Праведники

— Вы знаете, что я вам скажу? — хриплым голосом наконец проговорил старик. — Никому и никогда не удавалось уничтожить всех цадиков. Но одной простой причине — никому и никогда не дано было вычислить их всех. Блестящая маскировка — вот оружие цадика.

Уилл вдруг поймал себя на мысли, что ему это ни разу не приходило в голову. Тридцать шесть человек… разбросаны по миру… никак не связаны между собой… никак не афишируют свою миссию… Действительно, каким образом убийце удалось отыскать Макрея и Бакстера?

— Цадик таится от всех и иногда даже от самого себя, — продолжал Мандельбаум. — Человек может жить себе поживать и даже не догадываться о том, что он избранный. А если даже сам цадик себя не знает, кому под силу узнать его?

— Неужели им вообще не ведется учет? Неужели нет никаких тайных списков?

Старик усмехнулся:

— Нет, мистер Монро, нет никаких тайных списков. Това Шайя, будь любезна, передай мне книгу великого ребе Юзефа Ицхака.

Уилл вздрогнул при звуке этого имени. Тиша скосила на него глаза и шепнула:

— Спокойно. Это предыдущий великий ребе. Он умер полвека назад. А нашего Юзефа просто назвали в его честь, когда он появился на свет.

— Итак… — проговорил старик, листая поданную ему книгу. — Это можно считать автобиографическими записками великого ребе. Но здесь он уделяет большое внимание концепции цадиков и утверждает, что им присущи некоторые черты классического тайного общества. Великий ребе пишет, что все избранные, которые живут в разных городах и странах, говорят на разных языках и выполняют разную работу, в какой-то степени являются духовными источниками хасидизма как учения…

Старик вдруг прикрыл глаза и задумался, припоминая что-то важное. Уилл не спускал с него напряженного взгляда.

— В восемнадцатом веке жил на свете великий ребе Лейб Шорес. Поговаривали, что он поддерживал тайную связь с избранными и даже обеспечивал их охрану и благосостояние. То же самое говорят и про Баала Шем-Това, основателя хасидизма. — Его глаза открылись. — Но это все, так сказать, редчайшие исключения из правила, которое гласит: цадик есть тайный праведник и остается тайным для всех. Еще в юности я читал какую-то книгу, где говорилось, что в разное время и разными людьми предпринимались попытки найти хоть одного цадика… Безуспешные, конечно. Многие мудрецы гадали, что будет, если вдруг два цадика — совершенно случайно, естественно, — наткнутся друг на друга. Вероятность такого события ничтожно мала, но принято считать, что двое избранных не смогут пройти друг мимо друга, ничего не заметив. Предполагается, что цадик обязательно узнает своего собрата. — На губах старика вновь заиграла лукавая улыбка. — Но что-то я ни разу не слыхал о том, что два цадика действительно встретились и решили отметить это веселой пирушкой! — Улыбка исчезла так же внезапно, как и появилась. — Повторяю, мистер Монро, отыскать на земле цадика практически невозможно.

— И, однако, факты свидетельствуют о том, что…

— Не продолжайте. Я не знаю, что вам сказать на это. Увы, Това Шайя… — Старый учитель и ученица вновь обменялись теплыми взглядами. — Чтобы разобраться в этом, вам потребуется поговорить с другими. Теми, кто глубже меня посвящен в таинства каббалы.

Уилл видел, что старик элементарно выбился из сил, но он не мог просто встать, поблагодарить его за приятный разговор и уйти. За последние полчаса Уилла узнал больше, чем за истекшие двое суток. Он наконец-то сумел сложить все составные части этого фантастического калейдоскопа, и ему открылся грандиозный, пугающий рисунок. Уилл не сомневался, что Мандельбауму еще есть что сказать. В том числе и относительно судьбы Бет. Надо лишь правильно сформулировать вопрос…

Зазвонил телефон. Уилл машинально полез в карман, но тут же понял, что звонят не ему, а Тише. Тиша не сразу сориентировалась, ведь на ней была непривычная одежда. Лишь через четверть минуты она сообразила, что телефон ее лежит в сумочке, которую она также позаимствовала из гардероба Бет. Виновато улыбнувшись, она взяла аппарат и вышла из кухни в коридор.

