Правда о Бэби Донж
Шрифт:
— Мне не надо объяснять вам, господин Донж, что весь город говорит о драме на почве ревности, что называются некоторые имена… Понимаю, конечно, что подобные слухи не должны влиять на правосудие. Есть ли у вас основания предполагать, что ваша жена оказалась в курсе одной из ваших возможных связей?
Как он спешил! И как вдруг остолбенел от изумления, услышав ответ Франсуа:
— Жена знала обо всех моих романах.
— Вы хотите сказать, что сами рассказывали ей о своих похождениях?
— Когда она спрашивала.
— Простите мою настойчивость. Это настолько удивительно, что мне необходимы уточнения.
— Довольно много. В большинстве несерьезные, часто однодневные.
— И возвращаясь домой, вы рассказывали жене?…
— Я считал ее просто товарищем. Она сама поощряла меня.
Машинально произнесенное «поощряла» поразило Франсуа, и он на мгновение задумался.
— Давно начались такие признания?
— Несколько лет назад. Когда именно — уточнить не могу.
— И вы оставались мужем и женой? Я хочу сказать, между вами были нормальные супружеские отношения?
— Довольно редко. Здоровье жены, особенно после родов, не позволяло…
— Понимаю. Она разрешила вам искать на стороне то, что не могла дать сама.
— Примерно так, хотя и не совсем.
— И вы никогда не чувствовали в ней ни малейшей ревности?
— Ни малейшей.
— И до конца, то есть до прошлого воскресенья, вы с ней оставались товарищами?
Франсуа медленно оглядел следователя с головы до ног. Представил его себе в кругу семьи, в ветхом докторском доме — Донжу случалось там бывать. Представил на велосипеде, с зажимами на манжетах брюк. Представил во время воскресной мессы, в сопровождении полудюжины детей и вечно озабоченной жены.
И чуть слышно ответил:
— Да.
Письмоводитель прилежно работал пером, и его набриллиантиненные волосы отсвечивали в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь штору.
— Пожалуйста, поподробнее, господин Донж.
И следователь бросил на Франсуа удрученный взгляд: да, он знает, что бестактен в своем упорстве, но это его долг.
— Уверяю, мне больше нечего сказать вам, господин Жифр.
Слова «господин Жифр» прозвучали так неожиданно, что мужчины переглянулись: им показалось, что на мгновение не стало ни следователя, ни потерпевшего — просто двое людей, которых случай поставил в затруднительное положение. Следователь кашлянул, повернулся к письмоводителю, как бы собираясь предупредить, что обращение «господин Жифр» не надо заносить в протокол, но письмоводитель понял его и без слов.
— Мне хотелось бы как можно скорее передать дело в прокуратуру, чтобы прекратить возбуждение и кривотолки, которые подобное происшествие неизбежно вызывает в небольшом городе.
— Жена уже выбрала адвоката?
— Сперва она вообще от него отказывалась, но по моему настоянию остановилась на мэтре Бонифасе.
Это был импозантный бородатый мужчина лет шестидесяти, известный адвокат, славившийся не только в родном городе, но и во многих соседних департаментах.
— Вчера днем он встретился со своей подзащитной, но, насколько я понял — мэтр Бонифас зашел потом ко мне, — преуспел не больше, чем я.
Тем лучше! Во что, в конце концов, лезут эти люди? Что с таким упрямством стремятся выяснить? Вот именно — что? И зачем? Что они будут делать с правдой, если даже чудом докопаются до нее?
Правда!..
— Послушайте, господин следователь…
Нет,
слишком рано! Не все еще созрело.— Слушаю вас.
— Простите, забыл, что хотел сказать. Вы любезно предупредили меня, что если я начну уставать…
Франсуа лгал. Никогда еще мозг его не работал так четко. Разговор со следователем пошел ему на пользу. Он как бы проделал умственную гимнастику, и она освежила его.
— Понимаю. Мы сейчас уйдем. Прошу вас, подумайте и, я уверен, вы согласитесь, что ваш долг, как в интересах вашей жены, так и в интересах правосудия…
«Ну, разумеется, господин следователь! Вы превосходный человек, образцовый гражданин, замечательный отец семейства, неподкупный и даже умный служитель правосудия. Выписавшись из больницы, я помогу вам найти прелестный маленький дом — я ведь, как никто, знаю город и пользуюсь в нем влиянием. Как видите, я ничего против вас не имею и понимаю ваше положение. Только не трогайте, пожалуйста, Беби Донж! Не пытайтесь понять Беби Донж.»
— Еще раз прошу извинить, что утомил вас.
— Ну, что вы, что вы!
— До свидания.
Следователь поклонился и, выйдя в коридор, столкнулся с сестрой Адонией. Она проводила его до застекленной двери. Письмоводитель следовал за ним, щурясь от солнца. А Франсуа, сидя на кровати, смотрел на уже ненужный столик у окна и думал, что Беби оказалась именно такой, какою она должна была быть.
Сказать по правде, он еще никогда не чувствовал себя столь ей близким. Лучших ответов на вопросы следователя он и сам не мог бы ей подсказать. Иногда, слушая Жифра, ему хотелось улыбнуться и одобрительно кивнуть.
Был ли он счастлив? Франсуа не спрашивал себя об этом, но ощущал какую-то легкость мысли и полноту в сердце.
— Очень мило с вашей стороны, сестра. Да, да, откройте окно. Мне начинают нравиться этот тенистый двор и неспешно прогуливающиеся больные. Вчера я заметил, как один старик тайком курил за деревом.
— Замолчите! Если вы скажете, кто он, я буду вынуждена его наказать.
— И каким же образом?
— Лишу его «воскресных». Старикам, у которых мало шансов выйти из больницы, мы даем по воскресеньям немного, карманных денег.
— На табак?
Глаза Франсуа смеялись.
— В каком-то кармане моего пиджака лежит бумажник. Возьмите оттуда все деньги. На «воскресные» для стариков.
— Забыла сказать, что к вам еще один посетитель. Но думаю…
— Даю слово, сестра, я не устал. Кто там?
— Доктор Жалибер.
Ну и ну! Даже монашке все известно — это видно по ее целомудренной сконфуженности.
— Впустите его, сестра. Доктор, должно быть, страшно нервничает.
— Он уже полчаса расхаживает по коридору и курит. Я, конечно, не посмела ничего ему сказать — он врач, но…
Натянуто улыбаясь, Жалибер вихрем ворвался в палату.
— Как чувствуете себя, дорогой друг? Не очень измучились? Левер сказал мне, что вы хорошо перенесли промывание.
Насупившись, сестра Адония удалилась.
— Я встретил выходившего от вас следователя. В больнице я случайно — здесь лежит один мой больной. Не стал бы вас беспокоить, но меня заверили, что сегодня вы совсем молодцом. Разрешите?
Тощий, нескладный, урод душой и телом, он закурил, ходил по палате, останавливался, снова шел к окну.