Праведники
Шрифт:
— Я знаю.
За столом повисла тишина, нарушаемая только скрежетом вилки по тарелке: Бет соскребала остатки горячей ватрушки.
— Что это ты сегодня такая романтичная? — наконец поборов легкую неловкость, небрежно спросил Уилл. — Что-то на работе произошло?
— Ага. Я ведь уже рассказывала тебе о ребенке, с которым сейчас работаю?
— Мальчик N? — улыбнувшись, уточнил Уилл.
Бет фанатично блюла врачебную тайну и лишь в исключительных случаях выносила за порог больницы подробности своих взаимоотношений с пациентами. Уилл был не против. И даже уважал такую позицию жены. Но это несколько усложняло ему жизнь. Он-то полагал, что у него будет возможность находиться в курсе всех служебных дел Бет, давать ей советы в сложных ситуациях, ругать вместе с ней ее недругов, обсуждать офисные интриги и карьерные перспективы. Он-то
Ничего этого и в помине не было.
Во-первых, как оказалось, Бет вовсе не разделяла альтруистских порывов мужа. Она вообще меньше нуждалась в чьих бы то ни было советах, чем Уилл, который привык чуть ли не каждый свой шаг, каждое решение предварительно обговаривать с Бет. Жена была абсолютно самостоятельна и независима в том, что касалось ее работы. И она очень уважала врачебную тайну.
— Да, тот самый, — легко согласилась она, не приняв его шутливый тон, — которого обвиняют в поджогах. Он два раза пытался спалить собственную школу, а один раз — дом соседей. Но у него ничего не вышло. Зато с детской игровой площадкой ему больше повезло: он фактически стер ее с лица земли.
— Сколько времени ты уже с ним мучаешься?
— Пару месяцев. И за все это время он ни разу не дал мне повода заподозрить у него хотя бы проблески угрызений совести. Ни разу! Дошло до того, что я вынуждена была объяснять ему азы, как двухлетнему ребенку. Рассказывать, что такое хорошо и что такое плохо. А сегодня он знаешь что вдруг выкинул?
Бет задумчиво разглядывала двух официантов, которые, устроившись за соседним столиком, собирались поужинать.
— Помнишь, я тебе рассказывала о Мэри? Девушке из регистратуры? У нее умер муж. После этого она сама не своя. Ни жива, ни мертва. Мы уж ломали себе голову, что бы такое сделать, чтобы поддержать ее! И вот этот мальчик N узнал про ее мужа. Понятия не имею, кто ему сказал. Скорее всего он где-то подслушал. И сегодня явился к ней с цветком. Подошел и протянул роскошнейшую красную розу на длинном стебле. Такие на муниципальных клумбах не растут, продаются только за деньги. Но даже если бы он ее просто сорвал где-то или украл, не в этом дело. Ты понимаешь? Сам факт, что он подарил Мэри цветы, — это… это… И он ведь еще сказал ей: «Это вам. В память о вашем муже».
— Н-да… — только и нашелся что ответить Уилл.
— Вот именно! Что случилось в ту минуту с Мэри, надо было видеть! Она взяла розу, еле слышно сказала «спасибо», а потом вдруг разревелась и умчалась в дамскую комнату. И все, кто присутствовал при этом: врачи, сестры — все, понимаешь? — чуть не расплакались. Это была немая сцена, Уилл. А посреди комнаты этот мальчик… Ты знаешь, я только сегодня… в ту самую минуту… вдруг увидела в нем просто ребенка… Понимаешь? Просто ребенка! У него было такое выражение лица, когда Мэри выбежала… Это невозможно отрепетировать перед зеркалом. Он стоял посреди комнаты и не знал, куда себя деть. Он явно не ждал такой реакции.
— Может, все-таки он нарочно устроил представление? Чтобы вызвать к себе сочувствие?
— Нет, Уилл, ты этого не видел, а я видела! И у меня будто пелена с глаз упала. Я ведь до сегодняшнего дня относилась к нему, если уж говорить совершенно честно, как к маленькому недоноску, который все и всем делает назло. Ты знаешь, я ненавижу навешивать на людей ярлыки. Я врач, в конце концов. Но он был настолько непробиваем, что я ничего не могла с собой поделать. У меня не то что сочувствия к нему не было, я вообще хотела от него отказаться, послать ко всем чертям и истратить больше на него время и нервы. А тут вдруг… Он впервые на моих глазах совершил добрый поступок. Обычный, самый рядовой, но искренний и добрый.
Бет, казалось, наконец выговорилась. Но Уилл не был в этом уверен и молчал — на случай, если она вдруг захочет что-то добавить. И оказался прав.
— В общем… я поняла, что не разбираюсь в людях. А может, в них в принципе невозможно разобраться.