Уилл проводил ее задумчивым взглядом, продолжая думать о своем. Сосредоточиться было сложно. Все эти дикие, фантастические идеи о конце света… на фоне более чем реальных убийств вполне конкретных людей… И загадка похищения его жены, которая по-прежнему остается нерешенной…

Он сам не заметил, как Мандельбаум чуть подался на стуле и положил свою тяжелую руку ему на плечо.

— Я знаю, как это тяжело — остаться без жены, мистер Монро. Миссис Мандельбаум умерла три года назад, а я вот все живу… читаю свои книги… молюсь… ем и сплю… Но стоит мне только вспомнить о том, что ее больше нет рядом…

У Уилла невольно увлажнились глаза и в носу нестерпимо защипало. Стиснув зубы, он с трудом пришел в себя и задал новый вопрос:

— Скажите, а в чем мерило праведничества? Какой поступок выделяет человека из общей массы людей и делает цадиком?

— Боюсь, все не так просто и не существует четкой границы, которая отделяет все человечество от горстки избранных. Я тоже много думал над этим. Полагаю, что ключ к пониманию — оценка души цадика. Ведь дело-то не в конкретных поступках. Не они держат наш мир в равновесии, а сам факт того, что среди нас живут люди, душа которых кристально чиста. Деяния праведников — лишь внешнее проявление их бытия, так сказать, побочный продукт. — Он вновь усмехнулся. — В одном из наших главных священных текстов, который называется Тания, помещено развернутое описание сущности цадика. Там говорится, что душа каждого человека делится на две составляющие — божественную и животную. Божественная отвечает за такие категории, как совесть, сострадание, милосердие, страсть к познанию, а животная — за наши низменные желания: утоление голода, жажды и похоти.

— Я где-то уже слыхал про такое разделение…

— Божественная и животная составляющие души пребывают в вечном конфликте между собой, — не обращая внимания на его слова, продолжал старик. — В злом человеке верх одерживает животная часть души, а добрый пытается усмирить ее. Он ограничивает себя в плотских удовольствиях, не поддается на соблазны. Про злых мы сейчас говорить не будем, а про добрых скажем, что их жизнь — вечная борьба двух составляющих души. Цадик же пребывает в совершенно ином состоянии. Он не просто с легкостью укрощает животную сторону своей души, он трансформирует ее, разворачивает лицом к Богу. Таким образом, когда мы имеем дело с цадиком, мы имеем дело с человеком, у которого обе составляющие его души — божественные. Это наделяет его особым даром, это обусловливает его избранность.

— Но все же праведник совершает конкретные поступки. Сколько на протяжении всей жизни? Или достаточно одного?

— Не совсем понимаю практический смысл вопроса…

— Ну допустим, человек совершил одно-единственное, но очень важное доброе деяние; можем ли мы на этом основании причислить его к лику избранных праведников?

— Такое впечатление, что вы готовы назвать конкретные примеры, мистер Монро. Какой смысл в подсчете? Мы с вами уже поняли, что цадик — тайный избранник Бога. Возможно, вам лично удалось стать свидетелем какого-то одного доброго поступка. Но это не значит, что он единственный.

— Как бы то ни было… Что это должен быть за поступок, чтобы мы сразу догадались: его совершил цадик?

— Хороший вопрос. Вот, скажем, если вспомнить историю рабби Аббаху о том содержателе борделя…

— Да? — вскинулся Уилл.

— В этой истории говорится, что, когда тот присутствовал в синагоге, молитвы о дожде всегда бывали услышаны Господом. И наоборот. Но это не был конкретный поступок, не так ли? Мы знаем об этом только благодаря проницательности рабби. А был и конкретный, про который разузнал Аббаху, когда заинтересовался тем человеком. Я сейчас не помню деталей, но смысл был в том, что тот греховодник сделал какое-то небольшое пожертвование ради того, чтобы уберечь одну женщину от панели.