Правда обмана

Выяснилось, что пока тряслись в броне всю ночь, один из четверых «командировочных» с третьего взвода сожрал полмешка наших сухарей — надо было видеть эту дробилку! Не доверяя им после этого, я настоял, чтобы их поставили в центр группы, поручив нести ленты и станок к АГС. Кто-то догадался — после съеденных ими сухарей — повесить на них РДВ с водой! После первых сорока минут перехода, на первом же привале выяснилось, что эти уроды выпили четверть запасов воды. Дальше — больше.

Пока шли, все четверо из центра переместились в хвост походной колонны. Я шел замыкающим — «буксиром». Все, что не могло идти самостоятельно, доставалось мне — прицепом! Буксировать прицеп, идущий юзом, я скажу — не самая легкая работа. Тычки прикладом и пинки — только так можно было поднимать упавших и подгонять отстающих. Когда пришли на шишку, до рассвета оставалось еще часа три. Быстро рассредоточились по номерам и улеглись кольцом на склоне сопки. Я оставил смотрящих, назначив порядок смены — меняться через двадцать минут, при смене будить меня. В центре кольца лежали начшаба батальона, ротный, «каскадер» и два проводника. Через сорок минут я узнал, что одного из водоносов на месте нет. Молча встал и лично обошел всех — точно, одного из них, Асанова — истребителя сухарей, не было! Я поднял пацанов, каждый проверил своих, но пропавшего среди них мы не нашли. Пока перебегали от одного к другому, разбудили своим движением ротного. Я чувствовал себя как молоко в крынке: если сейчас не употребят — завтра прокиснешь. Пришлось докладывать. Со мной для поддержки пошли два дембеля — туркмен Нишанов и даргинец Мага. Ротный молча выслушал меня и сразу спросил, где проводники. Белуджи вообще не ложились. Сидели в сторонке и молча раскачивались, закутавшись в свои верблюжьи одеяла. Свои АКМ они держали между колен, словно балалайки. Одним словом — индейцы. «Иди, докладывай майору», — ротный посмотрел на меня, на мою группу поддержки, на белуджей и трусливо бросил меня под танк. Командир решает только вечные вопросы, временные — решает сержант.

Ночной переход. Расстояние между ногами — один шаг. Изматывающий ритм движения, когда сначала отстаешь, поднимая других, потом догоняешь, толкая перед собой отставших. Нервотрепка с пропажей и трусливое самоустранение ротного. Все это окончательно опустошило меня. Я даже не мог толком сообразить, что все-таки произошло? Да, я пару раз врезал Асанову. Первый раз, когда он раздавал воду своим землякам на переходе. Второй раз — когда он отказался нести станок АГС, который я предусмотрительно обменял у него на РДВ.

Меня сделали крайним. Весь этот выход раздражал с самого начала. Еще в первые минуты после выезда из крепости открытый задний люк БТР с навешанным на него ранцем Рахимова неожиданно упал и захлопнулся на очередной кочке. Рахимову, сидевшему на броне возле люка, перебило три фаланги на левой руке — указательный палец, средний и безымянный. Пришлось возвращаться. Начштаба, выехавший перед дембелем в засаду за наградным, рвал и метал. Ротный молча сносил наезды, а «каскадер» откровенно стебался над ними обоими. Лишь проводники-белуджи молча наблюдали весь этот цирк и изредка трясли головами, как лошади в упряжке, отгоняющие назойливых мух. Мне с самого начала казалось, что они были просто-напросто обкурены.

Оставив Рахимова на точке, бронегруппа вернулась на маршрут. Нам следовало до утра прибыть в узкую долину, огороженную цепью высоких каменных сопок. Потерянное время нагоняли на своих двоих, срезая маршрут напрямик. Вымотались быстро. Местность была холмистая, за пологими длинными подъемами следовали крутые спуски. Подъемы брали в лоб — экономя время, не растягивались в серпантине по склону. Когда поднялись на первую седловину, мои носильщики уже умерли, каждый раза по два. Было противно и обидно. Когда ждут отставших — ждут быстрее! Только поднимаешься, как видишь развалившуюся на привале группу, которая, дождавшись тебя, снисходительно поднимается под команду «подъем, выходим». Ты садишься на землю и устало отваливаешься на спину, облокачиваясь на ранец. Мимо тебя проходят отдохнувшие сайгаки, а ты остаешься со сдохшими на переходе уродами, упавшими кто где стоял. С каждым привалом их становилось все больше и больше. Начав переход в обществе двух таких носорогов, я закончил поход уже в компании пяти красавцев. После второго привала мне в помощь оставили Геру. Гера хоть и был ветераном, но ходить по песку так и не научился. Ритма нашему табору он не прибавил, хотя добросовестно старался не отставать. Когда мы с Герой пригнали это стадо, весь народ был уже на месте и успел отдохнуть.

