Праведный Иоанн Кронштадтский
Шрифт:
Больше полувека произносит отец Иоанн свои пламенные проповеди, призывая народ русский к покаянию. Людей образованных и богатых он более всего обличал в праздности и непозволительной роскоши, в пристрастии к суетным удовольствиям и в немилосердии к бедным, «простой народ» – в пьянстве и сквернословии.
Пророческие слова святого Иоанна Кронштадтского о причинах русских бед, сказанные в конце XIX столетия, не утратили своей актуальности и в начале XXI века. Большевики снесли Андреевский собор в Кронштадте, желая уничтожить саму память о чудотворце и прозорливце, но остались его письма, книги, слова, воспоминания, продолжаются чудеса по его молитвам. Он современен и по сей день, его необыкновенная личность и сегодня продолжает привлекать души людей.
Начало пути
Отец
Но по происхождению кронштадтский батюшка не принадлежал к сильным мира сего, а родиной его было местечко, которое прославилось только благодаря его заслугам.
Он родился в далекой Архангельской губернии в бедном селе Суре, расположенном на берегу живописной реки Пинеги в пятистах верстах от Белого моря. В этом диком, суровом и малонаселенном краю в древние времена процветало русское монашество. Здесь, на севере России, прославились своими духовными подвигами святые Трифон Печенгский, Зосима и Савватий Соловецкие, Герман Валаамский и Кирилл Белозерский. С течением времени стремление к подвижничеству стало ослабевать, охладело и усердие русского человека к святым обителям. Многие малые монастыри на севере прекратили свое существование и превратились в приходские храмы с нетленно почивающими при них мощами угодников Божиих.
У бедных супругов Феодоры и Илии Сергиевых девятнадцатого октября 1829 года родился мальчик, на вид такой болезненный, что родители поспешили в тот же день окрестить его, дав имя Иоанн в честь святого Иоанна Рыльского, подвизавшегося на Балканах. Слабенький ребенок быстро окреп и стал здоровым.
Когда мальчику было шесть лет, однажды в горнице он увидел Ангела, сиявшего небесным светом, и сильно смутился. Но Ангел успокоил его, сказав, что он его Ангел хранитель, всегда стоящий рядом с ним в соблюдение, охранение и спасение его от всякой опасности, и будет хранить его на протяжении всей жизни.
Мальчик Ваня всегда ходил с отцом в церковь. Отец служил псаломщиком в весьма бедном деревянном сельском храме, где даже богослужебные сосуды были оловянные. Ваня полюбил церковные службы и богослужебные книги и под влиянием родителя сделался послушным и благочестивым. Мать – простая, но твердой веры женщина – с детства и до самой смерти была для прославленного священника огромным авторитетом. Приведем лишь один пример.
Однажды отец Иоанн сильно заболел, это было в начале Великого поста. Врачи объявили, что больному непременно надо принимать сытную скоромную пищу, иначе он умрет. Ему настоятельно рекомендовали есть мясо.
– Хорошо. Я согласен, но только спрошу позволения у своей матери, – ответил больной.
– Где же ваша мать?
– В Архангельской губернии.
– Напишите как можно скорее.
По просьбе больного написали письмо, в котором сын просил благословения матери принимать скоромную пищу в пост. Прошла неделя, другая, больному становилось все хуже. Наконец пришло письмо: «Посылаю благословение, но скоромной пищи Великим постом вкушать не разрешаю ни в коем случае». Отец Иоанн равнодушно принял отказ и был даже, видимо, доволен им, есть мясо отказался, даже рыбы не ел. Ему объявили, что в таком случае он умрет.
– Воля Божия, – ответил батюшка. – Неужели вы думаете, что я променяю жизнь на благословение матери, нарушу заповедь: Чти отца твоего и матерь твою [4] ?
Вопреки предречению врачей больной поправился.
Известно, что односельчане отца Иоанна еще в мальчике Ване увидели большого молитвенника и часто просили его помолиться в трудных обстоятельствах.
