Правек и другие времена

Михал вывез на крыльцо кресло на колесиках, в котором сидела Геновефа.

— Где дети? Михал, забери детей, — повторяла Геновефа невнятно.

Михал вышел за ворота и судорожно схватил Антека и Адельку за руки. У него билось сердце.

Он видел не эту, а ту войну. Снова перед глазами у него были огромные просторы страны, которые он некогда прошагал. Должно быть, это был сон, потому что только во сне все повторяется, словно рефрен. Ему снился тот же самый сон, растянутый, молчаливый, страшный, как колонны войск, как приглушенные болью взрывы.

— Дедушка, когда будет польское войско? — спросила Аделька и подняла вверх флажок, сделанный из палки и тряпок.

Он отнял его у внучки и бросил в сирень, а потом отвел детей домой. Сел на кухне около окна и смотрел на Котушув и Паперню, где все еще стояли немцы. Он понял, что Вольская Дорога стала теперь линией фронта. Именно так.

В кухню зашел Изыдор.

— Папа, иди сюда! Тут какие-то офицеры остановились и хотят поговорить. Иди сюда!

Михал застыл. Он позволил Изыдору свести себя по лестнице наружу. Увидел Мисю, Геновефу, соседей Красных и группку детей со всей деревни. В центре стояла открытая военная машина, в которой сидело двое мужчин. Третий разговаривал с Павлом. Павел, как обычно, делал вид, что все понимает. Когда он увидел тестя, то оживился:

— Это наш отец. Он знает ваш язык. Он воевал в вашей армии.

— В нашей армии? — удивился русский.

Михал увидел его лицо, и ему сделалось жарко. Сердце билось у него где-то в горле. Он знал, что должен сейчас что-нибудь сказать, но его язык замер. Он поворачивал его во рту, словно горячую картофелину. Пытался сложить с его помощью какое-нибудь слово, хотя бы самое простое, но ничего не мог, забыл.

Молодой сержант рассматривал его с любопытством. В раскосых глазах появился блеск радости.

— Ну, отец, что с вами? Что с вами?

У Михала было впечатление, что все это: этот солдат с раскосыми глазами, эта дорога, эти колонны запыленных солдат, — что все это уже когда-то происходило, что уже происходило когда-то даже это «что с вами», сказанное по-русски. Ему показалось, что время завертело кофемолку. Его охватил ужас.

— Меня зовут Михаил Юзефович Небеский, — сказал он дрожащим голосом.

Время Изыдора

Этого молодого сержанта звали Иван Мукта. Он был ординарцем угрюмого лейтенанта с красными глазами.

— Ваш дом понравился лейтенанту. Будем квартироваться, — говорил он, посмеиваясь, и заносил в дом вещи лейтенанта. И строил при этом мины, которые смешили детей, но только не Изыдора.

Изыдор внимательно его разглядывал и думал, что вот видит он кого-то действительно чужого. Немцы, хоть они и плохие, были похожи на людей из Правека. Если бы не форма, то нельзя было бы отличить. Так же и евреи из Ешкотлей, может, кожа у них немножко загорелее и глаза темнее. А Иван Мукта был другой, не похожий ни на кого. Его лицо было круглым и широким, странного цвета — как если смотреть в воду Черной в солнечный день. Волосы Ивана временами казались синими, а рот напоминал тутовые ягоды. Страннее всего были глаза — узкие, как щелочки, спрятанные под длинными веками, черные и пронзительные. И никто, пожалуй, не знал, что они выражают. Изыдору трудно было в них смотреть.

Иван Мукта разместил своего лейтенанта в самой большой и самой красивой комнате на первом этаже, там, где стояли часы.

Изыдор нашел способ, чтобы наблюдать за русским, — он взбирался на куст сирени и оттуда заглядывал в комнату. Угрюмый лейтенант смотрел в разложенные на столе карты или сидел, наклонившись над тарелкой.

Зато Иван Мукта был повсюду. Подав лейтенанту завтрак и вычистив ему ботинки, он принимался помогать Мисе на кухне: рубил дрова, выносил корм курам, рвал смородину для компота, развлекал Адельку, набирал воду из колодца.

— Это очень мило с вашей стороны, пане Иван, но я могу справиться сама, — говорила Мися поначалу, но потом, видно, это стало ей нравиться.

В течение нескольких первых недель Иван Мукта научился говорить по-польски.

Самой главной задачей Изыдора стало не спускать Ивана Мукту с глаз. Он наблюдал за ним постоянно и боялся, что русский, потерянный из виду, будет представлять смертельную угрозу. А еще его нервировали заигрывания Ивана с Мисей. Жизнь его сестры была в опасности, так что Изыдор искал повод, чтобы находиться на кухне. Иногда Иван Мукта пытался заговорить с Изыдором, но мальчик бывал этим так взволнован, что пускал слюни и заикался с удвоенной энергией.

— Он таким родился, — вздыхала Мися.

Иван Мукта любил сидеть за столом и пить чай в больших количествах. Он приносил с собой сахар — или песок, или грязноватые комочки, которые держал во рту и запивал чаем. Именно тогда он рассказывал самые интересные истории. Изыдор всем своим поведением демонстрировал равнодушие, хотя, с другой стороны, русский рассказывал такие интересные вещи… Изыдор должен был делать вид, что у него на кухне какие-то важные дела. Трудно целый час пить воду или подбрасывать дрова в печку. Бесконечно догадливая Мися подсовывала брату миску с картофелинами, а в руку вкладывала нож. Как-то Изыдор набрал в легкие воздуха и неожиданно выдавил из себя:

— Русские говорят, что Бога нет.

Иван Мукта отставил стакан и посмотрел на Изыдора этими своими непроницаемыми глазами.

— Не в том дело, есть Бог или нет. Все не так. Верить или не верить — вот в чем вопрос.

— Я верю, что есть, — сказал Изыдор и храбро выставил вперед подбородок. — Если он есть, мне зачтется, что я верю. Если его нет, то мне ведь ничего не стоит верить.

— Правильно рассуждаешь, — похвалил его Иван Мукта. — Но это не совсем так, что вера ничего не стоит.

Мися кашлянула и стала быстро размешивать суп деревянной ложкой.

— А вы? Что вы думаете? Есть Бог или нет его?

— Значит, так. — Иван растопырил пальцы прямо перед лицом Изыдора, и мальчику показалось, что Иван подмигнул одним глазом. Он загнул первый палец:

— Или Бог есть и был, или, — добавился второй палец, — Бога нет и не было. Или же, — третий палец загнулся, — Бог был, но его больше нет. Ну и наконец, — тут он пихнул Изыдора кулаком с четырьмя загнутыми пальцами, — Бога еще нет и он только должен появиться.

— Изек, сходи за дровами.

Такой тон появлялся у Миси, когда мужчины начинали рассказывать неприличные анекдоты.

Изыдор пошел и все время думал об Иване Мукте. О том, что Иван Мукта, наверное, мог бы еще много чего рассказать.

Через несколько дней ему наконец удалось поймать Ивана совсем одного. Тот сидел на скамейке перед домом и чистил ружье.

— А как оно там, где ты живешь? — отважно спросил Изыдор.

— Точно так же, как здесь. Только леса нет. Есть одна река, но очень большая и очень далеко.