Перед нами была та самая заветная долина. Ее противоположный, более скалистый склон, был уже пакистанским. Сама долина была когда-то рекой, которая разрезала небольшой горный массив, аппендиксом вдававшийся на афганскую территорию. Расположившись на каменной сопке, торчащей в центре огромного древнего сухого русла, мы могли просматривать вдоль и поперек всю пакистанскую часть долины. За спиной, километрах в пяти, был задрипанный афганский кишлак, который мы ночью обошли, оставив его слева. Кто помнит, тот подтвердит, что самое острое впечатление от ночных засад на границе — это контраст непроглядной темноты с афганской стороны и море огней на пакистанской стороне. Так было и в этот раз. На пакистанской стороне долины, как новогодние елки, светились два пакистанских кишлака. От границы, на дистанции двух-трех километров, одновременно объезжая с обеих сторон занятую нами сопку, в нашу сторону двигались две светящиеся точки — машины. Начштаба, указывая пацанам на этот духовский беспредел, не скрывал свой охотничий азарт. Офицер без мечты, что собака без крыльев. В этот момент мы с Герой и выгнали на него наших носорогов. Вид задроченных переходом носильщиков с разбитыми губами и носами мгновенно убил весь командирский пафос. «Развели в подразделении махровый дембелизм! Вернемся, я лично займусь тобой, сержант!» — своим злобным шепотом майор, наверное, старался заменить крик, чтобы не нарушать маскировку группы. И после всего, что случилось, мне теперь предстояло сообщить ему об очередном обломе.

Майор и «каскадер» спали в нише, под небольшим камнем. «Под скалой» — подумал я, вспомнив профессора и его ассистента Макса из кинофильма «Большие гонки». Оба спали, обложившись какой-то хитрой оптикой, упакованной в финтипоперные мешки-ранцы. У обоих были трофейные пуховые спальники в нейлоновых непромокаемых чехлах. Под спальники были постелены поролоновые матрасы, зашитые в брезентовые чехлы. В голове у каждого лежали новые ранцы с НСПУ в чехлах. На стволах у автоматов были новенькие черные цилиндры ПБС. И спать хочется, и Родину жалко — гусары, одним словом. Нахер им ПБСы с НСПУ — кто бы их взял в группу захвата? Я обошел «каскадера» и подошел к спящему майору. Начштаба был мужиком крепким и высоким. По возрасту — старше всех офицеров батальона. Ни дать, ни взять, пионервожатый, назначенный в подшефный отряд октябрят — мальчиков, охочих до красных звездочек. Постоянно дрючил батальон своими ночными построениями в расположении. Истерик на таких построениях он не закатывал, но и жить спокойно не давал — спрашивал справедливо, по уставу. Здесь в засаде словно с цепи сорвался. Ярко светила Луна. Камень, под которым устроились начштаба с «каскадером», отбрасывал лунную тень в сторону от ниши, где сопели командиры. Я присел на корточки в тень камня, у головы майора. Мне его хорошо было видно.

Человек спал. Большое и длинное тело лежало на боку. Колени были поджаты к животу. Большие кисти рук сложены «лодочкой» под голову. Лицо с суточной щетиной на щеках расслаблено. Складки на лбу и переносице распрямлены. Ухо со сросшейся волосатой мочкой забито пылью. Рот полуоткрыт, отчего губы казались пухлыми, надутыми как у ребенка. С уголка нижней губы стекала тонкая нить слюны. Глазные яблоки под опущенными веками двигались — командир смотрел сон. Сон — это маленькая смерть, наступающая ежедневно. А смерть, как и сон, это сугубо личное событие — за нас никто не умрет, и за нас никто не увидит наших снов. Я не стал будить человека — хорошие манеры состоят из мелких самопожертвований. Спите быстрее, товарищ майор — до подъема осталось минута.

«В чем дело?» — приглушенный окрик проснувшегося «каскадера» разбудил начштаба. Майор резко сел, не видя, кто перед ним. Пытаясь разглядеть меня сквозь тень, часто-часто заморгал глазами, стыдливо вытирая тыльной стороной ладони остатки слюны с подбородка. Мда, «ду-у-у-шераздирающее зрелище», как говаривал ослик Иа-Иа. «Пропал боец Асанов. Когда пришли — был, стали выставлять часовых — не нашли», — коротко доложил я майору, наклонившись к нему из темноты. «Всем занять круговую оборону. С проводников не спускать глаз. Выслать группу на поиск пропавшего солдата. А с тобой, сержант, я разберусь после возвращения. Сейчас иди и без бойца не возвращайся! Ротного ко мне», — раскомандовался проснувшийся. Я встал и пошел по направлению к парням, стоявшим тесной кучкой ниже по склону. Когда подошел, они расступились, и я увидел Асанова! Оказывается, Асанов никуда не уходил. Он просто так устал, что, скинув станок от АГС, прошел еще с десяток метров по инерции вниз по склону, где и свалился за первый же попавшийся камень. Все время, что мы его искали, он дрых без задних ног! Кто мог подумать, что придурок ляжет спать прямо на склоне, под нашими стволами? Сил радоваться или огорчаться уже не было. Все что я смог сделать, это ткнуть его в зубы кулаком. Его губы лопнули, брызнула кровь. Упав, Асанов вскочил и бросился на меня с вытянутыми вперед руками. Можно было подарить ему «двоечку» в голову, но, если честно, было просто лень шевелиться. Я чуть сместился в сторону и ушел с линии его атаки. Перехватил его руки, летящие мимо цели, простым захватом — за рукава. Асанов, понял что попался. Боясь, что я ударю его головой, он опустил голову вниз, выпрямил руки, сведя их в локтях, и попытался рывком освободиться из захвата. Упираясь, он забыл про ноги. Я поддернул соперника для верности, чтобы его обе ноги оказались на одной линии, и тут же сбил подсечкой на землю. Не давая ему подняться, ударил ногой под ребра. Нас разнял ротный. Схватив сзади за шиворот, он задней подножкой легко уронил меня на спину. Асанову налили воду в панаму, дав ему возможность остановить и вытереть кровь, капающую с лица. Предусмотрительно отобрав автомат, ротный приказал мне не попадаться ему на глаза до самого возвращения в бригаду. Остыв через пару минут, он всучил мне винтовку вместо автомата, и засунул в дозор. Майор еще повозмущался по поводу порядков в роте, но тоже потом затих.

