Правдивая история о восстановленном кресте

Капеллан застал Аладара Фюрста перед книжными шкафами, которыми были заставлены до потолка все четыре стены просторной комнаты. Несколько сотен томов, выбранных из множества тысяч, выросли у его ног шаткими башнями. Он держал в руках одну из них, целиком погрузившись в чтение, и подобие улыбки кривило его губы. Казалось, ради этой случайно раскрытой страницы он позабыл обо всем на свете. Вид этого еврея, предавшегося чтению в момент гибели его мира, произвел сильнейшее впечатление на капеллана.

— Высокочтимый доктор Фюрст! — сказал он, наконец. — К сожалению, я подал вам плохой совет… И то, что этот совет терзает мою совесть, не поможет уже ни вам, ни мне… Но, к счастью, у вас венгерский паспорт… Возможно, Господь Бог замыслил распорядиться вашей судьбой и судьбой ваших ближних лучшим образом, нежели нашей… Ведь не раз бывало, что он в действительности укрывал в безопасном месте народ, которому некогда открылся, когда казалось, что хочет его наказать…

Доктор Аладар Фюрст посмотрел на священника долгим потерянным взглядом, столь взволновавшим и обескуражившим того, что он поспешил собственноручно помочь снести вниз отобранные раввином любимые книги.

Через час сборы были закончены. Инбихлер отобрал лучшее имущество изгнанников: не только ценную мебель и все серебро, но и все украшения женщин, ценные бумаги и деньги — ведь каждого из них, в том числе Фюрста, раздевали до рубашки и бесцеремонно обыскивали. Раввин перенес это унижение, усугублявшееся издевательскими насмешками молодчиков в коричневых рубашках, совершенно равнодушно, с отсутствующим видом, так что Феликс чуть ли не с досадой подумал: «Я бы постоял за себя!» Единственное, что Инбихлер пропустил без проверки, небрежным разрешающим жестом, были книги. Но поскольку Инбихлер выразился в том смысле, что «все должно быть в порядке» и что «немцы — это организованность», он сделал подробную опись всех задержанных вещей, отчего грабеж средь бела дня был возведен в ранг законной государственно-политической акции.

Петер Шох, усевшийся теперь рядом с водителем первого грузовика, бешено сигналил. Было четыре часа. До ночи оставалось не больше двух часов.

Штурмовики стали пинками и тумаками загонять свои жертвы на первый грузовик, где те кое-как разместились на полу. Только теперь малышам стало не по себе, и некоторые подняли пронзительный крик. Плотная толпа зрителей хранила гробовое молчание, и по любопытствующим взглядам нельзя было понять, одобряют или осуждают они происходящее. Парни Шоха уже завели свои мотоциклы. И тут капеллан Оттокар Феликс решительно шагнул к Игнацу Икбихлеру.

— Шеф, — сказал он и гордо выпрямился, — я не знаю, по приказу какого ведомства вы тут действуете и есть ли вообще какой-нибудь приказ, но обращаю ваше внимание на то, что если это ваша личная инициатива, то вы ответите за нее — завтра, послезавтра, позже — так или иначе. Всем известно, что эти люди живут здесь много веков подряд, и народ никогда на них не жаловался… В Вене и других больших городах, может быть, по-другому, но здесь это именно так… Вы их сильно напугали, шеф, это, как мне кажется, стоит наказания. Оставьте все как есть, и давайте все подождем законного решения еврейского вопроса!

Сморщенный человечек с лицом-гармошкой сладострастно затянулся сигаретой и выдохнул струю дыма прямо в лицо священнику:

— Только не напирайте, ваше преподобие! — прошепелявил он любезным тоном. — Очередь дойдет до всех. Господа попы вполне могут оказаться следующими. Мне это уже приходило в голову… Но если уж вы так обожаете этих жидов пархатых, можете сию минуту составить им компанию…

— Именно так я и сделаю, — сказал капеллан и разом прыгнул в грузовик, сам не зная, как ему пришло на ум это смертельно опасное решение. Но то было вовсе и не решение. То было действие, совершаемое, казалось, помимо его собственной воли.

