Праведник поневоле

Верджил расправил тесьму ее сорочки, прикрыл обнаженное плечо, надев на него рукав, а затем отстранился.

– Сиди здесь. – Он вышел из башни. Бьянка всеми силами пыталась справиться со своей одеждой, и, наконец, ей кое-как удалось застегнуть платье. Она чувствовала себя преступницей, пойманной с поличным, в ее сердце образовалась пустота.

Если их видели, все погибло.

Бьянка слышала, как Верджил обходит крепость. Раскрывшаяся брешь в сердце ширилась, превращаясь в страшную, бездонную пропасть. До ее сознания вдруг дошел весь ужас содеянного. Это было чистое безумие! Она потеряла всякий стыд. Они ведь даже не нравятся друг другу!

Бьянка услышала звук шагов и постаралась овладеть собой.

На пороге появился Верджил – высокий, стройный, темноволосый, он стоял спиной к ярко светившему солнцу, и она не могла разглядеть его лица.

– Если кто-то и был, то теперь его нет. Может, просто животное.

Бьянка молилась, чтобы все случилось именно так. Только бы их никто не видел.

Верджил повелительно протянул ей руку. Не зная, что должна говорить и делать женщина после столь постыдного поведения, и почти чувствуя тошноту от смятения и стыда, Бьянка поднялась на ноги, вошла в лучи солнечного света, и они направились к дому.

За всю дорогу Верджил не проронил ни слова. Миля, которую они прошли до дома, оказалась самой длинной милей в жизни Бьянки. Она пыталась найти успокоение в мысли, что своим поведением доказала виконту опасность своего присутствия в доме для Шарлотты. Однако идея покинуть Леклер-Парк теперь непонятным образом лишь увеличивала ее тревогу.

Верджил остановился у деревьев рядом с конюшнями.

– У меня нет слов, мисс Кенвуд. Мое поведение было омерзительно, и одних моих извинений вам будет недостаточно. Клянусь, подобные домогательства не в моих привычках. У меня нет никаких объяснений случившемуся, разве что нынче я сам не свой.

Так ли? Действия Верджила представлялись Бьянке естественным продолжением его обычного поведения. Это начало подспудно ощущалось в его характере: оно сдерживалось усилием воли, но, тем не менее, никогда не исчезало окончательно, словно подводное течение под спокойной гладью воды или что-то незримое, но сущее, чему невозможно подобрать названия. Именно эта скрытая черта его натуры с самого начала создавала известное напряжение в их отношениях, которое Бьянка чувствовала, но до сегодняшнего дня не понимала его природы.

Верджил по-прежнему избегал смотреть Бьянке в глаза. Он стоял, слегка отвернув лицо в сторону тропинки, и глядел вдаль. На словах он осуждал себя, но Бьянке оставалось только гадать, какими были его истинные мысли. Возможно, он хотел доказать, что она не сможет жить монашкой, что у нее склонности куртизанки и поэтому она обречена на гибель? Слово «домогательство» не годится, чтобы выразить произошедшее между ними, и они оба отдавали себе в этом отчет.

– Я не пострадала.

– Если нас видели, то вы, бесспорно, пострадали.

– Думаю, нас не видели. Мы бы заметили человека у портала.

– Если все действительно так, то это лишь избавляет нас от возможных последствий, однако не меняет того, что я поступил с вами неблагородно. Мои действия не имеют оправданий, тем более что я несу за вас ответственность. Известно это кому-либо или нет, но я вас скомпрометировал. Если вы настаиваете, я поступлю, как того требуют приличия.

– Поступите, как того требуют приличия? Вы хотите сказать… О нет, это просто нелепость!

– При этом, конечно, возникнут некие затруднения, учитывая то… словом, затруднения. Но все равно…

– Ах, оставьте! Весь этот ваш разговор – просто дань приличиям и долгу. Я не считаю себя ни скомпрометированной, ни обесчещенной.

Верджил быстро взглянул на нее.

– Не считаете? Вы необыкновенно сдержанная женщина.

Ну вот, опять намек на ее неприличную уступчивость; на поощрение, если уж говорить начистоту. Взгляд, брошенный Верджилом, и его вопрос не оставляли сомнений насчет его мыслей, но Бьянка не собиралась винить его: ведь она и сама постоянно подбрасывала ему разные двусмысленности по поводу своей опытности.

– Скажем так: я не считаю себя скомпрометированной настолько, чтобы требовать такой экстремальной меры, как спасительный брак. Вероятно, о случившемся надо просто забыть.

– Ваша невозмутимость поражает меня, и… я благодарен вам за проявленное вами снисхождение.

Бьянка вовсе не чувствовала себя снисходительной – скорее разбитой, опустошенной… разочарованной. Ей захотелось наброситься на Верджила, ударить его так, чтобы разбился лед этих холодных рассуждений о том, как исправить опрометчивый поступок.

– Я предпочитаю не усложнять ситуацию, в особенности, если это лишит меня права самостоятельно распоряжаться своим будущим и потребует жертвы с обеих сторон, что обещает несчастную жизнь. Никакая угроза скандала не заставит меня выйти за вас замуж. Однако в наших последующих взаимоотношениях, надо полагать, отныне появится неловкость. В данных обстоятельствах вам стоило бы пойти на уступки и позволить мне самой выбирать для себя место пребывания в Англии. Мы с Джейн присмотрим дом в Лондоне и…

– Этого не требуется – я сам удалюсь, и не буду показываться вам на глаза. В течение последующих месяцев мои визиты в Леклер-Парк станут нечастыми и короткими.

– Вряд ли это справедливо по отношению к вашим сестрам.

– Когда начнется светский сезон, и вы переедете в город, мое присутствие возле вас станет неизбежным, но к тому моменту, возможно, время ослабит тяжесть нанесенного мною оскорбления.

Верджил не воспринимал всерьез ни одного своего слова. Он знал, что никакого оскорбления не нанесено – ведь он ни к чему не принуждал Бьянку силой.

Она повернулась к нему спиной, чувствуя облегчение и одновременно грусть от того, что после отъезда гостей увидит его не скоро.

Глава 7

Данте прав. Из нее выйдет прекрасная любовница.

Возвращаясь к руинам, Верджил гнал от себя эту мысль, которая не давала ему покоя, – постыдная реакция мужчины, поддавшегося постыдным наклонностям.

Он поступил в высшей степени недостойно. Предосудительно. Безрассудно.

Но произошедшее настойчиво воскресало в его памяти, и он, зная теперь, что она готова отдаться ему, заново переживал счастье. Он вспоминал ее нежные губы и легкое дыхание на своем лице, прикосновение ее колена к его восставшей плоти.