Правдивый ложью

Боярин недоуменно воззрился на меня, затем с озадаченным видом на моего ученика, открыл было рот, но так ничего и не спросил, продолжая хмурить брови и гадая, что бы значил этот кивок. То ли я призываю его к молчанию, то ли вновь намекаю на что-то.

Вот и пускай думает – оно всегда полезно.

– …А начальными людьми надо всеми вами ставлю я ныне думного боярина Петра Федоровича Басманова, – холодно произнес царевич. – Но, ведая, что град стольный велик и дабы избавить верного… слугу… государя… Дмитрия Иоанновича…

Класс! Мне оставалось только восхищаться юным престолоблюстителем. И тут, по всей видимости, сказалось лицезрение бывшего места упокоения Бориса Федоровича.

Царевич не просто скрыл злость и ярость по поводу осквернения отцовского праха, но и сумел переплавить их в ядовитый и весьма прозрачный намек.

Мой недавний урок даром не прошел – парень мастерски его скопировал, влепив со всего маху хлесткую словесную пощечину – вон как побелело лицо Басманова.

Еще бы, мужик не дурак и прекрасно понял про верного слугу.

– …И даем ему в помощники первого воеводу и старшего полковника полка Стражи Верных. Быть под началом у думного боярина князю и стольнику Федору Константиновичу Мак-Альпину…

Недовольный гул, удивленные взгляды…

Впрочем, удивляться не приходится – не любит русский народ быть в подчинении у иноземцев. Такой вот у нас менталитет. Даже если они хорошие – он их просто терпит до поры до времени, но не больше.

Но тут должна сработать моя задумка, точнее, сразу две. И я встал с места, осуществляя первую.

– Благодарствую за честь превеликую. Милость государя нашего Дмитрия Иоанновича, кой самолично крестил меня в православную веру, и твое доверие мне, Федор Борисович, отслужу верой и правдой. – И медленно перекрестился, низко склонившись перед царевичем.

Ага, с голосами порядок. Перешептываются по-прежнему, но глядят в мою сторону не столь сурово. Еще бы, коли крестный отец сам царь – особо не поспоришь. Ну и опять-таки православная вера…

Они ведь тут так и рассуждают: «На Русь жить переехал – тело перевез, веру православную принял – душой сроднился».

А как у нас со второй задумкой?

Но тут уже слова мои, а озвучка Федора, к которой он приступил сразу после представления еще одного помощника Басманова, разумеется, тоже с указанием всех чинов и регалий – второй воевода… и так далее.

Между прочим, Зомме, оказывается, тоже стольник. Интересно только, когда нам их дали? Ах да, вспомнил, еще в прошлом году.

– …Одначе мыслю я, что понапрасну выказывал доселе столь великое доверие иноземному люду, а посему все будет инако. И наперед, окромя сих стольников, успевших доказать на деле свою верность, полагаться буду отныне и присно токмо на вас, вои мои православные…

Вот это гул какой надо гул – в смысле тональность.

– Давно пора.

– Никак от батюшки разум унаследовал.

– Бери выше – тот-то все на иноземцев поглядывал, а ентому полтора месяца хватило, дабы понять, что почем.

– Лета юные, ан мыслит добре.

– Славно надумал.

Это я уловил краем уха лишь то, что произнесено поблизости, но нет сомнений, что и остальные тоже говорят нечто похожее.

– …потому полагаю, что и вам всем надлежит прияти участие в бережении и охранении покоя московского люда и тако же по мере силов своих подсобляти Петру Федоровичу, ибо…

– Никак провинился ты чем ныне перед Федором Борисовичем, – с легким удивлением в голосе шепнул мне Басманов.

Ему и в голову не пришло, что настоял на том, дабы назначить самым главным над всеми боярина, именно я. Говорю ж, порядки тут совсем иные.

Но я и тут ничего не ответил, лишь неопределенно передернул плечами – пусть понимает как хочет.

– …И ставлю в помощники думному боярину Басманову тако же стрелецкого голову Постника Огарева, дабы он в объезде головой был в Цареве городе от реки Москвы до улицы Никитской до левой ее части…

Снова смена тональности – кое-где в гул одобрения вплетается зависть. Оно и понятно – не без этого. Ничего, умолкнут, поскольку сегодня юный престолоблюститель добрый и без сладенькой конфетки не оставит никого.

– …Ему же в помощь назначаю сотника стрелецкого полка Михайлу Одинца, а тако же…

Вот и полетели градом конфеты, да еще в каких красивых фантиках.

Причем каждому.

Десять полков, десять командиров, которые все назначены, как и Постник, первыми объезжими головами. Еще десять сотников определены вторыми и столько же – третьими.

Кстати, не говоря уж про первые номера – между прочим, княжеская должность, как мне с усмешкой сказал еще до совещания Федор, – даже третьи звучали почетно. Занимали их, как правило, дьяки, с которыми на Москве сейчас было тоже весьма негусто – и они укатили в Серпухов.

Хорошо, что у Годунова отличная память, которая удерживала поименно все стрелецкое руководство, так что раздавал мой ученик назначения, не заглядывая ни в какие бумаги, действуя без шпаргалок, твердо и уверенно.

Да и с выбором не затруднялся – тут мы тоже все заранее обговорили, вплоть до возраста самого головы, а следовательно, его авторитета, не забыв столь немаловажный нюанс, как расположение его полка.

Ни к чему Михайлу Косицкого и его людей отправлять на дежурство в Царев город от Неглинной до Никитской. Туда как раз лучше отрядить Ратмана Дурова, его стрелецкая слобода на Сретенке, так что рукой подать до своих домов – можно и спокойно пообедать, да и возвращаться на ночлег недалеко.

А раз Косицкий живет в Замоскворечье, вот и пускай его стрельцы патрулируют «в деревянном городе за Москвой-рекой».

Так сказать, по месту жительства.

Словом, Федор учел, как я его и инструктировал, все нюансы, даже то, кто где и у кого пребывал за приставом, то бишь нес охранную службу у врагов его батюшки, а следовательно, к новым властям относится с недоверием и опаской – а вдруг припомнят.

Например, все тот же Ратман Дуров. Он был первым, кто повез бывшего боярина Федора Никитича Романова в ссылку в Антониево-Сийский монастырь и строго охранял его в этих пустынных местах.

Сотник – тогда он был еще в такой должности – свое дело правил добросовестно и старшему из братьев Романовых потачки не давал, неслучайно же он по возвращении получил должность стрелецкого головы, так что благодарностей от нынешних властей он ждать не мог.

Зато при Федоре Борисовиче он стал первым объезжим головой в одном из трех самых престижных, если говорить языком моих современников, районов столицы.