Они поговорили еще немного. В основном о его заметке. Несколько раз Уилл порывался поцеловать ее, она разрешала, но на поцелуи не отвечала. В какой-то моментом зашел ей за
спину, чтобы по привычке помассировать плечи, и вдруг увидел, что из-под ее джинсов выглядывает краешек трусиков. Его всегда невероятно возбуждала нагота Бет, но нагота, прикрытая дамским бельем, возбуждала гораздо сильнее.— Счет, пожалуйста!
Когда они вышли на улицу, он нарочито небрежно скользнул ладонью ей под джинсы. Она его не оттолкнула. Уилл не знал, что в ближайшие несколько дней он еще тысячу раз вспомнит об этой минуте… с болью в сердце.
ГЛАВА 4
Суббота, 08:00, Бруклин
«…Предлагаем краткий обзор утренних газет. Хорошие новости для владельцев недвижимости и плохие для тех, кто только планирует обзавестись ею, — цены продолжают стабильно расти. Губернатор Флориды дал предварительную оценку ущербу, нанесенному территории штата тропическим ураганом Альфред. Министерский скандал в Великобритании. Об этих и других новостях в ближайшие пару минут…»
Уилл попытался разлепить тяжелые веки. С первого раза не вышло. Вчера они легли поздно, около трех ночи. Он пошарил рукой слева от себя. Бет не было. Все правильно. Сегодня у нее дежурство. Раз в месяц она вынуждена была дежурить в больнице в выходные, и сегодня выпал как раз такой день. Он вновь вдохнул кружащий голову аромат любимой женщины. Ах, знали бы ее коллеги-врачи и дети-пациенты, что таится под внешне строгой оболочкой доктора Элизабет Монро!
Заранее поморщившись, Уилл заставил себя сесть в постели и спустить ноги на пол. Он уже знал по опыту, что в таком положении задерживаться никак нельзя, потому что спустя несколько секунд он не сможет отказать себе в желании снова упасть лицом в подушку. Он решительно поднялся и побрел на кухню, где его ждал завтрак. Есть он не хотел и не собирался, а вот утренняя газета — совсем другое дело. Поверх нее была приколота записка:
«Молодчина!
Ты, надеюсь, помнишь, какой, сегодня день? Предлагаю организовать достойный его вечер!»
Газета была раскрыта на вкладке городских новостей, на странице ВЗ. «Что ж, могло быть и хуже», — подумал Уилл, торопливо пробежав глазами заголовки. Ага, вот! «Убийство в Браунсвилле: бордельный след». И ниже — несколько крошечных абзацев. И подпись. Уилл посвятил этому вопросу свой первый день в журналистике, который пришелся еще на времена его учебы в Оксфорде, где он числился автором студенческой газеты «Черуэл». Какую подпись выбрать: Уильям Монро-младший или просто Уилл Монро? Поломав голову над этим пару часов, он решил, что лучше с самого начала заявить о своей независимости и самостоятельности. С тех пор все свои заметки он подписывал коротко: «Уилл Монро».
Он внимательно изучил первую полосу вкладки городских новостей и основной выпуск, машинально отмечая, как идут дела у коллег. Не обнаружив в номере имен прямых конкурентов, он довольно хмыкнул и в приподнятом расположении духа направился в душ.
Пока он одевался, в его мозгу начала оформляться пока еще смутная идея, которая стала обретать более или менее четкие очертания лишь к тому моменту, когда он вышел на улицу и быстрым шагом направился по Корт-стрит. По пути ему попадались в основном молодые парочки. Одни толкали перед собой яркие коляски, другие наслаждались неспешным завтраком в уличных кафе. Все эти люди, так похожие на них с Бет, буквально заполонили в последние годы некогда прозябавший, а ныне весьма респектабельный Бруклин. Уилл свернул на Берген-стрит и пошел в сторону метро, как вдруг внезапно поймал себя на мысли, что он на этой улице единственный, кто куда-то торопится. Для кого выходные, а для кого и обычный рабочий день…
Добравшись до редакции, он, не теряя времени, отправился прямиком к Хардену. Тот потягивал кофе и с нескрываемой неприязнью на лице листал «Нью-Йорк пост».
— Глен, что ты скажешь на это: «Анатомия убийства: реальная жизнь, таящаяся за сухими цифрами криминальной статистики»?
— Конкретнее.
— Я понимаю, судьба Говарда Макрея заслуживает лишь нескольких строчек где-нибудь в самом неприметном углу газетного номера. В конце концов, в Нью-Йорке каждый день кого-то убивают. Но с другой стороны, если попытаться выяснить, что он был за человек… Что у него была за жизнь… Как вышло, что она прервалась именно в тот момент и именно от удара бандитского ножа, а не текла себе преспокойно дальше… А?