Скоро встало солнце, и шляться по сопке, оставаясь незамеченным, было уже невозможно. Так начался первый мой день в этой засаде. «Каскадер» что-то постоянно колдовал со своей оптикой. Начштаба постоянно крутился вокруг него. Я не стал возвращаться с поста и, заменившись, лег спать прямо на позиции. Отдохнув, пообедал сухпаем, и опять продолжил службу. Ротный меня не дергал, а напоминать майору о себе я не собирался. Асанов тоже предусмотрительно избегал меня. Я внимательно следил, чтобы его не было у меня за спиной. К вечеру все уже забыли о том, что случилось ночью.

Второй день был спокойнее. До рассвета, «каскадер» с белуджами, ротным и еще двумя нашими пацанами ушли в сторону границы. Ярко светило солнце. Было жарко и вода, выпитая на маршруте, наконец-то понадобилась. Всю вторую половину дня начштаба считал запасы воды, выявляя и экспроприируя ее излишки у самых продуманных. Вернувшиеся вечером с группой белуджи, узнав, в чем проблема, быстро предложили простое решение — спуститься и набрать воды. Благоприятные погодные условия, не стоят выгод, предоставляемых местностью. В итоге ночью была предпринята вылазка за водой. В группу вошли: Нишанов, Гера, Мага и два белуджа. Я вошел в группу вместо саперной собаки. В километре от сопки проводники показали нам кяриз. Вход в кяриз представлял собой узкую глубокую траншею, разрезающую от центра до основания небольшой земляной курган. По этой траншее я первым вошел в кяриз. Это был поземный коридор, по дну которого, в сторону границы, бежал ручей. Это была готовая подземная коммуникация, пригодная для скрытного пересечения границы. Ширина подземного тоннеля была около двух метров. Вытянув руки в обе стороны, я с трудом смог коснуться его стен. Темнота, холод и журчание невидимой воды под ногами действовало угнетающе. Я вернулся и позвал остальных. Белуджи остались — не пошли с нами. Ждать своей очереди, и видеть, как пьют другие, — для них это было все ровно, что пить чужим ртом. Мы все одновременно кинулись к воде. Вода была ледяной, много выпить не получалось — от воды так ломило зубы, что начинала болеть голова. Умывшись по пояс в полной темноте, я наполнил две свои трофейные фляги и вышел на поверхность. После тьмы и холода тоннеля ночь встретила мое умытое тело стеной теплого и сухого воздуха. Мы подождали одного из проводников, отправившегося за водой в кяриз по траншее. Наполнив всего две литровые алюминиевые фляги на двоих, он быстро вернулся. Восполнив запасы воды, группа отправилась на точку. Осуществив свою миссию, я добровольно удалился в ссылку к себе на позицию. Чем больше солдат спит, тем меньше от него вреда. Так два дня и прошли — один на один с самим собой. Я надеялся так провести и последний, третий день засады, но видно этому было не суждено случиться. С утра и такие движения — что людям не сидится дома, прутся куда-то, сломя голову!

В мою сторону на велосипеде ехал человек. Он был другой. В прицел винтовки присматриваюсь к этому другому. Он — способ моего существования. Он — граница моей безопасности. Достаточно мне переместиться за ее пределы, как сразу появляется этот другой, мгновенно превращаясь в центр, вокруг которого начинает выстраивать свой, чуждый мне мир. Я — точка отсчета его мира, он — моего. Светлое будущее велосипедиста не за горами, оно — за бугром, с которого я наблюдаю за ним в оптический прицел винтовки. Мы — разные реальности, заполнившие общее пространство войны. Велосипедист медленно приближается, то скрываясь, то появляясь в складках местности. Его видно лишь потому, что он движется. Стоит ему остановиться, и я легко могу потерять его из вида. Глядя на двигающуюся фигурку можно подумать, что едущий на велосипеде человек уверен в своей безопасности. И только я знаю, что он ошибается. Велосипедист не знает того, что я знаю это. Не знает он и о моем существовании. Как удержать его от нарушения границы моей безопасности и как предупредить его о приближении к границам поджидающей его опасности? Как сделать так, чтобы он понял мое предупреждение?