На десятом году жизни родители собрали последние деньги и определили Ваню в Архангельское приходское училище. Учение давалось ему туго: он плохо понимал и запоминал. «Содержание отец получал, конечно, самое ничтожное,
жить было страшно трудно, – вспоминал отец Иоанн. – Я понимал уже тягостное положение родителей, и поэтому темнота моя в учении явилась для меня особенно тяжким бременем. О значении учения для моего будущего я мало думал и скорбел только о том, что отец напрасно платит свои последние крохи».4
Исх. 20, 12; Втор. 5, 16; Мф. 15, 4; Сир. 3, 8.
Невесело жилось в чужом городе при крайней бедности. Он рос и учился одиноко – без друзей, без родных, погруженный в себя. Кормили скудно, но ребенок давно привык к этому; плохо, что не было ни книг, ни бумаги. В это время более всего грезил мальчик о том, что, когда вырастет, выведет из нужды и отца, и мать и поможет всем-всем…
«Ночью я любил вставать на молитву, – вспоминал батюшка, – Все спят, тихо. Не страшно молиться, и молился я чаще о том, чтобы дал Бог мне свет разума на утешение родителям. И вот, как сейчас помню, однажды был уже вечер, все улеглись спать. Не спалось только мне, я по-прежнему ничего не мог уразуметь из пройденного, по-прежнему плохо читал, не понимал и не запоминал ничего из сказанного. Такая тоска на меня напала; я упал на колени и принялся горячо молиться. Не знаю, долго ли я пробыл в таком положении, но вдруг точно потрясло меня всего. У меня точно завеса спала с глаз, как будто раскрылся ум в голове, и мне ясно представился учитель того дня, его урок; я вспомнил даже, о чем и что он говорил. И легко, радостно так стало на душе. Никогда не спал я так спокойно, как в ту ночь. Чуть рассвело, я вскочил с постели, схватил книги и – о счастье! – читаю гораздо легче, понимаю все, а все, что прочитал, не только понял, но хоть сейчас и рассказать могу. В классе мне сиделось уже не так, как раньше: все понимал, все оставалось в памяти. Дал учитель задачку по арифметике – решил, и учитель похвалил меня даже. Словом, в короткое время я продвинулся настолько, что перестал быть уже последним учеником. Чем дальше, тем лучше и лучше успевал я в науках и в конце курса одним из первых был переведен в семинарию».
Суровая жизнь не убила в ребенке любви к людям, к природе. Природа по-прежнему говорила с Иваном Сергиевым «как друг и как учитель – о Боге, вечности и правде». На летние каникулы он возвращался домой. «Идешь сотни верст пешком, сапоги в руках тащишь: потому вещь дорогая. Приходилось идти горами, лесами; суровые сосны высоко поднимают стройные вершины. Жутко. Бог чувствуется в природе. Сосны кажутся длинной колоннадой огромного храма. Небо чуть синеет, как огромный купол. Теряется сознание действительности. Хочется молиться, и чужды все земные впечатления – и так светло в глубине души…».
В семинарии Иван Сергиев был старшим над архиерейскими певчими – самой некультурной, распущенной частью бурсы [5] . Выдержки требовалось много… И следовало запастись знаниями, хотя было еще неизвестно, к чему придется применить их. Кончил он семинарию первым учеником. За блестящие успехи Иван Ильич Сергиев был принят на казенный счет в Санкт-Петербургскую Духовную Академию. Произошло это в 1851 году, и в том же году умер его еще не старый отец. Мать и сестры остались на попечении молодого студента.
5
Бурса – духовное училище с общежитием.
Управление Академии предложило Ивану Ильичу занять должность писаря в канцелярии за девять рублей в месяц. Весь свой скудный заработок он отсылал домой. Письмоводительское место дало, кроме жалованья, еще и уединение. У студента появилась «своя» комната – благо, которого были лишены остальные. Эта комната стала местом первых молитвенных и подвижнических трудов праведника.
Студент Иван Сергиев очень любил гулять в академическом саду и там размышлять и молиться. Привычка совершать свое молитвенное правило под открытым небом сохранилась у него на всю жизнь. Беседовал он и с товарищами на высокие темы, в частности – о привлекавшей его на старших курсах мечте стать миссионером в далеких странах, например в Китае.