какое у них шикарное оборудование! Какая роскошь в больницах! Как все продумано, просчитано – все для удобства пациентов. Короче, мы остаемся. Будем потихоньку приходить в себя.

– Полина, на что вы там будете жить? И где?

– Мне предложили работу прямо здесь, в кардиоцентре. Фрау Келлер организовала разрешение на работу. Квартира тоже есть. Операция обошлась гораздо дешевле, чем я думала. И знаешь, я отправила тебе долг.

– Что?! – возмутилась Мария. – Мы так не договаривались! Ну зачем?

– Тебе тоже нужны деньги. Я знаю, ты вовсе не наследница арабского шейха. Тебе детей кормить. Офис ремонтировать.

– Сейчас три тысячи долларов меня все равно не спасут, – вздохнула Маша. – Я дала их тебе не в долг, а насовсем.

– Все равно уже поздно, я отправила карточку экспресс-почтой. Завтра получишь.

– Какую карточку?

– VISA. А на ней – три тысячи.

– Полина! Ты что, подцепила немецкого миллиардера?

– Я же сказала, операция обошлась дешевле. И мне предложили отличную работу. Завтра получишь карточку. И не сопротивляйся!

– Спасибо. А я как раз стою на руинах нашего офиса и торгуюсь с прорабом. Прикидываю, осилю ремонт или нет.

– И много просит?

– Невероятно! Но уже спустились приблизительно на десять тысяч евро. А еще ведь технику покупать, мебель! О!

– Значит, моя карточка не будет лишней. Ты очень мне помогла, и я тоже хочу для тебя что-то сделать.

– Спасибо, моя радость!..

Да, день выдался чрезвычайно насыщенным телефонными переговорами. Известие о благополучном исходе операции наполнило сердце Маши тихим восторгом. Она светилась от счастья и испытывала сказочный прилив оптимизма.

Полинина удача, думала она, зависела от многих факторов и большого числа людей. Все имело значение: стойкость Николаши, выносливость его измученного сердечка, мастерство и интуиция хирурга, исправность оборудования и благоприятное расположение звезд в день операции. И если завершилось победой мероприятие, успех которого зависел от столь эфемерных, неуловимых составляющих, то Мария была просто обречена на успех. Ведь решение всех ее проблем зависело только от нее одной…

– Составьте смету, – сказала Маша прорабу. – Подробную! А то потом начнется – на это не хватило, на то не хватило. Знаю я вас, строителей!

– Составлю, – покладисто пообещал мужчина. – Правда, я тут собрался вам предложить…

– Нет! – закричала Маша. – Не начинайте! Мы уже договорились. Я плачу вам за работу двести тысяч, а вы за три месяца делаете из офиса конфетку. И никаких…

– Да, да, – нетерпеливо перебил строитель. – Решено. Я не о том. Приглашаю вас в ресторан. Пообедам и обмоем сделку. Вы согласны?

Упоминание обеда вызвало у Маши цунамический прилив слюны и легкую краску на щеках. «Неужели я так привлекательна? – подумала она. – Он что, не видит, насколько глубоко я беременна?»

– Я согласна, – кивнула Маша. – Поехали.

Геннадий Климович приказал водителю и охране остаться за оградой кладбища. Он неторопливо шел по березовой аллее, вдыхал воздух, наполненный запахом сирени и черемухи, и удивлялся тишине. На сгибе локтя лежал сноп бархатистых черно-красных роз на длинных стеблях.

Боровиков выгрузил траурные цветы на немного осевший песчаный холм. Было видно – о свежей могиле кто-то недавно позаботился, убрав увядшие поломанные гвоздики, разровняв желтый песок и придав некоторую упорядоченность нагромождению венков. Кто? Внезапно Боровиков подумал о том, что за десять лет близких отношений он даже не удосужился выяснить, как зовут ее родителей. Родители имели место быть, они обитали где-то в центральной полосе, но вот как их звали… Что еще он не успел узнать за долгих десять лет? Теперь, после всей этой чудовищной истории с обворованным счетом, с мошенником Коробкиным, нашедшим к ней подход, с попыткой бегства, Боровиков понимал, что эта женщина так и осталась для него загадкой. Он знал каждый квадратный сантиметр ее тела – и, наверное, только сотую часть души. И он не желал ей смерти.

Все должно было быть иначе, если бы не разгильдяйство исполнителя. Он ждал, что она вернется и раскается и сообщит ему, куда перевела деньги со счета. Он собирался ее простить, его прощение было бы сладостным и горьким одновременно, пропитанным непониманием, удивлением и любовью. А что получилось? Она вновь его обманула и теперь лежит в промозглой сырости, молча торжествуя. Неужели смерть оказалась менее страшным испытанием, чем возвращение к любовнику?

У Боровикова болело сердце. Он был не в состоянии изменить течение времени, он не мог оживить Алису, и это непривычное ощущение полного бессилия было отвратительно. Кроме того, он тосковал. Сначала он думал, что злость и негодование избавят его от каких-либо других чувств. Его предали, обманули, нагло ограбили. Вредная девчонка унесла с собой в могилу тайну счета, хранящего громадные деньги. Сколько лет они проболтаются теперь, невостребованные, на балансе какого-нибудь европейского банка – деньги, заработанные его ловкостью и умом. Его деньги!