Правда о деле Гарри Квеберта
Шрифт:
Без десяти пять Гарри в элегантном темном костюме вошел в актовый зал школы. В зале яблоку негде было упасть; на концерт собрался весь город. Пробираясь вперед по рядам, он не мог отделаться от ощущения, что люди за спиной перешептываются, что родители учеников, встречаясь с ним глазами, говорят: «А я знаю, почему ты здесь». Ему стало страшно неловко, он уселся в первое попавшееся кресло и сполз пониже, чтобы никто его не видел.
Началось представление; он выслушал скверный хор. За ним последовали духовой ансамбль без драйва, звездные танцовщицы без блеска, бездушная игра в четыре руки и безголосые певцы. Потом свет погас;
Публика сидела разинув рот; и Гарри в эту минуту понял, что судьба, направив его в Аврору, вела его к Ноле Келлерган, самой необыкновенной девушке, какую он когда-либо встречал и какой не встретит больше никогда. Быть может, его удел не в том, чтобы быть писателем, а в том, чтобы быть любимым этой потрясающей юной женщиной; какая судьба может быть прекраснее? Он был настолько потрясен, что в конце представления, пока все хлопали, встал со стула и ушел. Поскорей вернулся в Гусиную бухту, уселся на террасе и, огромными глотками прихлебывая виски, принялся исступленно писать: Н-О-Л-А, Н-О-Л-А, Н-О-Л-А. Он не знал, что делать. Уехать из Авроры? Но куда? Обратно в нью-йоркский хаос? Он снял этот дом на четыре месяца и половину уже заплатил. Он приехал писать книгу, и он должен ее написать. Он должен собраться и вести себя как писатель.
Когда от письма у него заболела рука, а от виски голова пошла кругом, он спустился на пляж и, привалившись в унынии к высокой скале, стал созерцать горизонт. Внезапно за его спиной послышались шаги.
— Гарри? Гарри, что случилось?
Это была Нола, в своем голубом платье. Она бросилась к нему и упала на колени в песок.
— Боже мой, Гарри! Вам плохо?
— Что… Что ты здесь делаешь? — вместо ответа спросил он.
— Я ждала вас после концерта. Я видела, как вы встали и ушли, когда все хлопали, и не могла вас найти. Я беспокоилась… Почему вы так быстро ушли?
— Тебе нельзя здесь оставаться, Нола.
— Почему?
— Потому что я напился. То есть я хочу сказать, я немного пьян. Теперь жалею, если бы я знал, что ты придешь, я бы не пил.
— Почему вы напились, Гарри? Вы такой грустный…
— Мне одиноко. Мне до ужаса одиноко.
Она прижалась к нему и посмотрела ему прямо в глаза пронзительным, сияющим взглядом.
— Ну Гарри, вокруг вас столько людей!
— Меня убивает одиночество, Нола.
— Тогда я составлю вам компанию.
— Тебе нельзя…
— А мне хочется. Если только я вам не мешаю.
— Ты мне никогда не мешаешь.
— Гарри, почему все писатели такие одинокие? Хемингуэй, Мелвилл… Это же самые одинокие люди на свете!
— Не знаю, то ли все писатели одинокие, то ли они от одиночества и пишут…
— А почему все писатели кончают жизнь самоубийством?
— Самоубийством кончают не все писатели. Только те, чьи книги никто не читает.
— Я прочитала вашу книгу. Взяла в городской библиотеке и прочитала за одну ночь! Мне так понравилось! Вы очень большой писатель, Гарри! Гарри… сегодня вечером я пела для вас. Эту песню я пела для вас!
Он улыбнулся и посмотрел на нее. Она с бесконечной нежностью провела рукой по его волосам и повторила:
— Вы очень большой писатель, Гарри. Вы
не должны чувствовать себя одиноким. Я здесь, с вами.25. О Ноле
— Гарри, а как, в сущности, стать писателем?
— Никогда не отступать. Знаете, Маркус, свобода, жажда свободы — это война с самим собой. Мы живем в обществе смиренных офисных служащих, и чтобы вытащить себя из этого болота, надо сражаться одновременно и с собой, и со всем миром. Свобода — это ежеминутная борьба, которую мы почти не осознаем. Я никогда не покорюсь.
Маленькие города американской глубинки имеют тот недостаток, что в них есть только бригады пожарных-волонтеров, куда менее расторопных, чем профессионалы. Поэтому вечером 20 июня 2008 года, когда я смотрел, как пламя, вырвавшись из «корвета», охватывает пристройку, служившую гаражом, между моим звонком в спасательные службы и их появлением в Гусиной бухте прошло довольно много времени. Дом уцелел чудом — хотя, по мнению командира пожарных Авроры, чудом было прежде всего то, что гараж находился в отдельной постройке, и это позволило быстро локализовать огонь.
Пока в Гусиной бухте суетились полицейские и пожарные, приехал Тревис Доун, которого тоже подняли по тревоге.
— Маркус, ты не ранен? — спросил он, бросившись ко мне.
— Нет, со мной все в порядке, разве что дом едва не сгорел…
— Что произошло?
— Я возвращался с пляжа Гранд-Бич и, свернув на дорожку, увидел фигуру человека, он убегал в лес. А потом это пламя…
— Ты успел опознать этого человека?
— Нет. Все случилось так быстро…
Внезапно нас позвал полицейский, прибывший на место одновременно с пожарной командой. Осматривая окрестности дома, он обнаружил письмо, засунутое в дверной проем. Листок с надписью:
Возвращайся домой, Гольдман.
— Черт! Вчера я получил такое же.
— Такое же? И где оно было? — спросил Тревис.
— На моей машине. Я зашел минут на десять в магазин, а когда вернулся, у меня под «дворник» было засунуто это самое послание.
— Думаешь, кто-то тебя преследует?
— Я… Я понятия не имею. До сих пор не обращал на это внимания. Но что это все значит?
— Этот пожар здорово похож на предупреждение, Маркус.
— Предупреждение? Кому бы и зачем меня предупреждать?
— Похоже, кому-то не нравится твое присутствие в Авроре. Всем известно, что ты задаешь много вопросов…
— Ну и что? Кто-то боится, что я могу что-то раскопать про Нолу?
— Возможно. Во всяком случае, мне это не нравится. Дело пахнет жареным. Я здесь на ночь оставлю патруль, так надежнее.
— Не надо никакого патруля. Если этот тип меня ищет, пусть приходит: я его встречу.
— Спокойно, Маркус. Хочешь ты или нет, этой ночью тут будет дежурить патруль. Если я прав и это предупреждение, значит, скоро последуют и другие действия. Надо быть очень осторожным.
Назавтра я с раннего утра отправился в тюрьму рассказать Гарри об этом происшествии.
– «Возвращайся домой, Гольдман»? — переспросил он, когда я упомянул о письме.
— Именно так. Напечатано на компьютере.
— Что сделала полиция?
— Приехал Тревис Доун. Забрал письмо, сказал, что отдаст его на анализ. Думает, что это предупреждение. Возможно, кому-то не хочется, чтобы я дальше копался в этом деле. Кому-то, кто видит в вас идеального виновника и не желает, чтобы я совал свой нос, куда не надо.