Евреи изумленно смотрели на него. Одна только фрау Фюрст сидела на стуле, специально поднятом для нее в грузовик. Она держала на руках младенца, а муж ее в это время пробовал успокоить второго ребенка, крошечную девочку. Тогда капеллан посадил на колени старшего ребенка раввина, четырехлетнего мальчика, и начал его забавлять…

Взревел мотор. Мощный грузовик резким толчком рванулся с места, потому что вся дорога была в глубоких рытвинах. За ним ехала вторая машина. Сзади тарахтели мотоциклы штурмовиков.

5

Машины тряслись по дрянной ухабистой кружной дороге, огибающей большое Камышовое озеро, которого, правда, отсюда было не видать. Дорога эта ведет к Богом забытой таможне на венгерской границе. Отчего они не поехали по магистрали, ведущей к большому пограничному городу Хедьешхалом, осталось коварным секретом Петера Шоха. В первом грузовике, битком набитом измученными тряской людьми, никто не говорил ни слова. Когда капеллан Оттокар Феликс сделал попытку ободрить изгнанников, они слушали его с напряжением и расплывчатым взглядом глухонемых. Должно быть, уже проехали большую каменоломню, когда с наступлением сумерек от озера пополз густой удушливый туман, которого так суеверно боятся жители этой полосы.

Шох приказал остановиться всей колонне. Штурмовики слезли с мотоциклов. Раздался окрик:

— Всем сойти! Разгружай! Разворачивай машины!

В этом словно заколдованном дыму штурмовики бросились ко второму грузовику. Комоды, серванты, шкафы, бережно хранимая домашняя утварь, ящики со столовой и кухонной посудой, сброшенные с самого верха в дорожную грязь, трещали и разбивались вдребезги под издевательский смех. Раздались громкие жалобные причитания женщин. Вне себя от гнева капеллан схватил Шоха за руку:

— Что это значит? Вы с ума сошли?

Шох пихнул священника кулаком в грудь, так что тот покачнулся:

— А до тебя, поп несчастный, я доберусь еще до ужина! — захохотал он.

За домашним скарбом пришел черед и книг раввина. Аладар Фюрст бросился к ним, растопырив руки. Но когда Феликс наклонился, чтобы поднять хотя бы пару книг, ребе Аладар, как показалось капеллану, сделал рукой неподражаемо еврейский жест, выражавший смирение перед судьбой:

— Что с возу упало, то пропало, — пропел он себе под нос и свесил свою небольшую узкую голову на правое плечо.

— Влево от дороги вперед марш! — резко скомандовал Петер Шох.

И всех, топтавшихся в нерешительности, старых и малых, погнали в открытое поле. Никому не разрешалось отставать.

К старикам снисхождения не было, и к детям тоже. Если пара-другая еврейских сопляков сдохнет в этом марш-броске, тем лучше! Они были никто, люди полностью вне закона, чьих прав не защищала больше ни одна в мире государственная власть, недаром же правительства Англии, Франции и Америки не только не выразили решительного протеста, но, наоборот, поспешили заверить, было известно, что будут благоразумно воздерживаться от какого-либо вмешательства во внутриполитические дела. Всем нацистам, сверху донизу, от партийных руководителей до простого «подпольщика», что английский премьер Чемберлен со всей своей командой по-приятельски подмигивает им и с молчаливой благосклонностью взирает на борьбу с еврейским большевизмом (представленном в Парндорфе Аладаром Фюрстом). Не где-нибудь, а именно здесь и сейчас, в центре Европы, в мирное время, дело дошло до развлечения, с древности считавшегося геройским, к тому же дозволенного — настоящей, патентованной охоты на людей! Бодро-радостное улюлюканье горячило кровь! Возбужденные охотники тряслись от смеха, глядя на тени евреев, с пыхтением трусивших перед ними в тумане.